Страница 7 из 14
– Привет, – ответил Джон, находясь в полном замешательстве, – я уже думал, ты не придёшь. Что-то случилось?
– Да нет, – пожала плечами Джилл, – ничего не случилось.
– Тогда почему ты всё-таки решила принять моё приглашение? Просто прошло уже пару недель.
– Захотелось снова послушать тебя. Вокруг так много шума и ненужной болтовни, столько лжи и фальши. Хочется чего-то такого, – Джиллиан задумалась, – чего-то настоящего. Искренности.
– Искренности? – переспросил Джек.
– Да, искренности.
– Значит то, что ты слышала тогда, тебе показалось правдоподобным?
– Нет, не совсем. Это было искренне. Я же не сказала правдоподобно. Там были мелкие недочёты, наверное, но звучало очень искренне. Это хорошо, так как искренность – это половина таланта.
– А другая половина?
– Другая половина – это работа. Любой талант надо развивать, а для этого нужно очень много трудиться, чтобы превратить его в нечто по-настоящему стоящее, во что-то такое, что привлечёт внимание и восхищение многих. И обе эти половины зависят от тебя.
– Так значит, это было неправдоподобно?
– Были моменты, которые немного коробили слух.
– Покажешь мне?
– Если ты заново прочтёшь, то обязательно покажу.
И Джон Вайер начал читать свою роль. Он старался, действительно очень старался читать проникновенно и с чувством, он вкладывал всё, что мог в свой страстный монолог. А Джиллиан тихонько присела в тени и слушала его, не выказывая никаких эмоций: ни одобрения, ни недовольства.
Далее она попросила Джона сделать паузу:
– Можно тебя попросить остановиться?
– Что? – сбился Джон.
– Вот этот кусочек, что ты только что читал про то, как он размышлял, что ему делать дальше, о том, какой он неудачник, и что-то там ещё. Прочитай его ещё раз, пожалуйста.
– Хорошо, – согласился Джон. Он отлистал несколько страниц назад, нашёл нужный абзац, откашлялся и начал читать:
– Да что со мной не так? Я ведь столько прочитал книг. Я общался с самыми великими умами самых разных эпох, и это ни на сантиметр, ни на секунду не приблизило меня к своей цели. Это не сделало меня счастливее. Даже знаменитый доктор Фауст в какой-то момент воспротивился науке, понимая всю тщетность и бесполезность своих знаний. Имея такой багаж, какие глупости он потом совершал. Ради чего? Ради того, чтобы почувствовать себя живым, чтобы не было скучно и пусто. А я? Уселся в этих четырёх стенах и никак не могу сдвинуться с этой мёртвой точки. Что должно произойти, чтобы заставить меня шевелиться? Что вообще заставляет нас действовать? Может страх смерти? Карлос Кастанеда говорил: «Для того чтобы жить, необходимо постоянно ощущать, что смерть где-то рядом с тобой. Она буквально ходит за тобой по пятам и в любой момент может забрать тебя к себе, стоит тебе только совершить одну ошибку, один роковой промах». Нет, я неудачник. Даже смерть не заставит меня бороться за свою жизнь, за своё счастье. Потому что я не знаю как. Меня никто не научил этому; никто не объяснил «делай так и так, и тогда у тебя всё будет хорошо». А сам я придумать не в состоянии: слишком много вариантов, слишком много сомнений, слишком много страхов. Я как всегда проиграю. Никогда не получалось, почему сейчас должно? Нет, всё останется по-прежнему. Меня так хорошо поставили на своё место, и, да, они правы. О нет, нет, нет… Как больно! Сбежать.
Хватает какую-то книжку и судорожно начинает листать страницы. Останавливается на одной и читает: «Я же говорю, что счастье состоит в том, чтобы ни в чём не нуждаться».
– О нет! Но я нуждаюсь. Я нуждаюсь! Я нуждаюсь в ней! Я хочу быть с ней! Я хочу ощущать её тепло и запах её гладкой кожи. Я хочу чувствовать её горячие поцелуи. Нет, я не могу просто оставаться здесь. Я должен что-то сделать. Что угодно. Пусть это будет самая величайшая глупость, пусть надо мной смеются, пусть унижают меня – мне теперь всё равно.
Джон сделал паузу:
– Ну что, хватит?
– Да, достаточно. Хорошо. Очень хорошо. Но в тебе нет сомнения. Ты слишком уверен в том, что ты делаешь и говоришь. Есть чувство. Ты хорошо передаёшь чувство страха, волнения, но сомнение отсутствует. Понимаешь?
– Не совсем. Точнее, совсем не понимаю.
– Представь себе, что ты едешь на автомобиле со средней скоростью сорок миль в час. И вот у этого автомобиля отказывают тормоза, отказывают полностью. Ручник тоже не работает. А ты уже зашёл в нужный поворот, и впереди тебя ждёт серпантин. К низу горы ты разгонишься до такой скорости, что разобьешься на смерть, если вообще доедешь дотуда. И у тебя выбор: остаться в машине, надеясь, что тормоза снова вдруг появятся, или тебе удастся каким-то другим чудесным образом остановить свой автомобиль, либо просто выпрыгнуть из машины на ходу. И вроде, второй вариант более логичен, более правдоподобен, но он предполагает значительный риск: ты также можешь разбиться, что-нибудь сломать себе. И если первый вариант позволяет отсрочить принятие решения, то во втором варианте такой возможности нет. Ты должен принять его здесь и сейчас, но способен ли ты в этот момент мыслить рационально, отбросив все страхи и эмоции. Это надо иметь просто железное самообладание, поэтому на это мало кто способен. И ты теряешься, ты не знаешь, что тебе делать, а скорость постепенно начинает расти. Ещё чуть-чуть и ты уже никогда не решишься на этот шаг: ты точно не выпрыгнешь из машины на ходу, потому что она будет ехать уже слишком быстро. Ты будешь метаться в машине, как сумасшедший, ожидая верной смерти. Вот это и есть сомнение.
– Хм, хороший пример, – закивал Джон, – но как это соотносится с моим героем? С его решением?
– Очень хорошо соотносится. Для Энтони вырваться из своего комфортного мирка – это и есть прыжок на ходу из автомобиля. Он не знает, что с ним произойдёт: может, это окончательно сломает его, превратит в морального калеку; может, он не выдержит такого напряжения и сойдёт с ума; может, ещё что-нибудь. Но он понимает, что не может ждать, что дальше будет только хуже, что время пришло и именно сейчас он должен принять решение. Это его точка сомнения.
– Какая ты молодец, Джилл! Никогда не думал об этом с такой стороны. Мне казалось, что это вовсе не точка сомнения, а точка принятия ответственного решения. Энтони наконец-то становится мужчиной и берёт эту ответственность на свои плечи. Это момент его силы.
– Да, и это тоже. И будет хорошо, если ты покажешь и то, и то.
– Попробуем ещё раз? – улыбнулся Джон.
– Давай, – согласилась Джиллиан.
Признание
Так Джиллиан Фокс и Джон Вайер стали встречаться в заброшенном павильоне, тайком от всех. Они оставались здесь вдвоём и растворялись в процессе творения, наслаждаясь отсутствием рамок и чьих-то мнений. Они не только репетировали: иногда они обсуждали новые фильмы, театральные постановки, книги и прочие события из мира искусства и почти никогда не говорили о других, не обменивались слухами и сплетнями. Им это было просто не нужно, так как их природа требовала совершенно иного. И, казалось, в своих суждениях и анализе, в своей критике они никогда не противоречили друг другу, а звучали в унисон, дополняя друг друга с разных сторон.
Джон Вайер, как и любой мужчина, был более логичен и последователен. Он находил в словах конкретные смыслы и обоснования, пытался разобраться в механике, выявить последовательность. Технически он подходил к процессу актёрской игры очень грамотно. Чувствовался за плечами значительный опыт и множество образовательных программ, курсов и школ, посвящённых театральному делу. Он знал множество приёмов и методов, которые действительно сказывались на его игре, делали её лучше, и достаточно легко оперировал ими. Иногда Джиллиан думала, что Джон – настоящая машина по передаче эмоций и настроений: он довольно просто мог настроиться на игру и при помощи чисто технических средств выдавить из себя всё, что требовалось, и всё это выглядело очень правдоподобно. В этом смысле Джиллиан немного завидовала ему, так как Джон мог почти не погружаться в роль, не проживать её, а играть даже несколько отстранённо.