Страница 5 из 12
Папа остаётся в коридоре вместе с сёстрами. Он разводит руками, смотрит на них виновато и своим взглядом будто просит у них прощения за то, что не отстоял их сейчас перед мамой. А до этого – перед матерью Кольки. Но Дина пока не может его простить, поэтому она отворачивается от него и сначала снимает свою верхнюю одежду, а потом помогает раздеться Дарине, которая по-прежнему не отводит глаз от загадочной точки вдали. Папа понуро плетётся в кухню к маме, а сёстры идут мыть руки, а потом – в свою комнату.
Поздно вечером Дина долго ворочается в кровати. Дарина уже давно спит, а у неё никак не получается уснуть. За стеной, в комнате родителей, раздаются их голоса. Дина невольно прислушивается к ним, но может различить только отдельные слова и фразы. Большинство из них принадлежат маме. Папа редко что-то произносит в ответ. В основном, он молчит. «Не справляемся», «позор», «надо что-то делать», «только ухудшается», «обратиться», «помочь» – вот что говорит мама. Потом разговор резко прекращается, и в соседней комнате теперь слышится лишь тикающая тишина.
После случая с Колькой Дарина почти совсем перестаёт издавать какие-либо звуки. Даже своё «ммм», которое каждый раз означало что-то другое, а что именно – знала только Дина. Дарина растеряла те немногие слова, которые успела выучить в детстве вместе с сестрой, не сразу, а постепенно. Как девочка из сказки, у которой из порванного передника выпадали по дороге камешки: один за другим, но она этого не замечала. Когда-то Дина стала её «переводчиком» и в школе, и дома. Только она понимала абсолютно всё, что говорила Дарина, и могла объяснить это остальным людям. А теперь уже не приходится никому ничего переводить, потому что Дарина не разговаривает даже на своём необыкновенном языке. Она всё чаще использует узелковую азбуку и пишет Дине послания на ниточках, когда хочет рассказать ей что-то секретное. Так они и общаются друг с другом. Дина хранит все эти «письма» под матрасом, как заветные драгоценности. Ведь эта «переписка» – единственное, что они с сестрой могут делать вместе сейчас. Больше никаких резвых игр, весёлого кружения по комнате, прыжков и догонялок. Дарине после падения всё так же тяжело ходить – она сильно хромает, и при каждом шаге лицо её кривится от боли. Дина ей помогает, как может. Она подставляет сестре руку или плечо, чтобы ей было проще передвигаться. На улицу мама их больше не пускает, как и обещала. Но Дине туда особо и не хочется, – Дарина ведь всё равно не смогла бы играть во дворе из-за своей травмы, а без неё там делать нечего. Мама говорит, что они «сами во всём виноваты». А Дина никак не может понять, в чём же заключается их с сестрой вина. Однажды вечером папа заходит к ним в детскую, садится в кресло, подзывает Дину с Дариной к себе и долго гладит по голове то одну, то другую, приговаривая чуть слышно: «Всё будет хорошо». В какой-то момент Дина, повернувшись к двери, видит маму, стоящую у порога. Она почему-то не заходит внутрь и ничего не говорит: просто смотрит, не отрываясь, в сторону кресла. А потом, встретившись взглядом с Диной, так же молча разворачивается и уходит.
Дина замечает, что с каждым днём Дарина всё меньше улыбается – даже когда получает или передаёт очередную узелковую весточку на нитке. Сколько дней прошло с тех пор, как всё это начало происходить с ней? Дине кажется, что совсем немного. Но время вдруг становится чем-то таким, что невозможно точно посчитать – за ним вообще никак не уследить. Оно проносится мимо стремительно, не останавливаясь, нигде не задерживаясь. Его так трудно разглядеть. И, пробегая, может подбросить какой-нибудь неприятный сюрприз – как случай с Колькой, например. Или решение родителей разлучить Дину с Дариной, переведя одну из них на домашнее обучение. Именно поэтому Дина теперь его боится. Она не знает, чего ожидать от него. Когда-то она услышала то ли от мамы, то ли от папы, что «время лечит». Но сейчас, видя, что Дарине становится всё хуже, Дине в это так сложно верить. И всё-таки она не перестаёт надеяться: если уже не на время, то хотя бы на чудо.
Лариса Петровна пока ещё не появлялась у них дома, чтобы позаниматься с Дариной. «Может, мама с папой передумали, и мы скоро снова будем ходить в школу вместе? Надо только, чтобы Дариша поправилась!» – с трепетом и робкой надеждой думает Дина. Вместо учительницы к ним домой однажды приходит какой-то незнакомый мужчина с коричневым портфелем. Под его длинным пальто оказывается белый халат. Мама с папой уводят к нему Дарину, и они все вместе запираются в комнате родителей. Дине очень хочется подслушать, что же там происходит. Она прижимается ухом к двери, но ей мало что удаётся расслышать – только какие-то отдельные слова, значения которых она не знает. На все её вопросы мама отвечает, что «так надо» и этот доктор здесь для того, «чтобы помочь Дарине». После его визита Дина спрашивает сестру, как она себя чувствует. Дарина достаёт нитку и завязывает на ней шесть букв-узелков: «Б-о-л-ь-н-о». Дина сразу же начинает ощущать эту боль сама: она везде, во всех частях тела, и совсем не собирается проходить, а с каждой секундой только усиливается. Надо обнять сестру, закрыть глаза, чтобы снова вместе с ней оказаться на том самом островке, удалённом и надёжно защищённом от всех-всех-всех.
Глава 3
Вскоре к ним домой приходит ещё один незнакомый человек. На этот раз – женщина. Она тоже в белом халате, как и мужчина, побывавший здесь недавно. Почему-то она не звонит, а стучит в дверь. А дальше происходит то же, что Дина уже видела: доктор, мама с папой и Дарина уходят в комнату родителей и плотно закрывают за собой дверь. Дина уже и не пытается подслушивать, зная, что всё равно почти ничего не разберёт, а если и услышит хоть несколько слов, то не поймёт, что они значат. Докторский язык очень сложный. Поэтому она решает просто дождаться Дарину в детской. Но ей не сидится ни на кровати, ни в кресле. И делать она ничего не может: все её мысли – только о том, что происходит в соседней комнате. Когда до Дины наконец-то доносится звук шагов выходящих оттуда людей, она сразу бросается в коридор, где мама с папой прощаются с доктором. У всех троих почему-то обеспокоенные лица. Доктор говорит родителям о том, что Дарину надо будет «привезти в клинику на обследование» и уходит. Дина сразу спрашивает дрожащим от тревоги голосом:
– Дарише очень плохо, да?
Мама, переглянувшись с папой, отвечает:
– Она немного приболела, но в клинике ей обязательно помогут.
Но Дина не верит этим словам. Точнее, слову. «Немного»? Она ведь помнит, как сестра недавно написала узелками на нитке пугающее «больно». И видит, как она меняется день ото дня. Зачем к Дарине приходили несколько докторов? А в клинику её увозят надолго? Как её там будут лечить? Почему она не может получить от родителей ответы на все эти вопросы? Что на самом деле происходит с Дариной?
Будто подслушав мысли Дины, мама строго отчитывает её:
– Ты не должна сейчас забивать себе этим голову, а то такого нафантазируешь! Твоей сестрой займутся врачи, это их работа. А тебе нужно думать об учёбе. Ты подготовилась к завтрашним урокам? Что-то давно я не видела тебя в компании учебников и тетрадей. Покажи мне то, что ты уже успела написать и выучить. Немедленно!
Дина послушно плетётся в детскую, зная, что ей пока особо нечего показать маме. Она совсем мало успела сделать на завтра. Да и как можно было думать об уроках, когда сестра больна и вообще в опасности? Молча и покорно выдерживая град маминых претензий насчёт своего «ничегонеделания», Дина одновременно продолжает думать о врачах в белых халатах, клинике, сестре, по-прежнему находящейся в другой комнате, узелковом «больно» и пока ещё не проявленной фотоплёнке.
Вечером того же дня Дина просит папу поскорее пойти к дяде Лёше, чтобы он напечатал фотографии.
– Я уже отщёлкала всю плёнку! – говорит она, глядя на папу с мольбой.
Но папа виновато улыбается и отвечает, что пока, к сожалению, он слишком занят. И Дина знает, что он не обманывает, потому что его почти не бывает дома в последнее время. А когда бывает, закрывается с мамой в кухне, и они там о чём-то говорят – так тихо, что расслышать хоть слово невозможно. Да Дина особо и не пытается. Родители не раз объясняли им с Дариной, что подслушивать нехорошо.