Страница 7 из 9
– Помогай… давай, Лёха! – крикнул он через плечо, пытаясь сдвинуть тяжелую чугунную крышку с гравировкой "1975".
Лёха, сложившись чуть ли не вдвое, присоединился к нему, и они на одном адреналине спихнули в сторону тяжелый люк, когда услышали у входа матерные выкрики и возбужденные возгласы:
– Вон они, братва! Там, в углу копошатся!
Лёха первым проскользнул в черное отверстие, и Семён услышал, как тот с грохотом приземлился на твердый пол. В угол, где он оставался еще на поверхности, с треском канонады посыпались камни и обломки предметов, валявшихся в изобилии на полу.
– Фу, вонь какая! – неслось со стороны нападавших.
Семён, прикрывая рукой голову, протиснулся в узкое отверстие, нашарил ногой ступеньку, опёрся о неё, и, скрючившись, из всей силы уперся спиной и затылком в наполовину сдвинутый в сторону чугунный диск. Тот поддался усилиям и сдвинулся назад в пазы, оставив Семёна в кромешной тьме. Откуда-то снизу раздался запоздалый крик Лёхи:
– Осторожно!!!
Нога Семёна соскользнула с выемки колодца, и он больно грохнулся на пол, подняв столб пыли, которую не видел, но почувствовал в носу и на потрескавшихся губах.
– Сенька, ты живой? – спросил его товарищ в темноту, а затем, пошарив в карманах, достал зажигалку и чиркнул ею, осветив пространство вокруг себя.
Алексей встал на ноги, потирая колено, поднес пламя зажигалки к свечке, которую вынул из другого кармана, и та зардела, отбрасывая плавающие тени на стены коллектора. Семен сидел, оторопело глядя на товарища. Лёха толкнул его легонько в плечо:
– Ты чего, придурок, головой что ли треснулся?
– Да, вроде. Задницей больше.
– Чего делать-то будем? Вон там проход какой-то есть.
Семён, наконец, вышел из оцепенения, встал и подошёл к отверстию в стене, сквозь которое можно было пройти, лишь слегка пригнув голову: оно было широкое и тёмное. Где-то в его недрах был слышен шум воды, и пахло сыростью.
Сверху послышались приглушенные голоса, явно раздосадованные их исчезновением, буквально, под землю. Лёха поднял голову вверх по направлению к беспорядочным шагам и истерическим выкрикам, доносившимся извне.
– Быдло, – прошептал он.
Его приятель усмехнулся, почесав щетину. Алексею это не совсем понравилось, и он уже громко повторил:
– Все они – быдло, если ты еще этого не понял. Без мыслей и без сомнений. А сожалеть начинают, только когда к их горлу острие стекла приставишь, и сожалеют только о том, что первыми тебя не придушили. А за что меня душить, или тебя, скажи! Потому что мы не живём в квартирах? Шаримся по помойкам?
– Мы воняем, – как-то неуклюже предложил свою версию Семён, осторожно вступая в темный проход тоннеля. Сверху суета уже была где-то вокруг люка.
– Собаки бездомные тоже воняют, – резонно заметил он. – А их жалеют.
Под ногами у них хлюпала жижа из пыли и конденсата.
– Тебе же бросают в шляпу мелочь – значит, тоже жалеют.
– Хрен там. Это они у Бога грехи отмаливают, сейчас же все в веру ударились, – не унимался Лёха.
– Глупости. Милостыню на улицах как раз и дают те, кому не жалко. А не жалко тому, кому и терять-то особо нечего. Сам не замечал разве?
– Замеча-ал, как же, – согласился Алексей. Он оперся о бетонную стену, покачнувшись: она была холодной и скользкой. Семён, ссутулившись, уверенно шлёпал вперёд, как будто по дороге на работу, куда ходил каждое утро последние пять лет кряду.
– А эти, шпана – они просто боятся.
– Чего меня боятся-то?
– Да они не тебя боятся, Лёха – ну кто тебя забоится, сам подумай! – они боятся неизвестности, которую ты – мы – для них олицетворяем, вот и всё. Неизведанная сторона жизни. Так же и покойников боятся.
– Во, блин, сравнил!
– Ну, уголовников – если тебе легче от этого.
– Не легче.
Поодиночке они ж не нападают, а только так, стаей – командный дух вырабатывают, видать.
– Это точно.
Чем дальше они углублялись, тем теплее становилось. Алексею даже показалось, что направление их движения стало даже немного уходить под горку, по наклонной: он смотрел на отблески свечи, отбрасываемой на сырой потолок с проглядывавшей местами ржавой арматурой, и замечал искривление света относительно воображаемого горизонта. Сквозняка не чувствовалось, но дышать можно было свободно. Они приблизились к месту, где начиналось разветвление: вправо уходила такой же по размерам тюбинг, а влево шел пониже и более узкий рукав.
– Куда пойдем? – спросил Семён. – Отшагали уже метров тридцать, наверно.
– Направо пойдешь – в дерьме утонешь, пойдешь налево – туфлю потеряешь: выбор-то небогат.
Сзади раздался скрежет металла.
– Они что, решили всё-таки спуститься? – спросил Лёха, напряженно вглядываясь через плечо назад.
Там, откуда они только что вышли, забрезжил свет. Семён тоже остановился, обернувшись в сторону коллектора.
– Не думаю. Навряд ли у них с собой фонари, а свечки они точно в карманах не таскают, уж будь уверен.
– А вдруг хватит дури с зажигалками..?
Они услышали крики:
– Эй, уроды, вы здесь?
Алексей вознамерился было что-то ответить, но Семён схватил его за руку чуть повыше локтя, приложив палец к губам, и прошептал:
– Тоже умничать собрался?
Наверху не унимались:
– Уроды, мы вас выкурим – выползайте из своей норы по-хорошему. Попинаем слегка, да отпустим.
Алексей стоял, понуро опустив плечи, вслушиваясь в голоса. Он нервно поглаживал пальцами скуденькую бороденку. Семён показал ему жестом на правый рукав канализационного прохода, и они двинулись дальше. Он сказал приглушенным голосом:
– Не обращай внимания. Тебе это надо? Или что-то новое и полезное хочешь услышать?
Лёха пожал в полумраке плечами и покорно пошел за Сенькой вперёд.
Выбранный ими рукав вскоре привел их к небольшой округлой площадке, в центре которой накрененная лестница поднималась к очередному люку.
– Ты знаешь, где мы? – спросил Лёха.
– Думаю, что отмахали метров сто уже от котельной, – ответил Семён, вглядываясь в потолок. – Я посвечу, а ты приложи ухо к крышке – может, услышишь что-нибудь.
– А сам чего..?
– Ты легче, Лёха, посмотри на перекладины, – он потрогал влажный металл, покрытый ржавчиной, – меня могут и не выдержать.
– Меня, значит, выдержат, – проворчал Алексей, пробуя ногой нижнюю ступеньку.
– Тебя ловить легче. Давай, я поддержу!
Лёха с опаской начал медленно подниматься к верху. Посредине он замер и спросил:
– А чего слушать-то?
– Да хоть что-нибудь: машины, голоса, шаги – чтобы определить, где мы. Что не понятно-то? Может, мы бродим вокруг общаги, и сейчас выползем прямо перед теми ублюдками – хочешь повстречать их снова?
– Не-а, – с этим лаконичным ответом Лёха как-то воодушевленнее продолжил своё самозабвенное восхождение кверху.
Перекладины лестницы под его шестьюдесятью килограммами недружелюбно скрежетали, и на самом верху он притаился, опасаясь слететь вниз, но сподобился всё-таки приложить ухо к чугуну. С полминуты он вслушивался, а потом объявил:
– Тихо, как в могиле.
– Сплюнь.
– Может, просто не слыхать ничего?
– Да этот чугунный диск над твоей башкой – как локатор в небе: всё должен принимать и отражать.
– Откуда тебе нафиг знать?
– Да так… знаю, и всё.
– Ну и чего делать-то будем?
Семён помолчал, раздумывая, затем ответил:
– Подождать нужно. Сейчас сколько время? Около десяти вечера, наверно. Там уже похолодало, так чего нам вообще туда выползать?
– Так на базу надо, там же и жрачка, и манатки все…
– Да ладно, помрешь, что ли, если не поужинаешь? А на манатки твои никто и не позарится.
Алексей попробовал было плечом приподнять крышку, но сил у него оказалось маловато для такой затеи, и он её оставил, спустившись осторожно вниз. Оглядевшись, Семен обнаружил у стены сваленные в кучу алюминиевые и фанерные коробки из-под каких-то деталей: видимо, недавно в этом тюбинге что-то ремонтировали и, как всегда, оставили после себя реквизит. Он перевернул пару ящиков, смастерив своеобразное кресло, и растянулся на них, разминая уставшие ноги. Алексей последовал его примеру.