Валленштейн

— Проклятье! — прорычал Густав Адольф, наблюдая, как во все лопатки улепётывают саксонские пехотинцы, и тут же без кирасы и шлема под шквальным огнём неприятеля поскакал вдоль боевых порядков своей пехоты, на которую он теперь возлагал всю надежду.

— Солдаты! — рявкнул он громовым голосом. — Я буду сражаться в первой шеренге с вами! — С этими словами он спешился и, вырвав у одного из солдат мушкет, занял позицию в передней шеренге пехотного подразделения, находящегося в самом центре боевых порядков его армии и на который был направлен главный удар конницы фельдмаршала Тилли.

Этого было достаточно, чтобы, одушевлённая бесстрашием короля, шведская пехота превратилась в железную стену и при поддержке лучшей в мире полевой артиллерии продолжала успешно отражать бешеные атаки имперской конницы. После полудня, когда горячий сухой ветер внезапно изменил своё направление и погнал густые клубы пыли и едкого порохового дыма в сторону позиций войск фельдмаршала Тилли, Густав Адольф лично повёл в бой свежий кавалерийский полк всего в тысячу клинков, бросив его против неприятельской кавалерии. Выхватив из ножен свою рейтарскую шпагу, Густав Адольф, опередив на несколько корпусов атакующие лавы своей кавалерии, крикнул, перекрывая гул от топота множества лошадиных копыт:

— Солдаты! Победа уже близко! С нами Бог! Смерть папистам!

— С нами Бог! Смерть папистам! — прогремел ответ рейтар, которые неслись в бешеной скачке, стремясь обогнать своего безумно отважного короля, прежде чем им придётся схлестнуться в страшной кавалерийской рубке с противником.

Уставшие и понёсшие значительные потери от губительного кинжального огня мушкетов и пушек, имперские конники дрогнули, не выдержав дружного напора отчаянных потомков викингов, бросились наутёк. Отступление кавалерии фельдмаршала Тилли вскоре превратилось в паническое бегство. Одновременно шведская пехота при поддержке полевой артиллерии перешла в мощное контрнаступление, что заставило и остальные имперские войска спасаться бегством. Раненый в правую руку фельдмаршал чуть не выл в бешенстве:

— Стойте, негодяи! Победа была уже наша, мерзавцы! Прекратите панику, подлые трусы! Я приказываю атаковать еретиков всеми силами!

Однако слова фельдмаршала не находили отклика в объятых паникой сердцах солдат. Граф Тилли скрежетал зубами от злости, но поделать уже ничего не мог: победа была буквально вырвана у него из рук «проклятым королём северных варваров». В сопровождении незначительной части своей пехоты и под прикрытием рейтар, которыми командовал сохранивший присутствие духа Паппенгейм, главнокомандующий имперскими войсками вынужден был спешно покинуть поле боя, спасаясь позорным бегством, потеряв всю артиллерию, войсковую казну, двенадцать тысяч убитыми и ранеными...

Вскоре армия победоносного шведского короля достигла Франкфурта-на-Майне. В это время к нему на службу попытался определиться герцог Франц фон Заксен-Лауэнбург, бывший до этого фельдмаршалом в армии Валленштейна, но Густав Адольф согласился принять его только в качестве простого офицера для поручений, не доверив даже эскадрона. Будучи довольно амбициозным человеком, герцог не мог согласиться на подобное предложение и затаил глухую злость, мечтая о мести. Зато его кузен — граф Франц фон Лауэнбург — с радостью воспользовался возможностью поступить на службу к шведскому королю, не отказавшись от должности порученца.

Стремительному продвижению шведских войск способствовали восстания в ряде городов и сел Германии. Впрочем, немецкие крестьяне не жаловали и протестантских мародёров, в том числе и шведов. Однако, надо отдать должное Густаву Адольфу, он жестоко расправлялся с мародёрами и насильниками из своей армии. Для поддержания морального и нравственного уровня солдат шведской армии даже во время её кратких стоянок, а особенно перед каждым сражением военные священники служили полевые церковные обедни, читали проповеди. Солдатам внушались мысли не только о необходимости сражаться за «истинную евангелическую веру» против погрязших в «папистской ереси и гнусном разврате римско-католических негодяев», но и о рыцарских правилах ведения войны, гуманном отношении к раненым и пленным врагам и о правильном отношении к местному населению, которое доблестные защитники «истинной веры» пришли оградить от тлетворной ереси и жестоких издевательств «гнусных язычников-папистов».

Однако наступление шведских войск развивалось совсем не так, как ожидал кардинал де Ришелье. Густав Адольф, будучи опытным полководцем и дальновидным политиком, стремился разгромить войска Лиги в решающем сражении, ибо прекрасно понимал, что у него не хватит никаких ресурсов на ведение затяжной войны. Поэтому «Лев Полуночи» не останавливался даже перед оккупацией союзных с Францией германских княжеств, если того требовали интересы военной стратегии. С нейтральными государствами Густав Адольф тем более не церемонился.

На территории Баварии шведский король сумел навязать войсками Лиги под командованием фельдмаршала Тилли сражение на реке Лех недалеко от села Рейн. 7 апреля 1632 года Густав Адольф со своей армией и союзниками общей численностью в 35 тысяч солдат и офицеров форсировал Дунай, а уже 14 апреля достиг реки Лех. На этот раз главнокомандующий имперской армией и войсками Лиги, у которого в подчинении также находилась хорошо вооружённая и обученная ещё Валленштейном армия фельдмаршала фон Алдрингена, а также армия самого герцога Максимилиана Баварского, решил занять стратегическую оборону за рекой Лех, так как войска католиков насчитывали всего 27 тысяч солдат и офицеров. Граф Тилли намеревался любой ценой удержать стратегически важный мост через реку и таким образом пытался прикрыть дорогу на село Рейн, чтобы не дать возможности противнику выйти на оперативный простор и не пропустить его в глубь Баварии. Удобные позиции объединённых имперских войск и войск Лиги за рекой Лех, надёжно прикрывающие их с фронта, позволяли длительное время вести невыгодные и изматывающие для протестантов оборонительные бои. Однако хитроумный «Лев Полуночи» и не собирался ввязываться в безнадёжное и кровопролитное сражение за мост, а вместо этого под покровом ночной темноты приказал сапёрам срочно навести в нескольких милях вниз по течению переправу и под прикрытием бешеного огня своей артиллерии внезапно форсировал Лех и обрушился на правый фланг католиков, начисто смешав их боевые порядки и сбив с хорошо укреплённых позиций. Шведская конница сразу не сумела захватить обоз противника и взорвать фургоны с порохом. В результате сначала были разгромлены имперские войска, включая и армию фельдмаршала фон Алдрингена, затем страшный удар пришёлся по позициям, которые занимали войска герцога Максимилиана Баварского, что вынудило последнего срочно отступать с огромными потерями. Ему удалось отойти в хорошо укреплённый город Игольштадт, куда вскоре доставили и смертельно раненого графа Тилли. Через две недели семидесятидвухлетний фельдмаршал скончался от тяжёлых ран, то есть умер так, как и подобает настоящему солдату — от оружия врага. От ран сильно пострадал и Паппенгейм, кавалерия которого, ведя тяжёлые арьергардные бои, прикрывала отход жалких остатков армии графа Тилли, но вскоре этот воистину железный человек снова был в строю.

После победы в битве при Рейне перед шведским королём открылась прямая дорога в Баварию, а затем могла наступить очередь и самой Австрии: 24 апреля был взят Аугсбург, и в середине мая Густав Адольф уже стоял у ворот Мюнхена. Положение империи австрийских Габсбургов, да и самой династии стало критическим. Больше придворной камарилье и в голову не приходило насмехаться над шведским королём, ибо опасность, которая нависла над империей, была более страшной, чем весной 1619 года, когда полчища графа Турна и князя Иктара рвались к Вене. Поэтому Фердинанд II оказался перед необходимостью снова обратиться за помощью к герцогу Валленштейну, который уже неоднократно спасал империю и династию Габсбургов. Но на этот раз Валленштейн, сидя в своём замке Фридланд в Чехии, потребовал полной самостоятельности в командовании имперской армией и в ведении войны против протестантов: герцогу такие наглые требования к императору подсказали маркграф Нордланд и граф Кински, ставшие в последнее время едва ли не тенью владетеля Фридланда.