Страница 8 из 14
Но это же было и камнем преткновения для Джона. Его игра была правдоподобной, грамотной, и можно было бы подобрать ещё множество прилагательных к его, вроде бы, безупречному исполнению ролей, и почти все они бы соответствовали действительности, кроме одного: его игра не была гениальной. Не появлялось того самого невидимого электричества, которое заставило бы восторгаться увиденным и сопереживать герою. Это был потолок, предел, за который Джону, казалось, никогда не удастся вырваться.
Джиллиан Фокс была совершенно другой актрисой, с совершенно иным подходом к игре. Она пыталась прочувствовать каждую роль, погрузиться в неё с головой. Ей важно было эмоциональное состояние героя, а вовсе не то, что он говорит и делает в этот момент. Когда текста было недостаточно, чтобы передать настроение персонажа, она создавала его сама. Она представляла себе, в каком состоянии должен быть герой, чтобы совершить такой поступок. Она проникала в свою роль настолько глубоко, насколько могла, пытаясь сблизиться со своим персонажем, как с живым человеком. Она искала что-то общее, какую-то связь, какие-то качества, которые, как мостики, соединяли бы её со своим новым воплощением. И ей это удавалось очень хорошо: она буквально перерождалась в своих героинь, на время становясь ими. Ей уже не нужно было играть – она жила этими новыми образами и ситуациями, и это настолько чувствовалось, что ей иногда хлопали даже на съёмочной площадке, не веря, что такое вообще возможно.
Однако и в этом подходе были свои минусы. Её роли влияли на неё, привнося что-то своё в её богатый, но не совсем устроенный духовный мир. И далеко не всегда такое влияние было безобидным, ведь многие её роли были крайне противоречивы и необычайно драматичны. Некоторые героини откровенно разрушали её, делали её психику нестабильной, но по-другому Джиллиан играть не могла. Сцена была её жизнью, а не просто игрой.
***
Многому удалось Джону и Джиллиан научить друг друга в этом заброшенном павильоне. Она учила его чувствовать, пропускать свои эмоции через сердце, он же учил её дистанцироваться от своих ролей и доверять различным приёмам актёрской игры. Иногда Джилл брала сценарий и играла других героев, чтобы у Джона была возможность отрепетировать диалоги.
Джон за это время успел окончательно и безнадёжно влюбиться в неё, но не подавал виду, так как боялся всё испортить. Неизвестно, как бы она отреагировала на признание. Может быть, это испугало бы её? Тогда она убежала бы и он больше никогда бы её не увидел. Ему нравилось, что она здесь, рядом с ним, что они общаются, дружат, и уже это делало его счастливее. Он наслаждался этими моментами, пытаясь не торопить время и ход вещей, и не хотел рушить всё это.
Джон теплил себя надеждой, что когда-нибудь у него будет шанс сказать Джилл о самом главном – о своих чувствах. О своих настоящих чувствах. Нужен был только знак, только один намёк, что он ей тоже небезразличен, и тогда он точно решился бы.
– Что сегодня репетируем? – Джиллиан, как всегда, в срок появилась в их тайном месте.
– Так, посмотрим, до чего мы там добрались. Так, так, так… Сейчас, погоди секундочку, – Джон неуклюже перелистывал страницы сценария. – Так, ага, нашёл, – он пробежал глазами по странице, – сегодня мы подошли к кульминации.
– Оу, кульминация – самое эмоциональное место в истории. Сегодня потребуется много сил, – пошутила Джилл.
– Да, но больше от меня, чем от тебя, так как это признание.
– Сегодня Энтони, наконец-то, решит сказать Элен о своих чувствах? – игриво хихикала Джилл.
– Да, и, надеюсь, у него это получится хорошо, – поддержал Джон её шутливое настроение. – Так, ну что, начнём?
– Да, давай, я готова.
– Так, тогда становись здесь. Повернись ко мне спиной. Вот так. И немного полубоком. Посматривай на меня, чтобы я видел, что ты меня слушаешь. После слов «я тебя люблю» ты должна как-то отреагировать, наверное, потому что эти три слова тут самые важные. Согласна?
– Да, согласна. Хорошо, я что-нибудь придумаю.
– Хорошо, тогда начинаем.
– Так, стоп, – остановила его Джиллиан, – до кульминации явно не дотягивает. Во-первых, ты должен сказать не «я тебя люблю», а «я люблю тебя» и сделать акцент на слове «люблю». Ты выражаешь своё чувство, свою любовь, ты должен как бы немного пропеть его. Должно быть очень звонко, чтобы эти самые важные в жизни любого человека слова, проникли в самую глубь. Понял?
– Понял.
– И… ты как-то… Ты немного зажат. Это же признание в любви! Выпусти себя! Чтобы эмоции взяли верх, чтобы больше ничего не имело значения.
– Да, хорошо, постараюсь. Извини, наверное, ещё не настроился как следует. Сейчас, погоди, – Джон отвернулся, начал потирать лицо и делать какие-то другие вещи, чтобы подготовить себя к предстоящей эмоциональной встряске.
– Представь, что я – твоя любовь, что без меня ты жить не можешь, что я – твоя единственная, твой идеал. Ты просто жаждешь меня, я – твой источник жизни и наслаждения, ты вожделеешь меня каждой клеточкой, – говорила ему в это время Джиллиан, пытаясь помочь настроиться.
«Представить, что ты – моя любовь?» – подумал Джон. – «Да нет ничего проще. Я и так люблю тебя. А что если…» – и тут в голове Джона появилась просто безумная мысль. Он так долго искал подходящего момента, чтобы сказать Джиллиан о своих чувствах, и вот сами обстоятельства толкают его на это. «Более подходящего момента просто не придумать. Я признаюсь ей! Да, это будут другие слова, чужие, кем-то написанные, но говорить их буду я. Буду говорить от себя, от своего сердца. Может быть, она всё поймёт, а может, и нет – мне всё равно: я буду знать, что признался, что сказал ей то, что должен был, даже если ничего не будет и всё останется по-прежнему».
Джон повернулся и начал читать. На этот раз он не просто читал или играл – он пропускал через себя каждую фразу. Слова, давным-давно выученные наизусть, слетали с уст, словно ноты. Он пел, и это была прекрасная песня о любви, песня, какие обычно поют безнадёжные романтики по ночам возле окон своих возлюбленных в надежде, что те снизойдут до них, выглянут в окошко и отметят знаками внимания. Стоя полубоком, Джиллиан всеми фибрами ощущала энергию, которая шла от него. Мурашки бегали по спине, улавливая каждый звук, каждый вздох, каждое ударение. При словах «я люблю тебя» она невольно вздрогнула, как будто молния ударила её: она так хотела их вновь услышать, но боялась.
Джон закончил. Джиллиан, находясь в состоянии лёгкой контузии, повернулась к нему и выжала из себя:
– Это было гениально, Джон.
Джон стоял в той же позе, в которой закончил своё признание. Он тяжело дышал, его буквально трясло с головы до ног. Он стоял и смотрел на неё. Смотрел так, как никогда не смотрел ранее.
– Это была не игра, – прошептала осторожно Джилл, наконец поняв, что происходит, и слёзы невольно начали катиться из её глаз. – Давно?
– Ещё до нашей первой встречи я был влюблён в тебя. С самого первого момента, как увидел тебя на съёмочной площадке.
– Но мы не можем быть вместе, – отвернулась Джиллиан.
– Но почему, Джилл? Только не говори, что ты здесь исключительно ради репетиций, что я совершенно тебе безразличен. Я знаю, что это не так, – он подбежал к ней и взял её за руку. – Что плохого в том, что мы нравимся друг другу?
– Я уже потеряла одного любимого. Понимаешь? Мне так больно. Не хочу. Не могу. У меня не хватит сил. Нет, нет, – Джиллиан качала головой и плакала.
– Но, Джилл, никто не собирается больше умирать. Почему обязательно должно случиться что-то плохое? Мы здесь, и мы вместе. И я уверен, то, что зарождается между нами, – это прекрасно. Не стоит от этого бежать и закрываться. Одиночество – это путь в никуда. Мы можем быть рядом, и мы можем быть счастливы, – он подошёл, обнял Джиллиан за плечо и прижал к своей груди.
Впервые они находились так близко друг другу. Прижавшись к Джону, Джиллиан Фокс впервые за последние несколько лет почувствовала спокойствие и защиту. Больше не хотелось плакать и страдать, хотелось раствориться в этих объятиях и навсегда забыть про всё то, что было с ней ранее. Джон, видя, как его возлюбленная откликается на его заботу, обнял её обеими руками и ещё сильнее прижал к себе.