Страница 5 из 9
– Дорогая, сделай мне омлет.
– Послушай, может быть тебе ещё и тлен отсосать?!
Человека, который читает много книг, принято называть книжным червём. Того, кто большую часть времени тратит на листание ленты соцсетей, нужно диагностировать червём ленточным. По аналогии. Нет в этом мире ничего, что нельзя было бы простить друг другу. Времени нам и без того отведено слишком мало, глупо тратить его на обиды, которые кроме разочарований в самих себе ничего в нас привнести не в состоянии. Жизнь даёт нам поводы для шуток, а мы делаем из них причины для страданий. Зачем? Соцсети учат нас, что котиков нужно холить и лелеять, чтобы у них была холка и лелейка… С мужиками примерно та же история. Относитесь к социальным сетям проще – все мы в них просто страницы.
В детстве нас частенько заставляли исполнять "Интернационал". "Факов, выйди и зайди как следует!" Самые умные заранее переворачивали тетради, но иногда пели и по таблице умножения. "…Добьёмся мы освобождения своею собственной рукой". Только сейчас я понимаю, о чём это. В каждой женщине живёт своя маленькая училка. Холодильник медленно, но верно набирает "лайки"…
У меня Москва снова на пороге…
У меня Москва снова на пороге,
Шею не подмять, не раздвинув ноги.
Загущаю щи, измельчаю жемчуг,
Вешаю лапшу, золотник всё меньше.
В кашу масло лью, порчу каслом Машу,
Чаю, что вничью, квашу простоквашу.
Дёготь ложкой ем, режу мёд устами,
Молча щекочу сам себя усами.
Чую словно чуй, сыплю соль на раны,
Заявляюсь в хлам в гости без охраны.
Завожу в тупик, разгущаю краски,
Сказки предаю смазке без огласки.
Тешу плоть борщом, наедаюсь сексом,
Познаю в беде, чествую подтекстом.
Дорог золотник, да длиннее ноги.
У меня Москва снова на пороге.
Мюсли в моей голове
“На пьяной вечеринке в кругу наших друзей я понял что хочу её ещё сильней…”, – хрипло надрывался вокзальный ретранслятор, стандартно для подобных мест гнавший жвачную волну дискотеки девяностых. “Дежавю, сплошное дежавю”, – я вышел на перрон Финляндского вокзала Санкт-Петербурга и закурил первую за четыре с хвостиком часа пути из карельской Сортавалы сигарету. “В поездах курить запретили, пиво на перронах больше не продают, а жизненный фон всё тот же. Куда ни глядь, везде, из всех утюгов сплошь “герои вчерашних дней”. Такое впечатление, что нас намеренно заставляют жить в этом коллективном агрегированном прошлом. День сурка, двадцать пятое декабря одна тысяча девятьсот девяностого первого года, версия десять тысяч девятьсот пятьдесят восемь".
В ночном питерском воздухе разливалась ночь с двадцать пятого на двадцать шестое декабря две тысячи двадцать первого года. “Годовщина, мать её”, – я сплюнул себе под ноги, накинул лямку рюкзака на плечо и побрел в направлении вокзального комплекса. Рейс в Казань, куда мы с семьей перебрались, почитай, уже скоро год как, вылетал из Пулково только завтрашним утром, и мне предстояло решить нелёгкую для себя задачу, как скоротать эту зимнюю ночь, ознаменовавшую себя тридцатилетием подписания документов, поставивших жирную точку на существовании страны моего рождения – Союза Советских Социалистических Республик. “Юэсэса, Ай’м бэк инту зе Юэсэса”, – словно в тон моим размышлениям сменил трек невидимый диджей глобальной радиостанции всемирного министерства путей и сообщений. "Зе бест оф Итало диско, выпуск номер семь", – про себя отметил я, и в душе радуясь, что мой Альцгеймер ещё достаточно юн, вышел на привокзальную площадь. Ох, уж эти мюсли в моей голове.
Двухнедельная командировка в город памятника рунопевцу основательно истощила мой и без того достаточно скудный бюджет, поэтому вариант с гостиницей был отметён мной сразу же. Единственное, на что исходя из состояния своего портмоне, я мог рассчитывать – это либо жёсткое кресло зала ночного пребывания Финляндского вокзала, либо аналогичные условия в воздушной гавани Северной столицы. Но туда необходимо было ещё добраться, к тому же, максимумом, на который я мог рассчитывать в залах ожидания, была беспокойная ночь в постоянном надзоре за своим багажом. Воришек и остальной шушеры развелось за время карантина немеряно.
Единственной тешившей меня надеждой скоротать ночь более или менее сносно, была мысль снять койко-место у кого-нибудь из хозяев съемной недвижимости. Бывая в Ленинграде-Петербурге на заре своей молодости, я неоднократно прибегал к услугам подобных дельцов. “Чёрт с ними с деньгами на такси в аэропорт, доберусь и общественным транспортом. Да и завтрак обыкновенно в стоимость входит”, – размышлял я, меряя шагами вечерний полумрак площади Ленина в поисках одиноких фигур с табличками на шее, и через каких-то пару минут поисков подобная тусовка нашла меня сама. “Молодой человек, комнатку снять не желаете?”, “Спальное место в центре не дорого”, “Общежитие для иногородних”, “Хостел на ночь” и другие подобные заманчивые предложения посыпались на меня, как из рога изобилия. Я быстро, насколько мог, вырвался из хоровода завлекал, и начал осматриваться по окрестностям.
Чуть поодаль от организованной группы дилеров одиночного ночного досуга, поодиночке пританцовывали на морозце арендодатели-индивидуалы. Прямо у входа в метро обращала на себя внимание обвешанная, как новогодняя елка серпантином, нитками с сушеными грибочками бабулька с объявлением о сдаче койко-места, написанном маркером на картонке, украшавшей её шею. "Саша, подожди… Саша, подожди… Юра, подожди… Юра, подожди… Миша, подожди… Миша, подожди… Ваня, подожди… Ваня, подожди… Дима, подожди… Дима, подожди…" и далее по тексту. Тихонечко так. Вполголоса. Проходящие мимо мужички, услышав, что к ним обращаются, но не понимая кто, откуда и зачем, в недоумении останавливались и начинали крутить головами, на что сразу же получали резонный вопрос: "Милок, койко-место на ночь не интересует? Грибочков домой прикупить не забыл?" “А что, интересное кино”, – подумал я. Хотя грибы я от рождения не ем, но мысль о тарелке горячего грибного супа в этот вечер согрела меня почище иных ста граммов водки. – “Если ничего другого не найду, вернусь”.
Но с альтернативами в тот вечер было туго. Стремного вида мужичков алкоголизованной наружности и соответствовавших им дам неопределенного возраста, коих с табличками о жилье было в явном избытке, я отмёл сразу – в лучшем случае, придётся полночи терпеть их пьяный бред, в худшем – ограбят и имени не спросят. По любому – поспать с ними мне вряд ли удастся, а неприятности в мою программу сегодня явно не входили.
В раздумьях я зачем-то купил бутылку креплёного испанского вина в небольшом привокзальном супермаркете, хотя до этого не брал в рот спиртного более пяти лет, и решил, не пороть горячку и прогуляться по располагавшемуся неподалёку Симбирскому саду.
Оставив по левую руку здание Жилого дома служащих Финляндской дороги, я направился в сторону Доходного дома Еремеева, но едва я в надежде срезать угол свернул в разделявшую строения подворотню, как моего слуха коснулось чьё-то замерзшее бормотание. Весь обратившись в слух, я насколько мог вперился в темноту арочного проёма.
– “Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве, и хрюкотали зелюки, как мюмзики в мове”, – переминаясь с ноги на ногу, декламировала себе под нос нахохлившаяся стройная женщина с табличной “Койко-место на ночь. Не далеко. Не дорого. Уютно".
– “О бойся Бармаглота, сын! Он так свирлеп и дик, а в глуше рымит исполин – злопастный Брандашмыг!”, – вмиг оживил я в памяти познания в Льюисе Кэрролле. – Здравствуйте, видимо Вас я и искал весь этот вечер. Можно я попробую угадать ваше имя?
– Ну… Коли Вам не холодно, да и не лень…