Страница 11 из 30
– Еще раз. Последний. Они живы?
– Конечно, живы, – сказал, фыркнув, Норло Трамб. – У нас тут все как положено. Но поймите, они приговорены. К смерти. Мы ждем только служащего из Королевской адвокатуры – чтобы поставил печати на приказы.
– Никакой печати, – сказал сержант. – Никаких смертей. Освободите их. Мы сейчас же отбываем.
– Даже если смягчать наказание, – ответил преда, – нужна печать, чтобы их отпустить.
– Отпустите немедленно. Или мы убьем вас всех.
Преда вылупил глаза, потом повернулся к своим солдатам.
– Мечи наголо! – рявкнул он.
– Да ни за что, сэр, – сказал стражник Фифид. – Мы только рыпнемся, и нам конец.
Лицо Норло Трамба потемнело в свете ламп.
– Ты только что заработал трибунал, Фифид…
– Хоть жить буду, сэр.
– А остальные?
Никто из стражников ничего не сказал. И никто не обнажил меч.
– Убрать их, – прорычал сержант, сгорбившийся в седле. – Хватит миндальничать.
– Только послушайте этого невежественного иноземца! – Норло Трамб повернулся к малазанскому сержанту. – Я намерен отправить официальный протест прямо в Королевский Суд. И ты ответишь…
– Давай.
Слева от сержанта с седла соскользнул юный, странно женоподобный воин и положил руки на рукояти каких-то громадных фальшионов. Его темные глаза смотрели почти сонно.
Только тут что-то поползло по спине Трамба и свернулось червяком на шее. Он облизнул внезапно пересохшие губы.
– Спансерд, проводи этого малазанского… э… воина к клеткам.
– И?.. – спросил стражник.
– И выпусти заключенных, разумеется!
– Есть, сэр!
Сержант Бадан Грук позволил себе коротко выдохнуть – незаметно ни для кого – и с облегчением наблюдал, как стражник-летериец провожает Мертвоголова к тюремному блоку у гарнизонной стены.
Остальные морпехи сидели в седлах неподвижно, но Бадан носом чуял их напряжение, и пот заливал спину под кольчугой. Нет, никаких неприятностей он не желал. Тем более кровавой бани. Однако проклятый безмозглый преда чуть не довел до беды. Сердце гулко стучало в груди Бадана; он оглянулся на своих солдат. Круглое личико Драчуньи зарумянилось и покрылось потом, но она подмигнула Бадану, прежде чем поднять арбалет вверх и упереть приклад в мягкое бедро. Релико нянчил арбалет в одной руке, а вторую протянул, чтобы успокоить Большого Простака, который только теперь, похоже, понял, что на дворе что-то происходит, и вроде готов был открыть стрельбу по летерийцам – как только его развернут в нужном направлении. Худышка и Милый, бок о бок, нацелили тяжелые штурмовые арбалеты точно в грудь преды – а тот, похоже, был слишком туп, чтобы это заметить. Остальные тяжелые пехотинцы держались позади, очень хмурые, поскольку их оторвали от очередной пьянки в Летерасе.
Бадан Грук посмотрел на капрала Правалака Римма – на молодом лице он увидел то, что чувствовал сам. Проклятое чудо. То, на что он считал невозможным даже надеяться… они увидели…
Со стороны тюрьмы раздался лязг тяжелой двери. Все, и малазанцы, и летерийцы, не отрываясь, смотрели на четыре приближающиеся фигуры. Мертвоголов почти тащил свою ношу, как и летерийский стражник, Спансерд. Освобожденные узницы были очень плохи.
– Спокойно, Простак, – пробормотал Релико.
– Но это ж… они… я их знаю!
– Точно, – вздохнул тяжелый пехотинец. – Мы все знаем.
На узницах не было следов избиений или пыток. На пороге смерти они оказались всего лишь из-за заброшенности – самой изощренной пытки.
– Преда, – тихо позвал Бадан Грук.
Норло Трамб повернулся к нему.
– Теперь-то что?
– Вы не кормили их?
– Боюсь, осужденным полагается сокращенный рацион…
– И как долго?
– Ну я говорил, сержант, какое-то время мы ждали служащего Королевской адвокатуры. Несколько месяцев и…
Две стрелы пролетели у головы преды – справа и слева, – надрезав ему уши. Он завопил от неожиданности и тяжело уселся на землю.
Бадан протянул руку к напрягшимся гарнизонным стражникам.
– Стоять.
А потом, повернувшись в седле, сверкнул глазами на Милого и Худышку и сказал по-малазански:
– И не вздумайте перезаряжать! Тупоголовые саперы!
– Прости, – сказала Худышка. – У нас обоих как бы… рука дрогнула. – Она пожала плечами.
Милый протянул ей свой арбалет и спрыгнул с коня.
– Подберу стрелы – кто-нибудь видел, куда они улетели?
– Отскочили куда-то между вон теми строениями, – сказал Релико, показав подбородком.
Шок преды сменился гневом. Из ушей лилась кровь, он вскочил на ноги.
– Попытка убийства! Этих двоих я арестую! За это вы поплывете через канал!
– Не понимайт, – отозвался Бадан Грук. – Правалак, приведи еще коней. Надо было Труса взять с собой. Не думаю, что они смогут сидеть в седле. Крепко держите их с боков – поедем медленно.
Он внимательно смотрел на две хрупкие фигуры, буквально повисшие на сопровождающих. Сержант Уголек и ее сестра, Целуй. Выглядят, как… набедренная повязка Худа! Но живые.
– Нижние боги, – прошептал он. Они живы.
– А-а-ай! У меня нога отвалилась!
Банашар неподвижно сидел в кресле и смотрел, как тощая ящерка крутится на полу и стучит в пол ногой.
– Телораст! Помоги!
Вторая рептилия, примостившись на подоконнике, склоняла голову то вправо, то влево, словно пытаясь найти лучший ракурс.
– Бесполезно, Кердла, – сказала она наконец. – Так ничего не выйдет.
– Мне нужно выбраться!
– Откуда?
– Из состояния, где моя нога отвалилась!
Телораст быстро подвинулась по подоконнику поближе к Банашару.
– Эй, промокший жрец вина! Смотри сюда – на окно! Это я – умница. Тупица лежит на полу, видишь? Ей нужна твоя помощь. Нет, конечно, ты не в силах сделать ее не такой тупой – это даже не обсуждается. Дело в ее ноге. Связка оторвалась или что-то там еще. Она хрома, беспомощна, бесполезна. Она крутится по полу, даже смотреть больно. Понимаешь? О Червячок Червя-Богини, о гроза убивающей поклонников безглазой стервы земли! Банашар Пьяный, Банашар Мудрый, Мудро Пьяный. Прояви доброту и умение, почини мою подругу, мою дорогую сестру-тупицу.
– Наверное, ты знаешь ответ, – сказал Банашар. – Послушай, если жизнь – это шутка, то какого рода? Смешная, вроде «ха-ха»? Или типа «сейчас сблюю»? Умная шутка – или тупая, повторенная столько раз, что если и была смешной вначале, то давно перестала? Вызывающая смех или слезы? Сколько еще способов задать этот простой вопрос?
– Уверена, что ты можешь придумать еще сотни, добрый сэр. Расстриженный, отстраненный, духовно кастрированный жрец. Видишь эти жилы? Рядом с оторванной ногой… ох, Кердла, ты можешь не вертеться?
– Я раньше смеялся, – сказал Банашар. – Много смеялся. Задолго до того, как решил стать жрецом, разумеется. Увы, не было в этом решении ничего забавного. И в последовавшей жизни тоже. Годы и годы печального учения, ритуалов, церемоний, упражнений в магии. А Червь Осени ждала, так ведь? Готовила нам справедливую награду – жаль, что я пропустил веселье.
– Жалкий негодяй бессмысленной педантичности, сделай милость, протяни руку, дальше, ниже, еще чуть-чуть, ага! Достал! Жилы! Нога! Кердла, слушай, замри, прямо тут, нет, тут! Спасение близко!
– Не могу! Все плывет! Мир валится в Бездну!
– Да неважно! Видишь – твоя нога у него. Он смотрит на жилы. Мозги заработали!
– Там был сток, – сказал Банашар, держа костлявую ногу. – Под алтарем. Понимаешь, чтобы собирать кровь в амфоры – мы ее продавали. Обалдеть, за что только люди не платили, да?
– Что он делает с моей ногой?
– Пока ничего, – ответила Телораст. – Наверное, оглядывает. И думает. Ума у него не хватает, это правда. В левой мочке уха Не-Апсалар Апсалар больше ума, чем у этого соленого огурца. Но это неважно! Кердла, на передних конечностях, на руках то есть, подползи к нему ближе… да хватит крутиться! Остановись!
– Не могу! – раздался тонкий писк.