Номенклатор. Книга первая

И, конечно, столь видные сограждане Агриппа и Марцелл, не могу спокойно смотреть, а затем пройти мимо такого развивающегося на их глазах кощунства. Где этот с виду вроде как гражданин, но с удивительно наглой и просто бесит физиогностикой лица, да ещё и с таким высокомерным взглядом на тебя смотрит из под поднебесья своего задранного вверх носа, не просто всех их ставит в тупик размахом своих заказов кувшинов вина, – мне столько принесите, сколько сам Цезарь не погнушался бы за раз заказать и выпить, – а вот такое его своеволие в упоминании Цезаря, не даёт ему шансов на то, чтобы сограждане Агриппа и Марцелл, хоть и не близко, но знакомые с Цезарем, сделали этому самозванцу крепкое замечание насчёт его такого неблагообразного поведения, в котором не престало видеть в публичной сфере взаимоотношений римского гражданина.

– Да ты кто есть такой? – вот так прямо и спросили этого позволяющего столь много лишнего гражданина сограждане Агриппа и Марцелл, коротко говорящие, но много подразумевающие под собою сказанным.

А этот гражданин, кто так себя вызывающе и непотребно ведёт и нелепо выглядит, под чьей личиной скрывается сам Цезарь, решивший сегодня проверить несение службы преторианской гвардии, по мнению этих благородных сограждан, так вжился со своего перепоя в роль Цезаря, что он и вправду начал себя считать самим Цезарем. О чём он во всеуслышание и заявляет.

– Я тот, о ком вы давно в своём недалёком уме уже подозреваете. Но признаться в этом и признать меня им вы из-за своей трусливой природы не решаетесь. И чтобы развеять все ваши недоразумения и трусость в остатке, я приглашаю вас завтра на форум, где вы сможете, как и подобает гражданину и вассалу своего Цезаря, встретить его коленопреклонённо. – И откуда взялась в лице этого непотребного и нет к нему никакого уважения гражданина, вся эта ярость и грозность в лице, когда он своим громоподобным голосом озвучивал все эти угрозы на головы верных своему долгу, сограждан Агриппе и Марцелле, вдавленных в плечи своими головами, на которые сейчас так давит этот голос.

А когда они, не заметив того, как этот, оглушивший их разум своими угрозами уже теперь невыясненного качества гражданин, покинул заведение, не расплатившись, и как потом ими выяснится, повесивший на их головы свой долг за выпитое, – да как такое может быть? Он сказал, что он Цезарь, – то их в ноги и нервический припадок вдавила другая, страшащая их неимоверно вопросительно мысль: А если этот похабный и разнузданный гражданин и в самом деле Цезарь?

И если это так, а всё это неимоверно бесчинствующее поведение этого гражданина испитой наружности и при его виде не испытываешь к нему нисколько уважения, кроме разве что страха стать козлом отпущения для его ненасытной жестокости, очень уж похоже на Цезаря, то как им быть и что завтра делать, раз они званы Цезарем на форум. И тут, как ими понимается, не идти на форум никак нельзя. Даже если их туда позвал просто проходимец.

– Всё-таки столкнуться с Цезарем на узкой дорожке в нашем городе куда как скорей, чем не с Цезарем, учитывая то, сколько их было, и сколько их будет в будущем в такое неспокойное для Цезарей время. Где любой гражданин, только дай ему волю, соответствующую конъюнктуру и самостоятельность действий, может им стать при случае. – Вот до чего додумались эти ещё некоторое время назад верные своему долгу государственных мужей два гражданина, перед кем встала так реально перспектива лишиться своей головы в результате какой-то никчёмной ошибки. Обознались-то всего-то.

– Тебе нужен именной раб. – Делает неожиданное заявление Кезон, оставив на потом более сложное дело с таблицами законов. Где их нужно сперва найти, что самое не сложное, затем прочитать, что не представляется возможным для Кезона, проведшего всю свою жизнь в ратных подвигах и просто единоборствах (ему вся эта грамота была без нужды, а если возникнет такая надобность, то он всегда сыщет такого грамотея, кто ему всё им же прочитанное по полочкам разложит и разжует, даже несмотря на свои выбитые им, Кезоном, зубы), а затем правильно всё понять и истолковать для себя из написанного.

– Именной раб? – Совсем не понимая Кезона и то, что он сказал, вот так многозначительно задался вопросом Публий.

– Тот, кто будет тебе называть по именам встреченных тобой на своём пути видных сограждан. – Сделал своё пояснение Кезон.

– А что, есть такие? – в сомнении спросил Публий.

– Очевидно, есть. – Почесав затылок, и сам с долей сомнения сказал Кезон, не совсем понимая, откуда ему в голову пришла эта мысль. А вот Публий продолжает не полностью верить Кезону.

– И что есть такие люди, кто всех граждан в лицо знает, и быть может даже то, чем они славны и бесславны? – задается вопросом Публий.

– Ну не всех, а самых знаковых и выдающихся мужей нашего времени и империи, проживающих здесь, в Вечном городе. – Кезон сделал знаковую поправку, в которую можно верить. А вот это другое дело. Правда, теперь у Публия появляются другого рода замешательства, связанные, – вот не думал он никогда, что его этот вопрос так когда-нибудь и так скоро заволнует, – с его денежным обеспечением.

– Так такой человек поди что непосильно для меня в таком, без должности качестве, дорого будет стоить? – С волнением в голосе и растерянности в себе задался вопросом Публий.

А вот Кезон смотрит на это дело куда как более дальновидно. – В таких делах, как знание нужных людей, где мимо них пройти без приветствия может быть дорого для тебя стоить, мелочиться не стоит. – Говорит Кезон очень убедительно. После чего добавляет. – К тому же всегда можно поторговаться. – И здесь, на этом месте, казалось по лицу Публия, что они пришли к общему пониманию своих дальнейших шагов, как вдруг Публий своим прозвучавшим вопросом: «А ты умеешь?», прямо ставит в тупик своего непонимания Кезона. Кто никогда в своей жизни ни с кем не торговался, так забирая по праву сильного понравившуюся ему вещь, и вообще, для него, воина, зазорен был этот вид общественного договора между людьми, где одна сторона этого договора за счёт него обеспечивает свой достаток с успехом, а другая часть отчего-то всегда в проигрыше. И не трудно догадаться, на чьей стороне всегда находился Кезон.

С другой же стороны он не может выказать себя перед Публием в таком несмышленом и неподготовленном к этой опасности виде, и он себя не выказывает, заявив: Там разберёмся, кто кого обманет.

Ну а раз дальнейший их путь определён и так обозначен, – держим путь на невольничий рынок, а чтобы на этом пути ты не сбился с пути и случаем не столкнулся со своеволием частного случая гражданина произвольно законы для себя читающего, то держись меня, следуя позади, – то можно и выдвинуться в дальнейшую дорогу, для начала через врата вечного города, а затем оставив лошадей на постой, и дальше, до невольничьего рынка.

– Главное не стремись быть гражданином передовых взглядов, не смотри на встречных людей со всем своим упорством и своим взглядом в упор и в самую их суть, как бы не видя их, или представляя на их месте людей себя недостойных – а только так и будет читаться твой взгляд прямолинейной уверенности в себе. Достаточно с них и того, что ты искоса на них посмотришь и запомнишь, с какой стороны их обходить. – Выйдя с постоялого двора, где были оставлены лошади, Кезон принялся снабжать Публия на дорогу подробностями наиболее верного и достойного в его положении поведения на дороге гражданина. – А ещё лучше смотри на мир и людей вокруг со стороны моей спины. В меру осторожность в отличие от бездумной храбрости всегда приводит героя до своей цели.

И на этом они порешили, и затем выдвинулись в путь по этим улицам Вечного города, поистине удивляющие Публия своим изяществом и удобством передвижения, ни смотря даже на большую скученность народа в разных местах, где даже и не поймёшь иногда, с какой это стати эти, самые обыкновенные ответвления улочек и просто площадки, для всего этого разноликого люда пригляделись и они здесь все так одновременно скучились.