Страница 14 из 18
Хвостов уже давно заметил в камере священника, у которого было спокойное, умиротворенное лицо. «Так это же Иоанн Восторгов», – он только теперь узнал в этом истощенном старце своего сподвижника по Союзу русского народа. Отец Иоанн получил широкую известность благодаря своим ярким проповедям в защиту монархии и Церкви. Протискиваясь между нарами, он подошел к батюшке и попросил разрешения исповедаться. Тот приветливо взглянул на него:
– Епитрахили у меня, правда, нет, но в особых случаях таинство исповеди можно совершать и без нее.
Последний раз бывший министр причащался Святых Христовых Таин два года назад, когда еще был на свободе. Исповедался он тогда кратко и формально, как, впрочем, и всегда до этого. Но за те полтора года, что он провел в неволе, он многое переосмыслил и, как никогда ранее, чувствовал себя большим грешником. Сколько раз, будучи на высоких государственных должностях, он интриговал и порой лукаво говорил о благе России, а думал о том, как сделать карьеру и приумножить свое состояние. Заканчивая свою исповедь, он сказал:
– Еще я осуждаю наших крестьян за то, что бросили нас, оставили без защиты. Мы ради их блага работали, защищали их от революционеров, чтобы они могли мирно трудиться, а они наши усадьбы разгромили, растащили. Осуждаю. Грешен.
Батюшка тяжело вздохнул:
– Ты Алексей, свой грех осуждения оправдать хочешь, значит, нет в тебе раскаяния. Давай подумаем вместе, имеем ли мы право осуждать крестьян. Что мы сделали им хорошего? Часто ли мы делились с ними своим богатством? Не относились ли к ним как к людям низшего сорта, вместо того, чтобы видеть в них своих братьев? А сколько крестьян мы оскорбили, не заметив этого в своем барском высокомерии! Сколько девушек-крестьянок, опозоренных барами, было поспешно, с приплатой, выдано замуж за первого попавшегося! А что для них, крестьян, значат наши усадьбы с бесчисленными анфиладами комнат, в которых никто не живет, с бессмысленными для них статуями, вазами, картинами, с беседками, фонтанами! Что, кроме раздражения, все это может вызвать у людей, живущих всемером в тесной избе и озабоченных тем, как вырастить столько хлеба, чтобы хватило до следующего урожая. Так что осуждать мы их не вправе. Мы перед ними виноваты, за это и расплачиваемся теперь.
– Да, всё это правда, горькая правда, – подумал Хвостов. Глаза его были мокрыми от слёз. – Грешен, батюшка, – сказал он. – Во всём, что вы сказали, грешен.
Получив отпущение грехов, Хвостов сказал:
– Научите, батюшка, как перед смертью быть таким же спокойным, как вы?
– Этому у христианских мучеников надо учиться. Они говорили: «Я в узах, но Христос со мною и я радуюсь. Меня ведут на казнь, значит, я иду ко Христу, и я счастлив».
Ранним утром группу из 12 человек вывели в тюремный двор, по приставной лесенке загнали в открытый кузов грузовика и рассадили на скамейках. Рядом с отцом Иоанном сидел епископ Ефрем. Он приехал из Сибири для участия в Соборе, жил на квартире у отца Иоанна и был арестован вместе с ним. Хвостов вгляделся в лица конвоиров, стоявших у бортов. – «Монголоиды, – удивился он, – наверное, китайцы». Долго ехали пустынными московскими улицами, потом по песчаной дороге. Остановились у кладбищенских крестов. Недалеко виднелась церковь.
– Братское кладбище, – сказал кто-то. – Здесь мы в пятнадцатом году хоронили героев войны[12].
«Что ж, место почетное, – подумал Хвостов. – Мы, правда, не герои, а просто жертвы. Да и вся Россия принесена в жертву страшному Молоху революции».
Когда выбрались из кузова, увидели широкий свежевырытый ров. Тут же стояли уставшие землекопы с лопатами в руках и отряд солдат.
До этого момента Хвостов думал, что спокойно встретит смерть, но при виде ямы и могильщиков его затрясло. Он изо всех сил стискивал зубы, чтобы они не стучали. Подошел маленького роста чернявый человечек в кожанке, с огромным маузером, болтающимся у ноги, и долго по списку проверял привезенных. Потом высоким фальцетом заголосил:
– Именем Советской республики революционный трибунал приговорил вас к расстрелу как врагов мирового пролетариата!
Все стояли бледные, растерянные. Раздался голос Маклакова:
– Господа! Мы жили достойно, давайте достойно примем смерть. Мы отдали жизни за Россию, и она нас не забудет… Смута пройдет, и Россия возродится!
Протоиерей Иоанн Восторгов обратился к объявлявшему приговор:
– Позвольте нам проститься и помолиться перед смертью?
Тот пожал плечами, скривился, но все-таки сказал: Не возражаю.
– Братья, – сказал отец Иоанн, – помолимся перед смертью. – Он и вслед за ним все приговоренные опустились на колени и стали молиться.
– Упокой, Господи, души наши в селениях Твоих праведных, – наконец сказал отец Иоанн и поднялся. Все стали подходить к нему и к епископу Ефрему под благословение. Потом прощались друг с другом, обнимались со слезами.
– А жалко все-таки. Православные же люди, – сказал кто-то из солдат, видимо, растроганный зрелищем.
– Ишь, жалко! – замахнулся на него высоченный, звериного вида матрос. – Эти графья кровь нашу пили, а ты – «жалко». – Он грязно выругался.
– Побарствовали, посидели у нас на шее, будет, – поддержал матроса другой солдат.
Всех подвели ко рву и поставили лицом к собственной могиле. Матрос достал из кобуры маузер и подошел к отцу Иоанну. Взяв его левую руку и вывернув ее за спину, он выстрелил священнику в затылок и толкнул его в яму. Потом подошел к стоявшему рядом епископу Ефрему. В это время Белецкий, стоящий у другого конца рва, бросился бежать. Раздались крики, выстрелы. Беглец упал. Раненного, окровавленного, его притащили ко рву, выстрелили в голову и сбросили вниз. Казнь продолжалась.
В этот день 23 августа 1918 года (5 сентября по новому стилю), в первый день объявленного большевиками «красного террора», были казнены наиболее известные приверженцы монархии[13].
В 1920 году в Крыму офицер Белой армии Сергей Бехтеев, навсегда покидая Россию, напишет пророческие строки:
5. Кирилловские мученики
(1918 г.)
Десять лет минуло с тех пор, как Мария Николаевна стала насельницей Ферапонтова монастыря. Нелегко было на шестом десятке привыкать к монашеской жизни. Не сразу смирилась душа с долгими монастырскими службами, с молитвенными правилами, со строгим распорядком дня. Сильно тосковала по родным, особенно по дочери, которая с мужем переехала в Петербург. А когда узнала из письма, что родился у них сын, то был сильный соблазн, пока не поздно, пока еще была в послушницах, вернуться в мир, чтобы нянчиться с внуком. Даже и сейчас, когда она уже не просто Мария, а мантийная монахиня Мария, ноет сердце от тоски, и лишь недавно научилась смягчать тоску молитвой.
Удачно вышло с послушанием: не посылали её ни в поле, ни в коровник, ни на другие тяжелые работы, а с самого начала мать игумения направила Марию в швейную мастерскую, и занималась она теперь шитьем, к чему всегда имела склонность. Правда, получить отдельную келью, как мечталось когда-то, не удалось. Жила она вдвоём с такой же, как она, немолодой вдовой. Но вышло к лучшему: быстрее научилась смирению, а это самое главное качество для монашествующих.
Вологодская земля – страна монахов и отшельников. Они приходили на Север по благословению Сергия Радонежского, селились в глухих местах возле рек и озер, строили церковь и жилище. Вокруг подвижников собирались люди, желающие спастись. Возникала монашеская обитель. Недалеко от монастыря, основанного преподобным Кириллом, его друг и сподвижник Ферапонт в 1398 году устроил небольшую обитель. Через сто лет здесь было четыре храма, один из которых – собор Рождества Богородицы – великолепно расписал иконописец Дионисий со своими помощниками. Однако постепенно жизнь в монастыре угасала. В 1798 году он был закрыт, а главный храм переведен в ранг приходского. К началу XX века все четыре храма вместе с иконами и утварью хорошо сохранились. Не осталось лишь монашеских келий.
12
Братское кладбище на окраине Москвы было основано в 1915 г. по инициативе Великой Княгини Елизаветы Федоровны для захоронения героев войны, сестер милосердия, авиаторов. Здесь же был воздвигнут храм в честь Преображения Господня. В ноябре 1917 г. на кладбище были захоронены 37 юнкеров, погибших в Москве в боях с большевиками. С 1918 по 1920 год на кладбище и вблизи его большевиками проводились массовые расстрелы. В 1930-е годы надгробия были уничтожены, храм снесен, на территории кладбища был разбит парк, построен кинотеатр и другие здания. В настоящее время в этом парке, расположенном недалеко от станции метро «Сокол», установлен мемориальный комплекс с часовней.
13
Протоиерей Иоанн Восторгов и епископ Ефрем (Кузнецов) причислены к лику святых в Соборе новомучеников и исповедников Российских на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года.