Страница 5 из 12
– Неплохо, – отозвался Лиам, чуть прикрыв ребром ладони глаза, – я убедился в правильности своих суждений относительно тебя, Алоис. Я вижу в тебе большой потенциал. Секретарь – это лишь начало твоей карьеры, ведь тебе еще нет и двадцати.
Шаман встал с кресла и приблизился к письменному столу. Он смотрел на своего секретаря с нескрываемой заинтересованностью, прямо в глаза, просверливая своими черными зрачками.
– Мне говорили, что ты – хороший стрелок, прекрасно держишься в седле и готов служить императору! – тихо, но твердо проговорил Лиам, уперев руки в крышку стола.
– Я служу Вам, милорд. Перед смертью отец сказал мне, что в Ваших руках моя судьба, – покачал головоймолодой человек, смело глядя на своего господина.
– Вот и послужи, – кивнул шаман, – а пока тебе следует отдохнуть, развеяться. Скоро королевская охота предстоит. Я не люблю эти мероприятия, но, ничего не поделаешь. Надо! Поедешь со мной, – распорядился Лиам.
– Как Вам будет угодно, милорд, – ответил Алоис, отложив, наконец, перо.
– А теперь спать, юноша. Завтра новый день, придется решать новые проблемы, которые накопятся за эту ночь, – распорядился Лиам, захлопнув папку с пергаментом прямо перед носом у Алоиса.
Юноша встал со стула и накинул камзол.
– Спокойной ночи, милорд, – раскланялся Алоис и покинул кабинет, предварительно сложив аккуратно бумаги стопкой.
– Спокойной ночи, мой мальчик, – как можно мягче проговорил шаман, проследив, как дверь за секретарем закрылась. Сам же он сел к письменному столу и начал вчитываться в листы пергамента, оставленные Алоисом на столе.
Глава 2
Молодая женщина лежала в постели и безучастно ко всему смотрела в потолок, украшенный круглым плафоном, с изображением фигур ангелочков, держащими в руках гирлянды цветов. Голубые, как небесная лазурь, глаза были широко распахнуты, нежные розовые губки были чуть приоткрыты. Светлые локоны разметались по вышитому желтым шелком стеганому одеялу. Одета она была в легкую ночную сорочку, голые руки безвольно лежали на одеяле. Лицо, шея и плечи оголены, но были столь бледны, что болезненное состояние особы было на лицо.
Лучи дневного света падали на одеяло, но лицо оставалось в тени. Стены комнаты были покрыты шелковой обивкой нежного персикового цвета. Мебель в комнате была так же пастельных цветов зеленого оттенка.
Женщина глубоко вздохнула и тут же закашляла. Взяв с прикроватного столика чашку, она сделала большой глоток и с усилием выпила содержимое. В это самое время в дверь предупредительно постучали. Без объявления имени, в комнате появился Генрих и преклонил голову.
– Мое почтение, сударыня, – произнес он, приблизившись к лежащей женщине, – осмелюсь ли я узнать о Вашем самочувствии?
– Стабильное, – проговорила тихо женщина, прикрыв глаза, словно появление мужчины ее раздражал, больше, чем луч дневного света.
– Улучшения не предвидится? Что говорят Ваши доктора? – сложил руки на груди, спросил Генрих, сев в ближайшее кресло, чуть поодаль от больной.
– О, эти доктора всё врут! Какое улучшение может последовать после перенесенной мною лихорадки? А, тем не менее, врачи наперебой твердят мне о здоровом цвете лица. Я же знаю, что это не так. Ах, как я несчастна! Я одинока и …– ответила женщина, глядя на мужчину. Она запнулась, когда заметила, как Генрих приблизился к постели и присел на край. Проведя рукой по своим волосам, внимательно изучал лицо женщины. Наконец, он произнес довольно мягко:
– Эйлин, душа моя, кроме того, что являюсь Вашим супругом, смею напомнить, что я Ваш друг, и отец Вашей дочери. Разве после этого Вы можете обвинять меня в Вашем одиночестве?
– Вы заставили меня грустить, я вынуждена жить затворницей, я лишилась друзей, и все потому, что последовала за Вами сюда, в эту дыру Винансен! –женщина подняла руку и отбросила несколько светлых прядей назад.
– Я надеялся, что свежий воздух поместья, ведение хозяйства и общение с дочерью заставит Вас вспомнить о своих материнских обязанностях и напомнит Вам о том, что Вы – герцогиня Принарри.
Эйлин закрыла глаза и потянулась с грацией кошки. Она, казалось, не слышала, как Генрих напомнил ей об имени.
– Я помню об этом, мой дорогой супруг, – ответила она, чуть улыбнувшись, – однако чем больше времени я провожу в заточении, тем хуже для моего здоровья. Вы же не хотите овдоветь за пару месяцев?
– А вы? – поднял бровь Генрих так выразительно, что Эйлин на какое-то время забыла о своем недуге.
– Что вы хотите этим сказать? – наклонилась вперед Эйлин, заинтересовано приблизилась к супругу
– Королевская охота будет проводиться здесь, в Винансене. К нам пожалует весь двор, в том числе и королевская семья. А на охоте всякое может случиться, – встал Генрих с кровати и подошел к окну. На супругу он больше не смотрел.
– Но ведь… – пробормотала Эйлин, – почему Лаэрго? Им мало других поместий?
Усталость и меланхолию как рукой сняло. Женщина в весьма легкомысленной сорочке спустила голые ноги на белый ковер с высоким ворсом и на цыпочках приблизилась к Генриху. Она осторожно обняла его за плечи и прошептала на ухо:
– Но ведь это значит, что король к нам благоволит. Значит, что все дурное забыто, и Вы снова в фаворе? Ну, послушайте, Генрих. Хватит думать об императоре. Еще скажите, что Вам угрожает смертельная опасность.
Генрих учтиво убрал ладонь женщины со своего плеча и обернулся к ней. Глаза его были полны страха. Сколько бы Эйлин не пыталась в данный момент очаровать супруга, он был весь в своих мыслях. Не глядя на стоявшую босиком супругу, он сел в кресло и положил ногу на ногу.
– Я был у короля в фаворе ровно до тех пор, пока не женился на Вас.
Он поднял взгляд на Эйлин и продолжил:
– А Вы сами сказали «да», стоя перед алтарем. Вы родили мне дочь, выполнив тем самым свой женский долг. Потому что так «надо».
Он уставился на ковер и не сводил с него глаз. Генрих хотел наговорить гадостей супруге, но его что-то сдерживало. Наверное, здравый смысл.
– Миранда, надеюсь, в добром здравии? – спросил он, прищурив глаза.
– Конечно, – кивнула Эйлин, продолжая стоять на ковре босая.
– Хвала Всевышнему, – пробурчал Генрих, покинув комнату.
Оставив супругу в одиночестве, Генрих направился в те апартаменты, которые обычно называются «мужской половиной». По дороге в кабинет, где обычно решались все хозяйственно-бытовые вопросы, Генрих на секунду остановился в столовой и посмотрел на большой овальный стол, покрытый светлой скатертью. Место объединения семьи, центр совместной трапезы, где за принятием пищи, решались насущные вопросы, обсуждались и прогнозировались планы на ближайшее время. Давно вся семья не собиралась вместе.
Генрих задумчиво сел за стол и погладил полотно скатерти. Оглянувшись по сторонам, мужчина обратил внимание на картину, работы известного придворного художника, Марде, который изобразил лежащие на блюдах фрукты вперемешку с охотничьими трофеями, мелкой дичью, расположенной на белой скатерти. Генрих представил себе итоги предстоящей охоты и горечью перевел взгляд на белую скатерть, по которой снова провел ладонью. Горько усмехнувшись, он встал и подошел к колокольчику, стоявшему на подоконнике. Спустя несколько мгновений появился лакей средних лет, в белом парике и в красной ливрее. Его бесстрастное лицо выражало лишь то спокойствие, которое бывает лишь у слуг, доверяющих своим хозяевам безмерно.
– Стилан, обед накройте здесь на две персоны. Герцогиня будет обедать у себя в комнате, а маленькая леди Принарри со мной. Где она, кстати?
– В детской комнате, господин, с гувернанткой, – поклонившись, ответил Стилан, – будут ли какие-нибудь распоряжения по меню?
– Вместо вина подайте воды, – ответил Генрих, – моя дочь не должна видеть меня выпившим.
– Слушаюсь, господин, – почтительно поклонился лакей и закрыл за собой дверь. Генрих снова остался в одиночестве и в тишине, которые в последнее время его стали преследовать. Глубоко вздохнув, он направился в детскую, желаю повидать свою дочь. С каждым шагом, минуя комнатыи коридоры особняка, он прислушивался, ожидая снова услышать детский смех, такой легкий, непринужденный, который может позволить себе лишь ребенок. Наконец, Генрих достиг двери в детскую и взялся за ручку. Но не отпер, а стал слушать голос дочери. Кажется, она снова не давала гувернантке, Саломее Идис вздохнуть и отвлечься.