Шизо и Зоо

Мгновенно подбежала девушка-консультант – проверить, в чём дело. Видел бы кто – ошалел на месте, как мать на неё вылупилась, выставила сиськи вперёд, нос кверху, сделала царский вид, как будто двери были виновны в том, что пищат. Так что вы думаете, у неё даже сумку не проверили. Девушка подумала, что на её одежде где-то осталась не снятая с другого магазина наклейка, провоцирующая сигнал. Правда, она сделала вид, что не выходила, а заходила в магазин. После чего ей пришлось выложить дорогие кроссовки из сумки, пока никто не видел, и купить мне дешёвые, став в очередь вместе со всеми перед кассой. При этом она ещё и жаловалась, что в магазине полно народу. Воровству все возрасты покорны. Вот она меня тоже научила, так как денег на всё не хватало. Промышляли частенько вместе в целях экономии семейного бюджета. Шопинг в нашей семье – классический атрибут воровства!

Я спал, а может, не спал. Усталость накрыла меня. Моя голова так и не смогла очиститься от мыслей. Внезапно я услышал, как папа надевает штаны, на которых пояс звенит так регулярно, как будильник. Этот звук я слышу с пелёнок каждое утро, перед тем, как тот раньше меня уходит на работу. Странно, кого он может фотографировать в такую рань? Разве какую-нибудь бабку, которой уже на фотографиях наплевать на утренние мешки под глазами?

Я встал и начал натягивать спортивки. Не хотел, чтобы отец бродил в одиночестве по ночам, ведь за окном ещё не рассвело. И вообще, куда это он собрался?

Мы вышли из дома, я, правда, выпал в окно с другой стороны особняка. Я даже умел прыгать из своего окна на траву, как в бассейн, сальто. Но в тот раз пришлось выполнить трюк потише, как слоны, приземляясь на жировую подушку как на «амортизаторах». Забавно же, как слоны тихо ходят, правда же? Сидишь так в тишине, где-нибудь в Индии, оборачиваешься, хренак – а за спиной у тебя 7 тонн стоит.

Папа шёл медленно, взрывая ногами листья, как все это делают, когда им грустно. Вечер был очень тёплым, несмотря на осенний месяц. Осень – пора бесспорно неописуемая, моя любимая. В этом месяце я становлюсь старше, иногда получаю подарки – разумеется, лишь благодаря отцу. В целом сдаётся мне, что именно в эту пору некоторые животные бегают в панике по лесу, заканчивают свои дела, обустраивают убежища, готовясь к холодной зиме. Им вовсе не до нас, не до людей. Благословенная погода дарит им возможность побыть без посетителей в лесу. В дождь или туман никому неохота бродить по дремучему лесу, так природа даёт возможность животным побыть в одиночестве, сконцентрироваться на своих делах, успеть уберечь себя и родных от холодов. Квинтэссенция настолько подстроена под жителей на земле, что даже простые деревья, на которых уже нет веток, не дают каким-то естественным образом обламывать свои сучья до конца, обеспечивая ступеньки наверх тем, кто желает подняться на лесной небоскрёб, поглядеть на свой дом – лес – сверху, насладиться просторами свободы. Не то, что человек, сидит, как дурак, в квартире или доме. Разве это интересно?

И вот я брёл за моим отцом-человеком. Таким мешковатым, сзади походившим на грушу. Не хочу быть спойлером, но я примерно знал, куда он направился, отчего мне было его ещё больше жаль. Через пару километров, мы дошли до перекрёстка, мне пришлось дать крюк, чтобы выйти на ту улицу, куда направлялся отец, и перейти две зебры. На рассвете тусклые лампы на улицах красных фонарей защищали шлюх от полного уродства, придавали более или менее товарный вид. Мне захотелось трахаться. Правда, я ещё ни разу этого не делал, но уже хотелось. Мастурбировал я везде. За столом, пока ел, если никого не было, вернее, никто не кушал в кухне; в ванной, в туалете, прямо при маме в кровати, и даже сейчас иду и дрочу. Он всегда твёрдый, я держу его в кармане как поручень в автобусе, кажется, если я его отпущу, тут же упаду. Мама говорила: единственное, что точно досталось мне не от папы, то бишь, моих родственников, так это член. И когда я умру, его наверняка поместят в фаллологический музей, как доказательство того, что у человека есть полноценная пятая конечность.

– Putain de merde, – выругался я, увидев неадекватные действия отца.

Папа шустро перепрыгнул через ограждение и попал во внутренний дворик, где окно, в которое он хотел посмотреть, было заклеено чёрной, по всей вероятности, тонированной, плёнкой. В углу окна был маленький просвет, через который можно было посмотреть внутрь, – плёнка на стекле облезла или её оборвали. Отец припал к стеклу, как к окулярам бинокля – чуть не вплотную прижавшись лицом. Что он там видел, не знаю. Знаю только то, что окно это выходило на стойку бара, возле которой мы частенько находили маму. Она выходила оттуда с деньгами, размахивая у отца перед носом, гордясь тем, что за вечер может заработать столько же, сколько тот за неделю. За такое она, конечно, получала свою пощёчину, но к ним она уже давно привыкла. Ведь он никогда не шёл дальше, не избивал её, хотя я бы на его месте давно отпинал бы её ногами. Со временем у неё даже получалось подставлять лицо так, что ей было вовсе не больно. Ну что, картина была понятна. Отец пытался несколько раз безуспешно набрать её на мобильный, но – увы. Решительным шагом он прошёл в бар, ни минуты не мешкая, вытащил своё мясо на улицу. Со стороны казалось, что чувак вышел просто с резиновой куклой в руках. Агнешка была настолько ненастоящей на вид, игрушечной, что ли…

– Пьер-Алан! Отпусти меня, моральный урод!

– Кто бы говорил! Ты опять за своё? За старое? Говорят же, бывших проституток не бывает!

– Это про наркоманов такое говорят!

– Заткнись, Нешка, или я тебя огрею! Становись на ноги и иди молча домой, сын там один.

– Я за него не беспокоюсь, честно!

– Я вижу.

Она шмыгнула носом.

– Ты что, нанюхалась?

– Да! Да! Да! Вот бы сейчас глоточек холодненького пивасика, мммм…

– Вода дома из крана, и спать.

– Пьер-Алан?

– Да?

– Я хочу развод. Я оставлю тебе твоего сына-гиганта взамен на дом.

– Что? Дом захотела? Он достался мне от родителей по наследству!

– Мне просто негде жить.

– Поезжай в Польшу!

– Да кому я там нужна, скажи?

– Тогда будь дома, смотри за сыном и перестань заниматься грязными делами.

– Консумация – не грязное дело! Я просто бухаю на халяву, за это мне ещё и деньги платят, – соврала Агнешка.

Конечно, она ходила иногда в комнаты с клиентами, об этом все знали. Думаю, её даже все соседи переимели. Так как русская Екатерина Ковалёва, живущая в доме напротив, не раз тягала маму за волосы, что мне иногда приходилось наблюдать из окна моей спальни. Видимо, та уводила у неё мужиков.

Мама была настолько странной! Что меня действительно в ней удивляло, так это то, как можно без конца подбухивать и при этом ходить ровно и хорошо выглядеть. Она даже больше хорошела, чем увядала. Раньше она, как мне казалось, выглядела хуже, хоть была и моложе. Наверное, многие девушки в 20 лет выглядят как-то по-чмошески. Не умеют за собой ухаживать, красятся вызывающе, одеваются непонятно как, без вкуса, целлюлит ещё на жопе от изобилия сладостей. Да и деньжат-то на всё в 20 лет не хватает. Мало того, что она блондинка от природы, ей хотелось быть ещё ярче. Ярче настолько, что она выбеливала чуть ли не до чисто белого, почти седого цвета, голову. Сейчас у неё нормальный натуральный цвет, от которого она казалась только моложе. Водит она машину, кстати, без проблем, круто. Думаю, пьяной у неё даже лучше выходит. При этом она не сделала ни одной аварии, лишь мелкие царапины. Царапины не только на машине, но и на теле. Однажды она врубилась глазом в своё же стекло от машины. Ездит она на «ауди», в которой двери со стёклами без рамок. Просто прозрачное окно отъезжает вниз. Так вот она поехала, как всегда, бухать в одиночку вниз на реку, недалеко от нашего дома, чтобы папа её не ругал, да и я меньше видел мать с бутылкой. Она там болтала по телефону, слушала музыку, размахивала руками. Вышла из машины в темноте пописать, а возвращаясь обратно, со всего размаха напоролась на стекло, слава богу, рядом со зрачком, глаза бы уже не было. Таким же макаром, на той же речке, она разрезала себе руку, пытаясь швейцарским ножом, маленьким таким, от фирмы «Victorinox», откупорить бутылку с вином, естественно, ворованную. Бог всё видит! Ножичек подвернулся и чуть не отрезал ей палец. Вся в кровище она приехала домой. Папа думал – она кого-то сбила и закопала. Как ей так везло в жизни, не понимаю. Вечно она могла от всего отмазаться, выйти сухой из воды, раны, как на собаке, заживали. А дар убеждения чего стоил? Фух! Она могла такое людям на голову нарядить, что даже мне, мальчику, становилось смешно. Но что удивительно, люди ей верили! Да ещё и как!