Детство на Шексне

Более тесное общение с ней у меня возникло, когда я училась в аспирантуре в Ленинграде и нередко приезжала навестить мать. Анна Аркадьевна стала приглашать меня в свою комнату, довольно голую и неуютную, и беседовать со мной. Видимо, ей захотелось всё-таки поговорить с кем-то и хоть немного излить печаль одинокой души. Почему выбор пал на меня, трудно сказать. Как-то она меня пригласила к себе в первый раз. Не зная с чего начать, сразу подарила мне старинную карту Мариинской системы. Я стала её рассматривать с интересом, так как бывала в детстве в тех местах ещё до строительства Волго-Балта и видела одряхлевшие узкие каналы и небольшие шлюзы. Мы ехали тогда с моими родственницами на старом пароходе «Менделеев» от Череповца до Конева, а там пересели на катер и прибыли в Шолу.

Видя мою заинтересованность, хозяйка начала с необычной для неё любовью в голосе рассказывать о тех местах и о маленьком городке Вытегре, где она жила в молодости. О себе она почти не говорила, однако о некоторых событиях её таинственной жизни я узнала. И тогда многое в её странном поведении стало понятным. Мне было очень жаль Анну Аркадьевну, её сломленную, как цветок в поле, молодую жизнь, которая когда-то была полна радости и смысла. Мне тогда было всего 23 года, я многого ещё не испытала, не огрубела от бед, и, видимо, поэтому её судьба так тронула меня и наполнила моё сердце жгучей печалью.

Постепенно по её недомолвкам я поняла, что Анна Аркадьевна в молодые годы пережила трагедию. Родилась она в Вытегре в семье служащего чиновника или даже в дворянской семье. Училась в гимназии, была образованной и отличалась красотой. Затем рано вышла замуж за хорошего человека. Кем он был по положению в обществе, она не рассказывала. Однако после революции его арестовали и расстреляли. Она, молодая вдова, одна воспитывала троих детей. Но пришла новая беда: дети один за другим умерли. Как и почему это произошло, она никогда не рассказывала. По её мнению, понять и разделить её горе я, молодая девушка, не могла. А пустословить она не привыкла. И вот после этой утраты она онемела, замкнулась и перестала испытывать и воспринимать добрые чувства. Никого любить она уже не смогла. И так всю оставшуюся жизнь. Страшно!

Однако нельзя говорить, что она относилась ко мне, как к чужой. Когда я вышла замуж, она подарила мне то, что ей было, может быть, дорого по прежней жизни: старинное полотенце из тонкого льняного полотна с кружевом, прозрачную тарелочку с красивым внутренним узором, искусно вылитую из стекла, и старинную гранёную рюмку. Всё это до сих пор я храню, как память об этой одинокой женщине, которая, видимо, хотела в старости ко мне прислониться. Однако я почувствовала это слишком поздно, когда стала сама пожилым человеком, а Анны Аркадьевны уже давно не было на этом свете.

После окончания аспирантуры я вышла замуж и уехала в Белоруссию, следом за нами туда же уехала и моя мать. Мы потеряли с Анной Аркадьевной связь.

Приехав к нам, мать рассказывала с огорчением, что в освободившиеся комнаты поселили семью дворника. Его жена и две девочки были добрыми, а он сам – груб, держится среди соседей, как начальник и всеми пытается командовать. Особенно он притесняет Анну Аркадьевну, бьёт и гоняет её кошек, одну даже покалечил. Они теперь боятся нос высунуть из комнаты. Зимой, когда каждый жилец должен чистить от снега отведённый ему участок тротуара около дома, Анна Аркадьевна, старая и больная, уже не смогла это делать. Он, чувствуя себя главным специалистом по очистке двора, жестоко ругал её и требовал невозможного. Соседи были возмущены его хамством, но ничего не могли с ним поделать. Тогда они, жалея старую женщину, собрали деньги и попросили его выполнить необходимую работу за плату. Он с важностью дал своё согласие.

Анна Аркадьевна тяжело переживала неожиданно свалившиеся на неё оскорбления. Видимо, она припомнила что-то подобное из своей молодости, когда погибала её семья, самые близкие люди.

С годами я всё больше начинаю ценить эту женщину. Осталась в её измученном сердце твердыня, та высота, которую не смогли взять никакие тёмные силы. Она не возненавидела Бога, не стала его упрекать во всех несчастиях, не отошла со злобой от Него, а как Иов Многострадальный продолжала в Него верить и уповать на Его милость.

Глава 7

Городской быт Череповца в 50-е годы

Старый и новый город

В Череповце мы жили недалеко от неширокой реки Ягор-бы, которая впадала в Шексну. В те далекие времена по этим рекам сплавляли лес: плыли гонки – скрепленные друг с другом бревна в виде плотов. На них стояли и даже ходили по ним сплавщики с баграми. И мы, дети, им очень завидовали. Хотелось тоже прокатиться на плотах и увидеть новые, неизведанные берега. Подростки доплывали до гонок, вскарабкивались на них, а потом снова ныряли в воду.

Дом, в котором мы жили в небольшой комнате, стоял на пересечении улиц – Социалистической и Красноармейской. Названия и других ближайших улиц тоже носили отпечаток советской эпохи: Красноармейская площадь, Советский проспект, улицы Карла Маркса, Пролетарская, Володарская (так в детстве мы ее называли) и т. д. Исключением были улица Детская и Северный бульвар. В конце 40-х годов на Красноармейской площади (бывшей Благовещенской) еще стояла обезглавленная Благовещенская церковь, летом окруженная зеленой лужайкой. Там в тишине мы, дети, нередко играли. Вечерами я часто шла на площадь встречать мать с работы. Было пустынно и тихо. Я сразу замечала ее, когда она появлялась из-за угла, и радостно бежала ей навстречу. Никто не мог тогда представить, что лет через десять эти сельские тишина и покой закончатся, и на площади будут рыть глубокие рвы для теплоцентрали, а потом загромыхает трамвай.

В годы моего раннего детства по нашим ближайшим улицам ездили только подводы, автомобили встречались редко. Зимой дети катались на санках и финках прямо по дороге, которая шла с наклоном к реке. В зимние ночи из-за реки иногда приходили волки. Как-то раз они съели собаку у моей подружки Гали. Летом по улицам шли коровы утром и вечером, их держали в некоторых домах. Пасли их за Ягорбой на лугах. Однажды воспитатели в детском саду повели нас на прогулку за реку. Я впервые увидела сочные луга, полевые цветы, кузнечиков. Мне очень понравились голубые незабудки, которые действительно не забываются мной. Они остались в сердце как память о самых ранних годах моего детства, бедных на яркие впечатления. Но особенно мы, дети, были потрясены видом цыганского табора, который живописно раскинулся на нашем пути. Пестрело несколько шатров, кое-где горели небольшие костры, сидели ярко одетые цыганки, кудрявые чумазые дети бегали нагишом без всякого смущения, а у одного шатра красивый цыган в шляпе играл на гитаре, и под его музыку плясала маленькая цыганочка. Рядом на лугу паслись кони. Вид был нереальный, прямо сказать фантастический. Потрясенные, мы притихли и с опаской проходили мимо. Ведь мы были дети того тихого времени в спокойном маленьком городке, где годами ничего не менялось. А тут яркие и вольные люди.

Но вот рядом с Череповцом началось строительство большого металлургического комбината, и многое в нашем маленьком городке стало меняться. Коснулось это и нашей округи. Вдруг объявили, что будут взрывать Благовещенскую церковь, так как она мешает прокладывать рельсы для будущих трамваев. Кирпич был крепкий, стены толстые, поэтому взорвали не с первого раза. На следующий день дети с нашего двора и я с ними прибежали на площадь и увидели такую картину: вместо храма лежали огромные груды кирпичных обломков, а по всей площади валялись и при дуновении ветра летали какие-то листочки бумаги. Мы стали их поднимать и с любопытством рассматривать, так как все они были исписаны именами: Анна, Мария, Григорий, Иван, Матвей… Я, дошкольница, в то время только научилась читать и с трудом разбирала незнакомый почерк. Очень заинтересованная этими таинственными записками, я пришла домой, показала их бабушке и стала спрашивать, что это такое. Надев очки и рассмотрев принесенные листочки, бабушка удивленно и огорченно спросила меня: