Страница 10 из 15
– Если тебе нужна Эйфелева башня, ты еще можешь его догнать, —
а когда спустя две недели очередной кандидат в женихи прислал Нуну, как обещал, сверкавший на солнце супердорогой мотошлем с музыкой, вентиляцией и разными наворотами, Мария ничуть не позавидовала Нуну, ведь, в конце концов, она сама была не меньшей красавицей и, пользуясь популярностью среди настойчиво добивавшихся ее внимания поклонников, в отличие от Нуну, презиравшей всех на свете мужчин, от одного ее нахмуренного взгляда превращавшихся в камень, своей чарующей и загадочной улыбкой Мария предпочитала околдовывать мужчин, с каждой весной увеличивая урожай поклонников или, как называл их отец, – «прихвостней», хотя с точкой зрения отца Мария не считалась, заразившись нигилизмом, скорей всего, от родившейся на год раньше Нуну, едва появившись на свет, укусившей за руку крестившего ее в купели батюшку, и это было знамением, о чем отец Нуну догадался лишь несколько лет спустя, пытаясь бороться педагогическими методами с упрямством быстро растущей дочери, научившейся драться прежде, чем она начала ходить, выплевывая беззубым ртом манную кашу старавшейся попасть кормившей ее с ложки матери в лицо, во всем оставаясь скрытной и замкнутой натурой, никогда не плакавшей и ни на что не жаловавшейся, и этим своим очевидным отклонением в психологическом развитии – ведь нельзя считать нормальным человека, если он никогда и ни на что не жалуется – со временем все больше настораживая отца и мать, пытавшихся воспитать в своих дочерях ту же мягкость, заботливость и доброту, которую они неустанно демонстрировали на протяжении супружеской жизни окружающим, и не в силах справиться с дочерью, к двум годам уже обладавшей таким строптивым характером, что, будучи подвергнутой наказанию за нежелание слушаться старших, она попыталась поджечь спичками дом и чуть не оставила отца без глаза, неожиданно ткнув тому в лицо вилкой, когда он хотел всего лишь объяснить ей ласковым голосом, что небеса все видят и каждому воздадут по делам его, и не добившись ничего, отец и мать вынуждены были обратиться за помощью к знакомому врачу, заглянув Нуну в насильно открытый рот, постучав резиновым молоточком по ее тощей коленке, заверившему отца и мать, что отклонений в физическом и умственном развитии у девочки нет, и порекомендовавшему добавить в ее пищевой рацион поливитамины, но если к упрямству Нуну домочадцы успели привыкнуть и в той или иной мере приспособиться, ибо такова человеческая натура, в своей земной концепции жизни настолько практичная, насколько привычки заменяют человеку счастье, то для Витеньки как гром среди ясного неба однажды прозвучали слова Люсеньки, первой обнаружившей у быстро подраставшей Нуну наличие таких качеств, как скрытность и хитрость, и благодаря Марии и Виктории, с выражением огромной радости на перепачканных шоколадом лицах как-то наябедничавших, что под матрасом кровати Нуну хранятся целые залежи рекомендованных врачом витаминов, стоивших немалых денег, как оказалось – выброшенных на ветер, на протяжении недели неустанно приобщая Нуну к библейским истинам, Витенька не ленился при каждом удобном случае напоминать дочери, что все тайное становится явным, в то же время пытаясь найти ответ на вопрос, в кого Нуну могла такой уродиться, ведь в их прекрасной семье, построенной на толерантности, взаимоуважении и любви, ни упрямых, ни скрытных, ни хитрых отродясь не было, и спустя несколько дней, в ходе внезапного обыска не найдя под матрасом Нуну ничего постороннего, Витенька уже примерял лавры победителя, но его радость была недолгой, обратив внимание на то, что куры ростом превзошли петухов, он также заметил, что у дворовой собаки, всю жизнь просидевшей на цепи и из-за привычки дремать на посту с годами утратившей интерес к сторожевой службе, выросла новая шерсть, блестевшая и переливавшаяся на солнце, как норковая шуба, а застигнутые среди ночи на кухне тараканы, вместо того чтобы в паническом страхе бежать, неторопливо ушли, а один таракан, прежде чем скрыться в щели за буфетом, погрозил Витеньке кулаком, но, может, ему спросонок так померещилось, и все эти происходящие в доме странные вещи остались бы неразрешимой загадкой, если бы Мария и Виктория не нашептали на ухо отцу, что Нуну втайне от всех кормит кур, собак, голубей, мух и тараканов витаминами, и хотя, отчитывая пойманную на горячем дочь, в своей обвинительной речи Витенька сосредоточился на морали, которой он часто пользовался в качестве весомого аргумента, способного опровергнуть в спорах любые факты, не дослушав отца, Нуну молча удалилась в свою комнату, в то время как Витенька еще целый час приводил Люсеньке многочисленные примеры из Библии, служившие, на его взгляд, доказательством необходимой в каждой семье любви к ближнему, прерываясь лишь для того, чтобы прислушаться к неразборчивым звукам, исходящим из комнаты Нуну, в отличие от отца, не искавшей в религии ни ответов на жизненные вопросы, ни оправданий собственным недостаткам, и вызывавшей к себе повышенный интерес со стороны жителей Афродитовки еще тем, что с самого детства она не пропустила в поселке ни одни похороны, на которые ее никто не приглашал, но, стоило похоронной процессии тронуться в направлении кладбища, как с жалобным скрипом отворялась калитка и, выйдя из дома, незаметно присоединившись к взрослым, Нуну с нахмуренным лицом торжественно плелась в самом хвосте траурной процессии с прижатым к груди спичечным коробком, заменявшим гроб почившему жучку, мухе или божьей коровке, и никто ее не прогонял, потому что та сакральная связь, существовавшая между Нуну и загробным миром, была очевидной для всех, за исключением отца, однажды, взявшись наставить на путь истинный Нуну, возле забора, за кустами крыжовника, в тайне от всех соорудившую для дохлых кошек, птиц, мышей, жучков и бабочек пантеон из пустых коробок, а рядом – кладбище, на котором и дня не проходило без похоронных процессий и панихид, в сопровождении Виктории и Марии, ликуя от радости приплясывавших в ожидании наказания Нуну, направившегося в сад, оставив Люсеньку хлопотать у плиты, а когда обед уже был готов, вдруг услышав раздавшееся в тишине громкое тиканье часов, от которого у нее мороз побежал по коже, бросившись на поиски детей и мужа, Люсенька не поверила собственным глазам, увидев Витеньку, застывшего у кустов крыжовника с воздетым к небу указательным пальцем напоминая статую, а рядом – Марию и Викторию, замерших, будто парализованных, с глупыми улыбками на лицах, и не успела Люсенька прийти в себя, как Витенька потер шею и, сообщив как ни в чем не бывало супруге, что пора обедать, удалился в дом, и хотя Витенька и Люсенька предпочитали не распространяться обо всем случившемся, эпидемия странной болезни, приводящей к временному окаменению, продолжавшемуся не более пяти минут и не имевшему для здоровья каких-либо последствий, охватив жителей Афродитовки, стала стремительно расширяться и вскоре вышла за пределы
Ощущения
поселка, что заставило пребывавшего в мучительном поиске выхода из создавшегося положения Витеньку обратиться к батюшке, прочитав молитву, изгонявшую бесов, а также эффективную против козней нечистой силы, собрав в щепоть пальцы, не успевшему осенить крестным знамением нахмурившийся лоб Нуну, как вдруг, услышав прозвучавшее угрожающе:
– Ну-ну, —
окаменевшего с простертой перед собой рукой, но хуже всего для Витеньки было то, что необъяснимая способность дочери одним взглядом превращать людей в статуи со временем не ослабела, а, наоборот, достигла такого совершенства, что, стоило подросшей Нуну выйти за ворота, как жители поселка спешили унести ноги, не испытывая желания сталкиваться на улице со странной дочерью Витеньки, которая и говорить-то толком не научилась, но даже молчавшая, насупив брови на хмуром детском личике, она представляла реальную угрозу, и, сколько ни пытался Витенька объяснить соседям, что пятиминутное окаменение для здоровья никакого вреда не несет, в качестве доказательства ставя в пример себя, ведь никому другому не доводилось так часто превращаться в статую, как ему, Витеньке никто не верил на слово, и продолжая заниматься воспитанием Нуну, решив, что нет ничего лучше проповеди, которая, как вода – и камень точит, с неиссякаемым энтузиазмом взывая к родственным чувствам дочери или обращаясь напрямую к ее душе, в своем старании он однажды так преуспел, что был грубо оборван Нуну, сдвинув брови, предупредившей голосом, не предвещавшим ничего хорошего: