Страница 5 из 12
– Самим покупать надо, нам она тоже не с неба падает, – недовольно ответила Татьяна, но соли в узелок отсыпала.
– Так я пошла за солью, а лавка закрыта чтой-то, а у меня картошка в печке. А вы чего не в настроении? Случилось чего?
– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали – вот что случилось. Ступай уже.
– Я слыхала, Настя вернулась? – спросила Акулина в лоб.
– Нет. Ты за солью пришла? Вот тебе соль, вот Бог, а вот порог. Иди-иди, а то картошка твоя сгорит.
Но Акулина успела заметить, как дрогнула занавеска на полатях, и мелькнуло за ней заплаканное лицо подруги.
Домой она летела, как на крыльях. Надежда вновь ожила в ее сердце.
Глава 6. Сладкая ягода
Ночью выпал снег и выбелил всю округу. Даже небо посветлело, стало жемчужно-серым. Георгий, посвистывая, быстро шел по тропке через лес, и снежок весело поскрипывал под сапогами. Он пошел дальней дорожкой, чтобы выйти к огороду Шиляевых незамеченным. В кармане кафтана была припрятана краюшка хлеба, натертая кусочком сала для рыжего пса Гусара, охраняющего Настин двор. Геша по очереди согревал дыханием замерзшие руки и думал о том, что пора уж доставать тулуп и пимы, а пимы бы еще надобно подшить.
Черные ветви деревьев, опушенные нежно-белым инеем, сплетались в причудливое кружево на фоне серых, словно размытых, облаков. Стайка снегирей вспорхнула с ближней рябины. Вокруг ствола на белом снегу разбрызганы, словно капельки крови, алые ягоды. А на ветвях краснели тяжелые гроздья, посеребренные инеем. Георгий невольно залюбовался такой красотой, потом осторожно, стараясь не стряхнуть изморозь, сломил несколько веточек. Получился нарядный букет для птахи. Только бы она пришла сегодня за баньку!
Начинало смеркаться, когда он дошел до условленного места. Быстро привыкший к ежевечернему угощению Гусар ждал Гешу, дружелюбно виляя пушистым хвостом. Уже несколько вечеров до темноты коротали они время вместе, а Насти все не было. Но вот хлопнула тихонько дверь, заскрипел снежок под быстрыми ножками. Настенька в наброшенном на плечи детском тулупчике сестренки и в чунях на босу ногу бросилась на шею милому.
– Насилу убежала! Тятенька в город уехал да, видать, заночует там. Татьяна прихворнула, в баньке попарилась и на печке заснула. Маша на посиделки пошла, Ульяне поручила за мной приглядывать. Ну а с Улей мы заединщицы. Она вот, тулупчик мне свой дала.
– А я тут который вечер тебя поджидаю. Смотри-ко, что я тебе принес, – и Георгий протянул Насте рябиновый букет.
– Ой, красота какая, Геша!
– А ты попробуй ягодки, какие вкусные! И полезные – страсть!
– Так рябина ж горькая.
– Это она до мороза горькая, а как морозцем прихватит, так еще какая сладкая становится!
Настя прихватила губами ягодку и засмеялась:
– Правда, сладкая. Но с горчинкой. М-м-м… зимой и рябина – ягода.
Смеясь и дурачась, ели они алые ягоды с одной ветки.
– Холодно, однако, – поежилась Настя. – А давай в баньке посидим, ее ж сегодня топили.
В бане действительно было тепло, но темно. Настя стала нашаривать свечку, но Георгий обнял ее, начал целовать сладко-горькими губами, шепча ласковые слова. У девушки закружилась голова, ноги стали ватными и она податливо опустилась на лавку…
Потом они сидели, прижавшись друг к дружке. Геша гладил русую головку, косу, плечи своей птахи.
– Завтра сватать тебя приду, Настена.
– Да какой сватать?! Бумаги о разводе-то у меня нет. Да и тятенька на тебя взъелся, слышать о тебе не желает. Боится, что ты на его добро заришься.
– Мне ты нужна, а не его добро. Увезу тебя и все. Ты жена мне теперь. К нам в избу пойдешь?
– Да лишь бы с тобой! Бумажек только дождемся, чтобы позору не было.
Со двора раздался шум, залаял Гусар, заскрипели ворота.
– Кажись, тятенька вернулся, – и Настя вспугнутой птицей выпорхнула из бани.
Ей удалось незамеченной шмыгнуть в дом, пока отец распрягал Гнедко. Но Павел Яковлевич услыхал, как Геша скрипнул дверью баньки. Оглянувшись, заметил цепочку следов на свежем снегу до бани и обратно, а возле бани увидел оброненную ветку рябины на притоптанном снегу. В дом вошел хмурый, глянул на зардевшуюся дочку, на остатки снега на чунях, все понял, но промолчал.
Двумя днями позже поехал Павел Яковлевич в соседнее село к Крестьяниновым, долго разговаривали с Егором, с Терентием, выпили пол-литровую бутыль самогону и разошлись по-хорошему. Сундук с приданым так и остался у Крестьяниновых, зато увез Павел Яковлевич бумагу с печатями о разводе.
На обратном пути повстречался ему на околице села Георгий. Тот с гармошкой на плече шел на бабьи посиделки.
– Эй, гармонист, погодь-ка!
Георгий остановился, поджидая, пока отец Насти слезет с передка телеги и, путаясь в полах расстегнутого тулупа, подойдет к нему.
– Что, баб идешь ублажать? – кивнул Павел Яковлевич на гармонь.
– А чего? Все лучше, чем на печи лежать. Мукой рассчитаться обещали, а она в хозяйстве лишней не будет.
– Ишь ты. Легко тебе хлебушек достается. На гармошке играть – это тебе не землю пахать.
– Да я и пахать могу, когда время настает, а зимой кто пашет-то? А хотите, заместо меня на посиделки сходите? Я гармошку одолжу, ваша мука будет, – усмехнулся Георгий.
– Ну, ты нахал!
Павел Яковлевич потоптался, почесал окладистую бороду, сделал еще шаг в сторону Георгия. Тот на всякий случай оглянулся, плетень был рядом.
– А скажи-ка мне вот что, тока честно, что, Настя моя… девка али баба?
– Ну-у… была девка, когда от Егора сбежала, а теперь уж баба.
– Ах ты, шкодник! – вскипел Павел Яковлевич, замахнулся кнутом на парня, но тот в мгновение ока перемахнул через плетень и остановился на безопасном расстоянии. Отец Насти, хоть и был еще мужиком крепким, но выпитая самогонка и длинный тяжелый тулуп делали его неповоротливым, а корячиться через плетень на глазах у шустрого парня не хотелось. Поэтому он только погрозил ему кнутом:
– Еще раз на своем дворе замечу, башку оторву! Обоим!
Дома Павел Яковлевич, никому ничего не сказав, спрятал бумагу с печатями за образа. Решил не торопить события, авось чего и переменится. Но в ближайшее же воскресение соседка принесла весть, что Егор посватался к Акулине, и дело у них сладилось. Новость быстро облетела село. Тут уж пришлось отцу сказать Насте о бумаге. Еще засветло Улечка, добрая душа, отпросившись погулять с подружками, побежала в Халевинцы к Георгию. А там уже кипели страсти.
– Скажи Насте, завтра поутру приеду за ней, – объявил Георгий в присутствии пригорюнившихся Пелагеи и Еремея.
Глава 7. Совет да любовь
Всю ночь снег падал и падал, укрывая тропинки, а к утру еще и подморозило. Георгий встал рано, вышел на крыльцо. Едва дверь открыл – столько снегу навалило. Пришлось прежде всего за лопату браться. Когда закончил чистить двор, уже совсем рассвело. Над заснеженными избами поднимались в стылое небо столбики дыма, словно пушистые кошачьи хвосты, – к холодам.
Геша выволок из сарая сани. Пока чистил их да запрягал старушку Маньку, солнце поднялось уж высоко, и снег заискрился по-праздничному весело. Из избы выскочила Санька с охапкой одежды.
– Вот, захвати-ка мой тулуп, пимы да шаль, а то, говорят, Татьяна одёжу Настину заперла. Вдруг не отдаст. Не лето, чай!
– И то верно. Спасибо, сестренка. Беги в избу, простынешь.
Георгий выехал со двора в радужном настроении, но чем ближе подъезжал к дому Шиляевых, тем беспокойнее становилось на душе. Ворота оказались на запоре. Георгий постучал кнутовищем. В ответ только собачий лай. Наконец скрипнула дверь.
– Кого леший принес? Чего надо? – раздался недовольный голос.
– Неприветливо гостей встречаете, Павел Яковлевич. А я ведь к вам с добрым разговором приехал!
– Тоже мне, гость, – проворчал хозяин, но ворота все же отпер.
– Неча для соседей спектаклю устраивать, в избу проходь.