Третий лишний

   Она постояла немного, глядя на пакет из супермаркета, стряхнула с себя неприятное ощущение и, подойдя ближе, принялась собирать рассыпанные по тротуару продукты. Банка хорошего кофе, апельсины, большая плитка элитного шоколада и бутылка вина…

   Удивившись слегка странному набору продуктов, к которому ее рука не имела никакого отношения, она сложила все в пакет, оставив на асфальте только вино, повесила его на ручку велосипеда и поехала домой.

   Но легкий оттенок чувства вины, засел в ее душе чуть глубже, чем ей казалось, и он, совсем чуточку, покалывал в районе груди, и мешал думать, возвращая снова и снова ее мысли к Павлу Павловичу, довольно приятному мужчине, с элегантной проседью в висках и доброй улыбкой. Он определенно нравился ей, но он был старше, сильно старше, он годился ей в отцы.

   Рыча мотором, Мерседес мчался по оживленной трассе немного быстрее, чем позволяли знаки. Павел давил на газ, стараясь обогнать собственные мысли.

   Эта странная девчонка прочно поселилась в них, она его пугала, раздражала, злила. Эта ее детская непосредственность, глупые слезы не вовремя, и тут же, внезапный прилив заразительного смеха. Ее настроение менялось так быстро, что он едва поспевал за ним.

   А еще эти бесконечные погони, она, как будто специально бежала от него, заставляла пускаться за ней в погоню, гнаться, словно за добычей, но едва поймав, упускать снова.

– Тьфу, ты, Паша, – он смотрел на себя в зеркало и не знал, радоваться ему этим новым приключениям или злиться на собственную глупость, – У тебя же жена дома…. А ты бегаешь за малолеткой, словно пацан какой-нибудь…

   Он остановил машину во дворе собственного дома, откинулся на спинку сиденья и, закрыв глаза, начал думать, проигрывая сегодняшний день в голове.

   Его тянуло к Жене, словно магнитом, но это притяжение, судя по всему было односторонним. Девочка явно боялась его, не доверяла, не подпускала близко. И лучше бы так и оставалось…. Для всех так было бы лучше! Но, как же, хотелось утонуть в ее зеленых глазах….

Глава 5

   Алина стояла у окна темной кухни, сжимая в своей руке бокал полный рубинового вина. Она видела, как подъехала его машина, как он вышел из нее, нажав на брелок. Автомобиль моргнул фарами, издав громкий писк, такой, что даже тройные стекла не помешали ему достичь ее ушей.

   Он шел к подъезду. Медленно. Не торопясь. А она следила за ним, отпивая из бокала янтарной жидкости, оставаясь спокойной с виду, но внутри у нее уже загоралось пламя.

   Когда за дверью послышался легкий звонок лифта, она вышла из кухни и, прислонившись спиной к стене, стала ждать его появления. Скрежет ключа в дверном замке, легкий скрип открывающейся двери, щелчок выключателя. Свет, вспыхнув внезапно, слегка ослепил ее, и заставил зажмуриться, но лишь на мгновение.

– Где ты был? – спросила она ледяным голосом, когда смогла рассмотреть мужа в узкой прихожей.

– Работал, – ответил он, не глядя на нее.

– Так много работал, что забыл о дне рождения нашей дочери? – ее голос все еще был ледяным, но в нем уже слышались грустные, плаксивые нотки.

– У нас нет дочери, – спокойно ответил он, вставая с пуфика и засовывая ноги в теплые домашние тапки.

– Нет дочери? – голос Алины стал на тон выше, не предвещая ничего хорошего для Павла, – Как ты можешь так говорить?

   Он, наконец, собрался с силами и поднял глаза на жену. Она стояла, прислонившись спиной к стене, сжимая в руке бокал вина. Костяшки ее пальцев побелели от напряжения, а лицо отражало все многолетнее горе, с лихвой приправленное мгновенно вспыхнувшей злостью.

– Наша дочь, – Павел смотрел ей прямо в глаза, – Умерла пятнадцать лет назад. И то, что тебе нравиться таскать с собой ее труп, не значит, что я должен делать то же самое.

   Злость перевесила на этой чаше весов, и бокал, сверкая в воздухе кроваво-красными каплями, вырвался из руки и полетел прямо в голову мужу, стоящему напротив. Ему удалось увернуться. Хрусталь встретился с дверью, и, издав свою последнюю звонкую песнь, рассыпался по полу миллионами осколков.

– Ненавижу тебя! – выкрикнула Алина, и слезы, душившие ее все это время, выплеснулись наружу бурным потоком.

   Алина сползла по стене, закрыла лицо руками и громко зарыдала. Она хотела, она ждала, что он подойдет к ней, сядет рядом, обнимет за плечи, поцелует в макушку и прошепчет «Прости». Он делал так всегда. Был рядом, когда ей было плохо, бросал все дела и мчался через весь город, чтобы утешить, прижать к себе, спасти. Но не в этот раз.

– Я в этом больше не участвую, – сказал он тихо и ушел в свою комнату, громко хлопнув дверью.

   Они начали встречаться, когда были еще совсем молоды. Им было по семнадцать. Они еще учились в школе, когда любовь, возникшая внезапно, закрутила их в своем водовороте. Это было очень сильное чувство, такое, которое не поддается никакой логике, и не приемлет запреты.

   Родители Алины были против. Они закрывали девочку дома, увозили из города, иногда даже не пускали в школу. А еще они постоянно, сменяя друг друга посменно, читали ей нотации. Девочка из хорошей образованной семьи не должна была дружить с таким, как Павел, «плебеем и бездарем».

   По мнению ее мамы, Алина должна была учиться, окончить школу, институт, встать на ноги и только потом найти себе мужчину своего уровня. Но, чем больше они говорили, что Павел Алине не пара, тем больше девушка была уверена в том, что они ошибаются. Что ей виднее, и она точно знает, кто нужен ей сейчас. А что будет потом, ее интересовало мало.

   Она сбегала из дома, бросалась в объятия любимого без оглядки, ныряла в этот омут с головой. И чем больше ей чинили препятствий, тем сильнее была ее любовь, ее жажда вкусить запретный плод.

   В результате ее безрассудства случилось то, чего так боялась ее мама. Алине едва исполнилось восемнадцать, когда она поняла, что беременна. Над головой навис колокол правосудия, и ужас оттого, что это никак нельзя изменить. Она боялась сказать Павлу, боялась сказать маме, даже подруги долго оставались в неведении, пока, наконец, не настало такое время, когда скрывать интересное положение стало невозможно.

   Первой заметила мама. Она подозревала и раньше, но Алине удавалось ее обмануть, запутать, отвести взгляд.

   «Съела что-то не то»

   «Укачало»

   «Просто поправилась»

   Мама щурилась, но верила, ведь ей тоже не хотелось услышать от дочери это страшное слово. Но, мама, есть мама. И однажды она зашла в комнату к дочери и, сев напротив, серьезно спросила:

– Алина, ты беременна?

– Да, – ответила девушка, закусив губу.

   Она ожидала скандала, драки возможно, с вырыванием волос сначала и сердечными каплями после. Но мама, на удивление спокойно восприняла информацию.

– Срок?

– Четыре месяца…

– Отец?

– Павел…

– Он знает?

– Нет…

– Надо ему сказать! Сделаешь это сегодня же! – это был приказ, произнесенный ледяным голосом, вполне в духе ее матери, – Отцу я скажу сама! – с этими словами она встала и вышла из комнаты.

   А Алина оправилась исполнять поручение. Она дошла до соседнего дома, нырнула в знакомый подъезд, исписанный вдоль и поперек их именами, поднялась на третий этаж и позвонила в звонок. Пульс стучал в висках, сердце колотилось где-то в районе пупка, и живот сводило спазмом, сковывая мышцы тугим узлом.

   Дверь открыл Пашка.

– Надо поговорить, – сказала Алина осипшим голосом, – Выйди.

– Ща, – ответил он и, быстро сунув босые ноги в шлепки, вышел на площадку, – Че? – спросил он, захлопывая за собой дверь, приближаясь ближе к девушке, прижимая ее к стене, и почти касаясь своими губами ее губ.

– Я беременна, – выдохнула она ему прямо в рот.

– Че? – он отскочил от нее, словно от прокаженной, – Как так?

– А вот так, – ответила она, сощурившись.