Страница 36 из 70
— Да.
Я скатываюсь с нее, как только понимаю, что она пытается отдышаться.
— Вышибло дух?
Бетани несколько раз похлопывает себя по груди, ее смех немного затихает.
— Немного.
Я накрываю ее руку на груди своей.
— Сделай несколько глубоких вдохов.
Она кивает и несколько раз втягивает воздух, потом смотрит на меня, улыбаясь.
— Спорим, у тебя никогда не было такого первого поцелуя, а?
Я все еще чувствую ее вкус на своих губах, и мое сердце бешено колотится в груди.
— Определенно нет. — Ни один поцелуй даже близко не подходил к этому.
Она закрывает лицо руками.
— Это так неловко.
Если бы она только знала, как сильно меня заводит. Я лежу на земле с травяными пятнами на одежде после катастрофического окончания горячего поцелуя, и все еще не могу контролировать свой пульс.
Я убираю ее руки от лица.
— Бетани, то, что мы сделали…
— Да?
— То, что происходит между нами…
— Что, во имя всего святого, здесь происходит?!
— Отлично, — бормочу я, затем поднимаю глаза и вижу Бена, стоящего в свете костра.
Он выглядит разъяренным.
БЕТАНИ
Отталкиваюсь от Джесси и вскакиваю на ноги, отряхивая траву с одежды.
— Пастор Лэнгли, мне очень жаль. Это не то, что ты думаешь.
Он переводит взгляд с меня на Джесси, который медленно поднимается на ноги.
— Не то, что я думаю? Я даже не знаю, что и думать. Что здесь произошло? — Бен указывает рукой в сторону огню. — Что горит в бассейне Эллиот?
Джесси смотрит на огонь и гордо улыбается.
— Ах, это? Это папин стул.
Бен сцепляет пальцы на макушке, изучая то, что осталось от стула.
— Извини, Бен, — запинаясь, говорю я.
Он еще не знает об этом, но это все моя вина. Сожжение было моей идеей.
Джесси подходит ко мне так близко, что его рука касается моей. Все мое тело шипит от соприкосновения, и я внутренне ругаю себя за то, что чувствую что-то, кроме раскаяния в такой момент.
— Бетани не должна извиняться, это на моей совести.
— Джесси, — шиплю я.
Джесси смотрит на меня, его взгляд скользит вниз по моей шее к груди. Он ухмыляется и снова смотрит мне в глаза. Похоже, я не единственная, кому трудно раскаиваться.
— Не лги, — шепчу я.
— Я не лгу, — шепчет он в ответ. — Я хочу тебя.
— Что?
Он пожимает плечами, но все еще ухмыляется.
— Ничего.
— Что между вами происходит? — Бен говорит так, что я думаю, он уже знает ответ, но предполагает гораздо больше.
— Мы просто друзья! — выпаливаю я.
Джесси наклоняется ко мне.
— И кто теперь лжет?
— Друзья, — недоверчиво произносит Бен.
Джэс качает головой.
— Мы больше, чем друзья, но если тебе от этого станет легче, ты прервал наш первый поцелуй. — Он почесывает затылок. — Ну, конечно, если не считать того момента, когда она увидела, как я дрочу.
Я задыхаюсь.
Бен широко распахивает глаза.
Джесси ведет себя совершенно невозмутимо, щурит один глаз и говорит:
— Мы его не считаем, да?
Я в изумлении разеваю рот.
Он подмигивает.
— Ага, я тоже так не думаю.
Бен опускается на верхнюю ступеньку крыльца и обхватывает голову руками.
— Я знал, что мне надо было просто продолжать спать.
— Кстати, о сне... — говорит Джесси. — Уже поздно. Мне нужно отвезти Бетани домой.
Бен резко смотрит на Джесси.
— Ты не можешь уехать. У меня на заднем дворе пожар.
— Он в бассейне. Все будет хорошо. — Джесси хватает меня за руку и тащит к дому.
Я упираюсь пятками в траву.
— Нет, он прав. Мы должны подождать, пока он догорит. Или мы должны потушить его перед уходом.
Джесси смотрит на огонь, и его плечи опускаются в знак поражения.
— Прекрасно, но ты ведь понимаешь, что это значит, верно?
Мы с Беном недоуменно переглядываемся.
Джесси обнимает меня за плечи и притягивает к себе.
— Похоже, ты остаешься на ночь.
Глава 15.
ДЖЕССИ
Огонь окончательно гаснет после трех часов ночи.
Я сижу на одеяле на траве рядом с братом и смотрю на черную воду и обугленные куски стула для порки. Бетани свернулась калачиком и заснула вскоре после того, как легла, оставив нас с Беном в неловком молчании. Я сказал ему, что он не обязан оставаться здесь, но брат настоял. Сделал ли он это, чтобы посмотреть, как горит стул или, чтобы убедиться, что я не пристаю к Бетани во сне, не уверен.
И вот мы здесь, и ничто, кроме сверчков, не развлекает нас.
— Ну вот, он сгорел. Можешь идти спать, — говорю я, все еще не отрывая взгляд от места, где когда-то ревело пламя.
— Что ты делаешь, Джэс? — В его голосе звучит обвинение.
Двадцать четыре часа назад я бы дал какой-нибудь умный ответ, который заставил бы его покачать головой. Тогда я бы сказал что-нибудь обидное, чтобы заставить его уйти и оставить меня в покое. Но сегодня все по-другому. Может быть, сжигание стула действительно разорвало цепи, приковывавшие меня к прошлому. Может быть, я просто слишком устал, чтобы прилагать усилия.
— Я чертовски ненавидел этот стул. Когда увидел его снова, он напомнил мне о том, как сильно моя семья ненавидела меня за мою музыку. Я притворился, что вы, ребята, просто завидуете, потому что добился успеха. В глубине души я знал, что твое неодобрение было больше, чем это. Я не понимал, насколько это больно. Когда я пьян и под кайфом, ничего не чувствовал. — Это странно. Не могу сказать, что мне нравится это чувство, когда я раскрываю свою душу единственному мужчине, который способен заставить меня чувствовать себя таким чертовски маленьким.
— Я ценю, что ты поделился этим, Джэс, но я уже знал это. Не проходило и дня, чтобы я не чувствовал себя ужасно из-за того, что не был тебе лучшим братом. Я видел побои. Не был достаточно силен, чтобы заступиться за тебя, потому что боялся, что они обратят их против меня. — Он ковыряет траву. — Знаешь... — Бен прочищает горло. — Причина, по которой я стал пастором, заключалась в том, что с того дня, как ты ушел, я пытался заслужить прощение за то, что сделал с тобой.
Наклоняю голову и изучаю его.
— Я знаю, что это давно назрело. — Бен искренне смотрит на меня. — Мне очень жаль. Прости.
Его извинения застают меня врасплох, и я не нахожу нужных слов.
— Зачем сохранил стул? — Может показаться, что это бессмысленный вопрос, но я должен знать.
— Даже не знаю. Думаю, что сохранение его было напоминанием о том, как сильно я нуждался в Боге. После смерти Мэгги я был так зол на него. — Он смотрит на небо, а не на свои руки. — Все еще зол. Видеть этот стул каждый день, когда просыпаюсь, как напоминание о том, что у меня есть грехи, за которые я еще не чувствую себя прощенным.
— Я не знал.
Бен пожимает плечами и ковыряет траву.
— Никто не знает.
— Не занимайся тем, что тебе не нравится, только из-за меня, Бэнджи.
Он смотрит на меня, и даже в темноте я вижу надежду в его глазах, когда называю его старым прозвищем.
Я снова опираюсь на руки.
— То дерьмо, которым занимались наши родители, когда мы были детьми? Не то же самое, что происходит в твоей церкви.
— Не думал, что ты слушал, когда я проповедовал, — говорит он, наблюдая за мной краем глаза.
— Ну да, слушал. Ты совсем другой. Им промыли мозги. Ты был еще совсем ребенком.
— Я был достаточно взрослым, чтобы не участвовать в этом.
— Как бы то ни было, — я смотрю ему в глаза, — я прощаю тебя.
Он слегка улыбается.
— Да?
Я киваю и ухмыляюсь.
— Да, черт возьми.
Бен бросает взгляд на мою руку и хмурит брови.
— Ты уверен в том, что делаешь здесь?
Сначала я не понимаю вопроса – пока не прослеживаю за его взглядом. Моя рука лежит рядом с головой Бетани, и я рассеянно поглаживаю густую прядь ее мягких волос. Я смотрю на каштановые локоны, обернутые вокруг моего пальца. Должно быть, я потянулся к ней, пока мы разговаривали, и даже не понял этого.