Солнечные

– Теперь понимаю, – с облегчением сказал крестный и делано рассмеялся.

– Ты так рациональна! Про гемофилию не забудь, если речь идет о породе для получения гибрида.

– Ну вот, ты уже улыбаешься, – воскликнула Принцесса. – Это многого стоит.

Она схватила его руки.

– Ты теперь единственный мой друг в этом безбожно громадном мире, – прошептала она.

– И мы не расстаемся, – сказал он. – Надеюсь, высокочтимая донья Голиаф…пардон, Беатрис, не испортит твоего настроения.

Сняв девичьи ладони со своих плеч, он быстро вышел.

Но «заноза» кровила и исправно делала своё подлое дело.

– Донья Беатрис, вы как-то рассказывали мне, что у вас было трудное детство, мать отказалась от вас в пользу отца, а тому вы были как собаке пятая нога, и вам пришлось самой себя воспитывать. Я хочу сказать, что у вас получилось неплохо, донья Беатрис, очень неплохо. Вы талант. Вы самостоятельно наметили себе жизненный маршрут и прошли по нему до конца. Так вот, донья Беатрис, вы слышали, я уверена, простую приговорку. Что хорошо для немца, то смерть для нас. Ну, и наоборот. Так вот, я не хочу смерти от ваших премудростей. Предки дали мне голову, и мое дело – правильно распорядиться ей. В детстве вы обучили меня прекрасному способу жить по готовым правилам. Спасибо. Я воспользуюсь вашим персональным правилом – и самостоятельно определю свою дорогу. – Мария замолчала на миг, потому что в продолжительной тираде необходима пауза. И для восстановления дыхательного ритма, и для контроля дежурной улыбки на лице. – На этом до свидания, дорогая, и прощайте. Счастья вам. Обо мне не беспокойтесь. Благодаря вам, я получила светское воспитание, обучилась манерам и потому не растеряюсь, если обстоятельства посадят меня за один стол с равными себе и выше. А на сей момент у меня другие задачи. Чао. Надеюсь, ваша шуба сомкнется на вашей талии, и вас не продует февральским ветром.

Этим «чао», которое все скомкало, она переусердствовала. Несомненно. Три буквы «чао» прозвучали, как удар плетью.

Первую минуту стояла тишина.

– Вы не справитесь, – взвизгнула отвергнутая прислуга. – Вы мне даёте отставку ни за что! И… как буду я? Вы подумали? Долгие годы я была для Вас матерью, подругой, наперсницей… Дворец в полном смысле мой дом! И вот благодарность! Вдруг – не нужна, подумаете только! Так не бывает, не может быть за все хорошее с моей стороны! Я буду жаловаться Императрице!..

Мария уже ничего не слышала. Она шла по подземному коридору, оставив завывающую Донью в переговорном зале.

Коридор вывел Марию в Зимний сад.

Посмотрела вверх – лютая февральская пурга не угадывалась за голубым куполом, имитирующим безмятежное июльское небо.

Мария стремилась к иве у ручья, где с Зоряной они не раз укрывались от детских невзгод или назначали встречи для обсуждения новых проказ. Путь ей преградил садовник. Вернее, его гвардия, состоящая из множества рулонов, стоящих солдатиками на торцах. Вместе с помощником-подростком садовник развешивал на кусты защитную – вероятно, от птиц – зеленую сетку.

Он не сразу заметил Принцессу и почувствовал себя неловко за невнимательность. Никто не учил его, как надо извиняться. Поэтому получалось и коряво, и забавно.

– Раньше вот, когда еще до революции, прапрадед мой служил у Николашки – ну, у последнего царя нашенского – то есть не совсем последнего…Но Его Величество, отец Ваш родной, еще народиться не изволили…так что извиняюсь, ежели чего. Служки по саду серебряные колокольцы на тесемках развешивали тогда и ждали, кто из царей в сад пожалует. «Дзинь-дзинь» разнесется у нас в каморке – так сразу атас – благородный чин приближается…Такое практиковалось оповещение… Смешно, конечно…звоночки всякие…

– Так вы потомственный, грите, садовник? – спросила Мария в садовниковой манере. – Простите, не знаю, как зовут вас…

Садовник закивал так, что, казалось, его редкая бороденка высыплется совершенно, а голова покатится вслед за нею.

– Так это ж я и хотел поведать, Пресветлая.

Пятясь, он переступал с ноги на ногу, так что скоро, незаметно семеня ими, удалился за спину подручного, застывшего в руках с колышком с прикрепленным концом сетки.

– Да не смущайтесь вы так. Принцесс, что ли, не видели? – сказала она с досадой.

Но он стоял и глазел на нее, как на какую-то невидаль. «Однако мог бы и поклонитьс, – отметила Принцесса, вспоминая уроки доньи Беатрис.

– Зачем вам это? – она кивнула на сетку. – Неужели птицы в феврале? Да и ягоды… есть ли они?..

Она пожала плечами.

– Так ведь теплынь постоянную механизмы делают…

– Колибрей много, – поддержал отца малец неожиданным баском. – Из Калифорнии. Прислали, когда вулкан взрывался.

– Так для этих крохотулек вам ягод жалко? – спросила Мария.

– Жалко у пчелки, – сказал малец. – А жрать без разбору – непорядок.

Принцесса с трудом выдержала б его строгий взгляд, если б не колибри, которая, как шмель, не закружила над троицей, снуя взад-вперед между людьми и «перемагничивая» взоры на себя.

– Ишь, вертихвостка носатая! – сказал садовник, стараясь отмахнуть птичку от Принцессы колышком с привязанным к нему концом сетки мотался словно неотлаженный сачок. – А сынишку мово Ярмилом кличут.

Колибри с перламутровыми разводами на темных крыльях придумала усесться Принцессе на руку. Та поднесла локоть со мелким созданием к глазам, рассматривая переливы покрова.

– Ух ты! – выдохнула. – Серебристый клювик и красное брюшко. Это солнечный краснобрюхий колибри. Таких я видала в Бразилии. Похоже, я совсем отвыкла от родимой земельки с ее обитателями. Все мне кажется таким необыкновенно… прекрасным.

Ее взгляд вновь схлестнулся со взглядом Ярмила. Но она уже подготовилась и успела воздвигнуть прозрачную стену между ним и собой. Поэтому широко распахнула глаза навстречу и повторила с самым наивным видом:

– Ты Яр-милка. А я Ма-ша.

Но неубираемый взгляд продолжал своё непонятное действие, превращавшее ее в женщину. Ей, казалось бы, приходилось сталкиваться с подобными взглядами, она выработала безразличие к ним: что поделаешь, мужчина – слабый пол. Это узел инстинктов. Им трудно сдерживать себя, особенно тогда, когда перед ними хорошенькая девушка. Это неодолимо. Мария сразу же вычеркивала таких слабаков из ближнего окружения, переводя в отдаленные. Но сейчас было нечто другое – древнее, времен «глиняных венер», что до сих пор находят археологи на местах стоянок первобытных сообществ.

Это какое-то колдовство, которое она не испытывала ни разу. Она не имела против него средств обороны, да и чувствовала, что они не нужны. Они только покажут, что слабачка не он, а она. Это был вызов на бой равных. Хуже того, не на бой, а на единство. Волшебное единство, которое может всё. Всё, что недоступно простым сложением человеков. Она чувствовала себя не женщиной, а Женщиной с большой буквы. Той, от слова которой зависела судьба не только этого человека, но – через него, через его силу, ловкость и находчивость – судьба многих. Густыми запахами дремучего леса пахнуло на нее…

Нет-нет, это ее фантазии! Мария тряхнула головой, чтобы прогнать наваждение.

Считанные минуты назад победно отправившая «Фрау Голиаф» в «эротическое путешествие», она чувствовала себя не в своей тарелке. Стоило ль возвращаться на Землю из конца Солнечной системы, чтобы на Земле стать аморфной, несвободной, неопределенной?

«Надо же, молокосос, а… – она не додумала эту мысль до конца. Спросить бы садовника, сколько лет сыну…

«А вдруг окажется моим ровесником? Просто в детстве мало каши ел… Но в этом нет позора».

Колибри, словно в отместку за невнимание, сорвалась с руки – и ткнулась острым клювиком в лицо Марии. Боль пронзила переносицу.

Сразу два колышка пронеслись боевыми саблями перед глазами, и в мгновение ока сбитая птица лежала у ног.

Кончина, как у всех колибри, была ужасна. Перья разом растопырились – и бриллиантами брызнули в разные стороны, оставив на виду жалкое тельце…