Ая

Незаметно кончилась осень, наступила зима. Полугодие стремительно приближалось к финалу. Учебная ситуация в целом улучшилась настолько, что по всем предметам у неё были хорошие и отличные оценки, кроме математики, химии, физики. Тут она была бессильна. Хотя постоянная зубрёжка под «надзором» любимого учителя физики приносила свои положительные и приятные плоды – двойки ещё были, но среди троек, и уже появилась даже красавица четвёрка. И спортивные достижения радовали – второе место в республиканской юношеской спартакиаде по волейболу. Окрылённая учебными успехами и стабильностью приятных, пусть и с горчинкой, «свиданий», она порхала и пела. Несмотря на мамины предупреждения и советы – уж очень было трудно скрывать своё состояние особенно дома, ещё труднее было противиться желанию выговориться и поделиться, и невозможно было самостоятельно разобраться в себе самой, пришлось приоткрыть полуправду маме, тем более, что они всегда дружили, – она всё же не смогла удержаться. Под Новый год решила сделать Ему подарок. Долго придумывала, долго выбирала. И, наконец, это оказался галстук. Тёмно-синий, почти чёрный, в центре его пересекала морская невысокая волна.

Вечер.

Последний урок второй смены давно закончился, в школе пусто темно и тихо. Где-то гремели вёдра – дежурные, видимо, убирали класс. Она знала, Георгий Алексеевич сейчас в кабинете. Подходя к школе, видела пробивающийся сквозь плотную чёрную ткань, закрывающую окна лабораторской, свет: он часто задерживался. Зайти в класс как-то не решилась, сидела на подоконнике рядом с кабинетом и, прижав к груди заветный свёрток, ждала. Сложенная шубка лежала рядом. Лабораторская имела отдельный вход, который за углом коридора не был виден. Дверь открылась – белый треугольник света упал на пол. Щёлкнул выключатель, зазвенели ключи. Она вздрогнула, напряглась. Шаги. Его шаги она всегда ощущала животом – внутри начинало пульсировать в такт, и только потом появлялся звук. Шаг. Шаг. Приближается. Соскочила с подоконника, поправила волосы. Шаг. Шаг. Тут всего десять шагов. Она исходила этот коридорчик воль и поперёк, пока дожидалась Его все эти мучительно-волшебные дни. Шаги. Его. И ещё кто-то. Мягкие, чужие, холодные, шак, шак. Женская фигура держала Георгия Алексеевича под руку, прижималась. «Тут так темно», – остановилась, потянулась к нему, чёрное пальто потянулось за руками, оголились белые сапожки. Поднялась на носочки. Когда целуешься ты, то никогда не слышишь издаваемых звуков: тяжёлого дыхания, прикосновения губ, движения тел, тихих стонов, шороха волос. Поцелуй был долгий и глубокий. Оторвавшись друг от друга, нарочито громко разговаривая и топая, они спустились по лестнице. Шурша, с подоконника на пол упала шубка.

«Сука!»

Закурила она в Новый год. И шампанского напилась до одури тоже в Новый год. Её выворачивало наизнанку, и рвало с пятого этажа холодного балкона на засыпанные снегом припаркованные у дома автомобили. Праздник «удался». Они всем классом собрались у Вовки – квартира большая, родители куда-то уехали, оставив его бабушке, которая заперлась в одной из четырёх комнат. Навеселились, напились, проблевались, проспались, ещё раз напились, накурились, наобнимались, обцеловались. Праздник «удался».

После «праздника» она проболела все каникулы. Сначала отравлением от алкоголя, потом фолликулярной ангиной, с температурой, воспалённым горлом и осложнением. Сил думать о Георгии Алексеевиче не было. Да, и вообще – ни о чём. Лихорадочное полубредовое жарочное состояние.

С выздоровлением и восстановлением сил приходило осознание новой жизни. Боль, злость, ненависть, жажда мщения? Может быть. Но в бесконечно заторможенном состоянии. Апатия. Что-то сломалось. Но без слёз в подушку, без нервов, без истерики. Было. Прошло. Забылось. Лишь необъяснимое воспоминание. Сон – попытки удержать его отвлекают внимание от окружающего мира и вызывают раздражение.

Познакомилась с мальчиком из параллельного класса. Вернее, ответила на продолжительное домогание. Пригласили гулять – пошла, позвали в кино – пошла, посидеть в беседке покурить, послушать гитару – хорошо, дискотека – ладно. Учёба постепенно отошла в сторону, волейбол – тоже. Душеспасительные беседы с классным руководителем, Георгием Алексеевичем, уже не волновали. Во всяком случае, внешне это никак не проявлялось. «Да, поняла. Хорошо, постараюсь». И всё катилось дальше без изменений. Разговоры с мамой – тоже ни к чему не приводили. «Взрослая» жизнь понемногу засасывала, втягивала. Прогулки до двух-трёх часов ночи. Пачка сигарет в сумочке. Бутылка вина в компании после дискотеки. Посиделки на квартире с разбреданием парочек по комнатам. В окружении появились взрослые парни, давно окончившие школу, после армии. Учебный год она закончила еле-еле.

Нет, конечно. Не всё было так «гладко». Было больно. Она мучилась и переживала. В голове крутилась куча вопросов, сердце сжималось от ответов. И среди этой вопросительной кутерьмы и эмоционального хаоса она нашла единственное, как ей казалось, правильное решение – загнать как можно дальше и глубже свою боль. На потом. Чтобы когда-нибудь в далёком или не далёком будущем, разобраться с ней. Достаточно мудрое решение в её возрасте. Потеря, утрата – самые распространённые причины, из-за которых мы начинаем испытывать душевную боль. Потерялся любимый карандаш, сломался любимый телефон, украли любимый свитер, угнали любимую машину, уволили с работы, отвернулись знакомые, бросил близкий человек. Возникает сожаление. Мы разочаровываемся, переживаем. Появляется боль. Потерянный карандаш не вызывает бурю чувств, а вот угнанная машина заставляет нервничать и переживать. Конечно, исчезновение карандаша или автомобиля несравнимо с потерей близкого человека. Но механизм, всё-таки, схожий: чем дороже вещь, чем дороже и ближе человек, тем сложнее расставание. Тем глубже сожаление, тем сильнее боль утраты. После расставания с парнем, с которым была знакома пару недель, уже через пару дней острота чувств исчезает и вскоре совсем проходит. А если прожили год-два – и это было чудесное время! – двумя днями уже не обойтись. Глубина переживаний зависит от «ценности» утраченного. Самый простой вывод, приходящий в голову: уменьшить боль, снижая ценность утраченного. Постараться перестать думать, вспоминать, выкручивать душу жалостью к самой себе, удалить, отдалить от себя предмет переживаний как можно дальше, если не в пространстве, то хотя бы во времени. Не каждый взрослый способен на такое.

Идеальным решением, казалось ей, – забрать документы из школы, идти учиться в училище или техникум. Да, и то, чтобы хоть как-то успокоить маму. Потому что учиться ей как раз и не хотелось совсем. Появились другие интересы. Танцы, мальчики, парни. Целоваться и обниматься ей нравилось всё больше. Хотелось уже раздвинуть кругозор в этой области. Особенно после пары бокалов вина, когда тело напористо и настойчиво просило мужских, не мальчишеских, рук и губ. Мозг тут же вздрагивал: «Шалава!» – но этот отрезвляющий окрик каждый раз как-то оказывался менее ощутимым.

В середине лета в школу к нему, как классному руководителю, пришла мама Маши.

Она сразу поставила его в тупик: «Что между вами произошло?»

Он даже от себя скрывал свою личную жизнь. А уж разговор с кем-то посторонним – это было практически невозможно. Поэтому он сейчас перед ней мучился. Дело было серьёзным.

– Я не знаю… Может быть, она не всё мне рассказала… Но я подозреваю, что она любит Вас… Не просто, как ученица учителя… Её полунамёки, странные вопросы. То, что Вы очень нравитесь ей, я знаю…

После Нового года что-то произошло. Я боюсь её потерять… Машенька курит, пьёт, гуляет с взрослыми ребятами, задерживается допоздна… Меня она не слушает уже. Не разговаривает со мной. По ночам плачет. Я не знаю, что делать! Что произошло? Хоть бы понять, что с моей девочкой!

– Я не знаю точно, что произошло… честно. Лишь догадки…

И тут его прорвало.