Мертвый

– Сам ты дурилка, – не выдержал Артем, – понял, да?

– Да ты чего? – удивился Володя. – Обиделся, что ли? Это ж просто присказка у меня такая. Не к тебе конкретно? Понял, да?

– Ладно, замяли, – Артем уже пожалел, что передразнил нового знакомого. И тут же спросил про другое, переводя тему:

– Слушай, Володя, а ты что, различаешь, кто здесь кто? Все одинаковые как однояйцевые близнецы.

Тот лишь пожал плечами – мол, не могу объяснить. Потом все же снизошел:

– Сначала не различал, а потом как-то присмотрелся, под другим углом, что ли. И становится видна аура. Так вот, Артем, я тебе скажу как я вижу: ни у кого здесь нет ни одной одинаковой ауры. Объяснить не могу, – тут же добавил он, – вижу и все. Понял, да? Причем, разные они не только цветом, но и формой и еще как бы, вибрацией, что ли, или пульсацией. И еще чем-то, чему у меня названия нет.

Артем попытался присмотреться, но никаких аур ни у кого, в том числе, у самого Володи, не увидел. Спросил:

– А у меня какая?

Володя глянул на него как-то искоса, вытянул шею, покачал головой, открыл рот и… опять его закрыл.

– Ты чего? – не понял Артем.

Тот еще раз внимательно оглядел Артема и сказал:

– Нет у тебя ауры. Вообще никакой. Понял, да? Первый раз такое здесь вижу, между прочим.

Потом еще подумал и рассудительно добавил:

– Ну или, как вариант – аура у тебя есть, но мне не видна. Такое тоже случается, – и помолчав, неуверенно добавил, – наверное.

Артем прикинул так и этак, но решил, что пока этой фигней он себе голову забивать не будет. Нет смысла при отсутствии любой информации по аурам. Неизвестно вот, хорошо это или плохо, что у него нет (или Володе не видна) аура? Он не знает. И Володя, похоже, не знает. Вывод? – Нечего и думать об этом.

– Слушай, Володя, я чего хотел у тебя спросить-то, – Артем вдруг вспомнил, зачем он вообще подошел, – а кто сюда попадает? Ну, рай, понятно, ад там… А здесь ведь все неверующие, так? Но и на ад, вроде, не похоже, как его обычно описывали.

Володя лишь утвердительно кивнул, а потом ответил:

– Могу сказать, как я это для себя понимаю. Понял, да? Думаю, сюда попадают неверующие в Бога грешники, которые неким образом искупили свой грех собственной смертью – несправедливо убитые, к примеру, или обманом склоненные к самоубийству. Или, скажем, тяжкими скорбями и мучительными страданиями. А также, похоже, те, кто не имел возможности уверовать в Бога, как сказал тут один – по причинам от них напрямую не зависящим и, что тоже важно, не имеющие за собой сознательных тяжких грехов.

Он помолчал и продолжил:

–Вот, например ты. Ты ведь из СССР, верно?

Артем кивнул.

– Воспитывался в безбожии, да? Все вокруг уверяли, что Бог – это сказка для малограмотных старушек и т.д., так?

Артем вновь кивнул, соглашаясь.

–Убил, наверняка, случайно или защищаясь и не собираясь никого убивать, верно?

– Верно, – вырвалось у Артема.

– Плюс ко всему, наверняка, – добавил Володя, – приговор к расстрелу был признан здесь несправедливым.

– Да, дознавательница так сказала.

– Ну, вот тебе и ответ на твой вопрос. Понял, да?

Артем задумался, хотел еще уточнить, но тут его что-то такое подхватило, типа вихря, закружило, и он вновь оказался в кабинете начальницы Марины Сергеевны.

***

Та, как и в предыдущий раз, что-то печатала на машинке «Эрика», поглядывая в лежащий рядом документ. Ему лишь кивнула и указала на табурет, мол – посиди пока. Делать нечего, Артем уселся и стал молча ждать.

Наконец Марина Сергеевна громко поставила точку, вздохнула и подняла на него глаза. Артем увидел, какие они уставшие, и ему стало жалко эту тетку, сидящую здесь постоянно и, возможно, света белого не видящую из-за кучи работы или просто из-за того, что выйти ей из этого кабинета нельзя. Непонятно, откуда возникла такая мысль, но кто знает их местные правила?

– В общем, так, – сказала начальница, – Высший суд принял в отношении тебя следующее определение.

И она зачитала с той самой бумажки, с которой печатала, сокращая по ходу чтения:

– Признать виновным в грехе безбожия, убийства четырех человек и любодеяния.

Она вновь подняла глаза на Артема и пристально уставилась на него. Тот почувствовал себя букашкой, на которую сейчас безжалостно наступят каблуком казенного сапога и раздавят, даже не заметив.

После затянувшейся паузы Марина Сергеевна продолжила:

– Однако, учитывая безбожное воспитание и специально направленное безбожное обучение с самого детства, Высший суд считает возможным не учитывать этот факт при вынесении приговора и принимать во внимание исключительно побуждения совести подсудимого.

– Это как? – вырвалось у Артема.

– Как, как…– начальница недовольно поморщилась, – совесть у тебя была, когда живой был?

Артем серьезно задумался и решительно ответил:

– Была.

– Ну, вот, значит, соответственно тому, как ты поступал: учитывая соображения своей совести или игнорируя их.

– Ага, понял, – кивнул Артем и тут же спросил опять: – А если бы был верующим?

– Верующих не судят, – внушительно ответила Марина Сергеевна, – там все зависит от степени блаженства, но неплохо по любому. В общем, – оборвала она сама себя, – тебя это все равно не касается. По крайней мере, пока.

Однако у Артема отчего-то сложилось твердое убеждение, что она и сама ничего толком об этом не знает. Но высказывать свои соображения он, конечно, не стал.

– Далее, – продолжила зачитывать начальница, – с учетом того, что грех убийства был совершен неумышленно, в состоянии сильного душевного волнения и обороняясь. А так же учитывая душевные страдания и муки совести, перенесенные подсудимым во время следствия и впоследствии в ожидании приведения приговора в исполнение, несправедливый приговор подчиненного начальству судьи и отказ вышестоящих судебных органов рассмотреть его дело в соответствие с законом, расстрел Дмитриева Артема Игоревича признать умышленным убийством. Грех за это убийство зачислить тем, кто так или иначе к этому делу причастен. Самого Дмитриева признать невинноубиенным и грех убийства с его стороны, учитывая все вышеперечисленное, считать искупленным кровью.

И здесь Марина Сергеевна сделала такое, чего Артем от нее совершенно не ожидал. Она вдруг посмотрела на него, улыбнулась и весело подмигнула. От чего сразу помолодела лет на десять. Но не успел он как следует осознать ее поступок, как она вновь нахмурилась и, опустив голову, продолжила чтение приговора:

– Грех любодеяния засчитать как сознательный грех со смягчающими вину обстоятельствами. Обстоятельства заключаются в том, что подсудимый не являлся инициатором греха и вел себя пассивно во время его совершения, ведомый неконтролируемым гормональным всплеском в условиях навязанной инициатором греха ситуации.

Здесь Марина Сергеевна поморщилась и пробурчала про себя что-то вроде: «Ага, вечно у них баба во всем виновата». Но слова были настолько тихими и неразборчивыми, что Артем не мог поручиться в том, что правильно понял смысл услышанного. Однако ему стало стыдно и жалко Злату, поэтому он почти выкрикнул:

– Она не виновата, честное слово! Она просто пожалела меня! Не надо этот грех на нее вешать, это несправедливо!

– Что?! – вдруг совершенно неожиданно буквально взревела начальница, – Невиноватая она, значит? Это, значит, Вася Пупкин вместо нее соблазнил девственника? Под дулом пистолета ее, значит, заставили голой задницей вертеть, да? Что примолк? Отвечай быстро!

И она стукнула кулаком по столу с такой силой, что Артем непроизвольно съежился на своей табуретке, но все же с упрямством и даже неким вызовом тоже почти прокричал в ответ:

– Да, не виновата! Она мне доброе дело сделала!

Начальница округлила глаза и покраснела от напряжения как свекла:

– Доброе дело, – чуть не прорычала она, – это накормить голодного, одеть раздетого, приютить странника, спасти погибающего, напоить жаждущего. А трахнуть девственника, воспользовавшись удобным случаем, – это грех. И грех этот на ней! А ты, защитничек, лучше бы помолчал, а то, гормональный всплеск у него, понимаешь ли, неконтролируемый случился! Ни причем он здесь, бедняжка, видишь ли, чуть ли не жертва изнасилования – девственник хренов! – совершенно нелогично закончила Марина Сергеевна и после этих слов умолкла, осознав, видимо, что в расстройстве чувств ляпнула что-то не то.