Стамбульский бастард

Десять лет назад тетушка Зелиха открыла салон татуировок и стала постепенно собирать коллекцию авторских рисунков. Наряду с классикой жанра: алыми розами, радужными бабочками, пронзенными сердцами и обычным набором мохнатых насекомых, свирепых львов и гигантских пауков, она придумала собственные мотивы, неизменно построенные на сочетании противоположностей. Это были полумужские, полуженские лица, тела наполовину человеческие, наполовину звериные, деревья наполовину высохшие, наполовину покрытые цветами.

Однако ее эскизы не пользовались успехом. Клиенты делали татуировки, чтобы заявить о себе, а не для того, чтобы внести еще большую двусмысленность в свою и без того непонятную жизнь. Татуировка должна выражать простое и понятное чувство, а не какую-то абстрактную идею. Зелиха сделала выводы, разработала новую серию эскизов, собрание разных мотивов, под общим названием: «Избавление от неугасимой сердечной боли».

Каждая татуировка из этой особой коллекции была посвящена одному человеку – бывшему возлюбленному. Покинутые и отчаявшиеся, оскорбленные и негодующие приносили фотографию бывшего возлюбленного, которого хотели навсегда вычеркнуть из своей жизни, но почему-то никак не могли разлюбить. Зелиха внимательно вглядывалась в фотографию и старалась сообразить, на какое животное похож изображенный на ней человек. Дело оставалось за малым. Она рисовала животное и наносила рисунок на тело покинутого. Все это следовало древней шаманской традиции, обучающей одновременно переживать свои тотемы изнутри и облекать их во внешнюю форму. Чтобы обрести силы перед лицом врага, было необходимо встретить его, принять и преобразить. Они впитывали бывшего возлюбленного в себя, впрыскивали в собственное тело и одновременно выносили его за пределы тела, на поверхность кожи. После того как ловко превращенный в животное бывший возлюбленный оказывался на границе внутреннего и внешнего, менялась расстановка сил между покинутым и покинувшим. Теперь татуированный клиент чувствовал свое превосходство, словно завладел ключиком к душе бывшего возлюбленного. На этой стадии бывший предмет терял свое очарование, и страдавшие от неугасимой сердечной боли наконец освобождались от наваждения, ведь любовь любит власть. Вот почему мы сами смертельно влюбляемся, но почти никогда не отвечаем взаимностью тем, кто смертельно влюблен в нас.

Стамбул был городом разбитых сердец, и тетушка Зелиха быстро раскрутилась и сделалась особенно знаменита в богемных кругах.

Асия отвела глаза, чтобы больше не смотреть на мать, которую она, кстати, никогда не называла мамой, но только тетей, словно не желала подпускать к себе слишком близко. Ей вдруг стало очень жалко себя. Аллах ужасно несправедлив. Почему он сделал так, что дочь настолько уступает в красоте собственной матери?

– Вы что, не понимаете, почему Асия в этом году отказывается от торта? – спросила тетушка Зелиха, придирчиво рассмотрев свой маникюр. – Она боится растолстеть.

Асия знала, что нет большей ошибки, чем демонстрировать матери свой вспыльчивый нрав, но все же в ярости воскликнула:

– Неправда!

Только тогда она обратила внимание на поднос в руках у тетушки Фериде. На нем лежали два больших шара: из скатанного теста и из мясного фарша. Это значило, что на ужин будут манты.

– Сколько раз вам надо повторять, что я не люблю манты! – взвыла Асия. – Вы же знаете, я больше не ем мясо.

Собственный голос показался ей каким-то хриплым и чужим.

– Я же говорю, боится потолстеть, – покачала головой тетушка Зелиха и откинула упавшую на лицо смоляную прядь.

– А слово «вегетарианка» ты никогда не слышала? – Асия тоже тряхнула головой, но прядь волос откидывать не стала, удержалась, не хотела подражать материнским повадкам.

– Слышала, конечно, – сказала Зелиха и расправила плечи. – Но не забывай, дорогая, – продолжила она мягче, понимая, что так звучит убедительнее, – ты Казанчи, а не вегетарианка… – (У Асии вдруг пересохло во рту, она с усилием сглотнула.) – А мы, Казанчи, обожаем красное мясо, чем краснее, тем лучше. Не веришь? Спроси Султана Пятого. Правда ведь, а, Султан? – Зелиха кивнула жирному коту, лежавшему на бархатной подушке у балконной двери.

Он повернул к ней голову и посмотрел затуманенным взглядом прищуренных глаз, словно хотел сказать, что все понял и полностью с ней согласен.

Тетушка Бану перетасовала колоду Таро и проворчала из угла:

– В этой стране есть бедняки, которые прозябают в такой нищете, что даже и не узнали бы никогда, каково красное мясо на вкус, если бы добрые мусульмане не одаряли их милостыней в праздник жертвоприношения. Им только тогда и удается нормально поесть. Ты пойди к этим несчастным и спроси у них про вегетарианство. Должно благодарить Всевышнего за каждый кусочек мяса на твоей тарелке, ведь он символизирует богатство и изобилие.

– Дурдом! Мы тут все чокнутые, все до единой. – Асия повторила свою мантру упавшим голосом. – Все, дорогие дамы, я ухожу. Вы можете есть и пить что хотите, а я опаздываю на балет.

Никто не заметил, что слово «балет» она фыркнула, словно выплюнула мокроту, которую и в себе держать невозможно, и сплевывать противно.

Глава 5

Ваниль

Маленькое кафе под названием «Кундера» располагалось на узкой извилистой улочке в европейской части Стамбула и было единственным в городе, где посетители не утруждали себя лишними разговорами, а официанты получали чаевые за хамство. Никто не знал, как и почему кафе назвали в честь знаменитого писателя, тем более что в самом заведении ничто, буквально ничто не напоминало ни о Милане Кундере, ни о его сочинениях.

Все стены были увешаны сотнями рамок всех возможных форм и размеров. В них были вставлены мириады фотографий, картинок и рисунков, так что посетители начинали сомневаться, есть ли под ними стены. Казалось, все здание было построено из рамок, а не из кирпичей. Все до единой рамки заключали в себе изображения дорог со всего света. Широкие американские магистрали, бесконечные австралийские автострады, забитые машинами немецкие автобаны, роскошные парижские бульвары, тесные римские улочки, узкие тропы в Мачу-Пикчу, заброшенные караванные пути в Северной Африке и карты древних торговых маршрутов вдоль Великого шелкового пути, по которым некогда путешествовал Марко Поло. Посетители ничего не имели против такого убранства. Им казалось, что это полезная замена бесполезного и бесцельного трепа. Если надоело болтать, можно выбрать какую-нибудь рамку, в зависимости от того, где стоит столик и на чем именно сегодня хочется остановить взгляд. Выбрав картинку, люди вперяли в нее затуманенный взор и постепенно удалялись в далекие края. Они всей душой стремились оказаться где-то там, где угодно, только не здесь. А на следующий день можно было отправиться куда-нибудь еще.

Любая из картин и фотографий могла увести вас сколь угодно далеко, но одно можно было сказать наверняка: они не имели никакого отношения к Милану Кундере. Согласно одной из гипотез, вскоре после того, как кафе открылось, знаменитого писателя занесло в Стамбул, он шел по каким-то делам и случайно заскочил сюда выпить капучино. Кофе никуда не годился, прилагавшееся к нему ванильное печенье и вовсе показалось писателю гадким, но он все-таки заказал еще чашку и, никем не узнанный, даже умудрился немного поработать. С этого дня кафе и получило свое название.

Другая теория гласила, что владелец кафе запоем читал Кундеру. Он проглотил все его книги, причем на каждой был автограф мастера, и в итоге решил посвятить любимому писателю свое заведение. Эту точку зрения можно было бы считать более правдоподобной, не будь хозяином кафе некий певец и музыкант средних лет, неизменно подтянутый и загорелый. Он на дух не переносил печатное слово, настолько, что даже не читал слова песен, которые его группа исполняла на пятничных концертах.

Противники такой теории приводили другой аргумент: они утверждали, что кафе – лишь плод больного воображения. Оно было фикцией, и фикцией были его постоянные посетители. Какое-то время назад Кундера задумал очередную книгу и начал писать об этом кафе, вдохнув в него таким образом беспорядочную жизнь. Но вскоре его отвлекли куда более важные дела: приглашения, симпозиумы, вручения литературных премий, и во всей этой лихорадочной суете он напрочь забыл о жалкой стамбульской дыре, которая ему одному была обязана самим фактом своего существования. С тех пор посетители и официанты кафе «Кундера» изо всех сил пытаются преодолеть чувство пустоты, пережевывая мрачные футурологические прогнозы, кривятся, похлебывая турецкий кофе из чашечек для эспрессо, надеются обрести смысл жизни, сыграв главную роль в какой-нибудь высокоинтеллектуальной драме.