Голубая Саламандра

- О! - воскликнул хранитель. - Ты, рассуждавшая со мной о непознаваемо сложных принципах мироустройства, говорившая о иерархии незримых сил и Общем Законе, теперь ты ставишь слабую попытку постигнуть Мир из себя выше мудрости веков?! Ты хочешь сказать: субъективное знание данное вечно изменчивыми чувствами может оказаться глубже, точнее, чем рациональный опыт поколений?! Тогда мне не понятно… Об этом спорили еще не зная Числа. Одни, мнившие будто их зыбкая фантазия есть настоящее знание, сеяли вокруг легенды и сами верили в них. Другие приняли мудрость и по сей день копят ее. Подумай, что есть Ланатон, и много ли ты узнала от пикритов? Подумай, куда делись меку?

- Эпос пикритов имеет другую почву и не лишен скрытого смысла. Он не только фантазия, еще и трансформированная память пока лений. Безусловно, знания Ланатона объемлющи и точны. Но я говорю не о соотношении некогда близких культур. Говорю о творческом озарении, как о высшем сознании, - возразила хронавт. - Сознании художника. Ликс, другие показали красоту, но не более. Сам великий Ликор, вырасший на традициях Ланотона и почитавший Закон, как никто более, показал, что может обножить душу каждого. Этим же он сказал: "не я, никто другой некогда не сумеет изобразить мир, пусть малую его часть во всей-полноте."

- Зачем противопоставлять два неравных мироощущения. Часто они неразделимы. Наследие Ликора - только удачный пример синтеза. Я хотела сказать, что художник, порой, открывает истину, жившую до самой. Жизни - ту первородную красоту, что есть душа Мира. Каждая ее частица полна и совершенна в себе. Этот путь нельзя одолеть тяжеловозными шагами логики. Не поможет ни опыт веков, ни упрямые сравнения. Лишь крылья, хрупкие, легкие крылья чувств, растущие из души творца, способны вознести к запредельным высотам. В один счастливый миг для человека становится ясно и доступно прежде скрытое.

- Она говорит об Эам, - наблюдая хранителем Седьмой Сферы, тревожно перебирающие звенья бронзовой цепи, заметил Мэй. - Она перемудрила тебя, Апи. Как жалко выглядят Числа, когда речь о волнующей сердце красоте!

- Что по-вашему Эам? - Грачев пытался вспомнить давно знакомое слово. Перед ним представал образ похожий на сноп искр, то радужные блики в легком тумане - след прекрасной но недоступной человеческому глазу, богини.

- Эам?! - Какое-то мгновение художник казался удивлен и озадачен. Возможно, его смутил требовательный взгляд гостя из долины

храмов.

- Я попробую пояснить. Ответить, чтобы со мной согласился

Данэ. Это будет искренне и справедливо. Хотя не все, сидящие здесь, видят в Эам то же самое, - начал Мэй. - Она, звук родившийся с началом Мира. Носящийся во вселенной, отражаясь эхом от солнц и планет, где есть жизнь или еще нет. Она тает, то становится властной над самыми дикими стихиями. Она - призыв к гармонии. Она неутолимая жажда движения к совершенству. И все же по-прежнему всегда она ровно посредине между днем и ночью, между льдом и пламенем… Еще Эам - кровь души. А может - единственный Абсолютный закон.

- Ты прав, Мэй. С таким определением вряд ли согласятся хранители! - рассмеялся Кени.

- Абсолютный закон… В мире нет ничего абсолютного. Возмите число, и знайте: всегда есть еще большее. Смотрите на свет и помните, что отблеск того пламени, может стать несравненно ярче и жарче. - Апи встал, подошел к колонне, звонко хлопнув по ней ладонью. - О каком звуке ты говоришь, Мэй? Ты когда-нибудь слышал его? Впрочем, не отвечай, - верю, что "Да". Живя иллюзиями ты можешь утверждать, что познал и гармонию. Познал абсолютное, то есть недостижимое!

- Гармония действительно недостижима. К счастью так! Иначе бы люди перестали стремиться к ней. К чему подобие, если имеется абсолютное?! Но гармония может быть сколько угодно полной. Вечно волнующий голос Эам - причина движения к совершенству. -Эам - Причина, - подчеркнула хронавт. - От эволюции сознания каждого до эволюции космических масштабов.

- Сожалею, гостья, твои мысли - только красивые иллюзии. Иллюзии от воспетого тобою проникновения зыбким чувством в истину. Чувствам, пусть в высшем их развитии, чужда точность и всегда они будут уводить в бестелые облака пустых ожиданий, в мир грез, где печаль и радость, то нет истины. В своих стремлениях, как правило, неясных, человек может сгорать, но это не вечное горение звезды. И странно сравнивать бесконечную жизнь космоса с жизнью людей. Нам остается принимать блеск истины, явившейся, как данность, пытаться разобраться в ней разумом. Еще мы можем ждать случая, который откроет нам глаза или закроет их навсегда. Следует опасаться этого случая. Не надо самоуверенно думать, будто те, кто приходят во снах никогда не лукавят с нами или, что мы их слышим всегда верно. Ты понимаешь меня? Кеорта уже раз подвела безупречная вера в себя. Слышащие Пирамиду, к сожалению, могут полагаться только на чувства.

Эвис хотела возразить, однако решила вернуться к этой беседе в Ланатоне, в присутствие Хепра.

- Я покажу статую сейчас. Идемте, - позвал Данэ.

Грачев спустился последним в сад и остановился рядом с Мэем, чуть в стороне от других.

К этой скульптуре, укрытой белым полотном посреди небольшой лужайки, у него сложилось особое отношение, какое - он еще не определил сам. После восторженного описания хронавтом, видевшей ее, - подумать только! - извлеченную когда-то из морских отложений, как-то реставрированную… После того, как Эвис рассказывала о ней же, вымученной Данэ, почти законченной… И еще после, пережитой Грачевым, буре в душе, отголоски которой он давил усилием воли, стараясь казаться прежним, невозмутимым и даже весьма умиротворенным… Вена пульсирующая на его виске выдавала дикую смесь раздражения и нетерпения.

Данэ нерешительно, но все ускоряя шаг двинулся по ровно скошенном траве. Нервно сжав в кулаке край покрова мастер повернулся к друзьям. Его усталые глаза вдруг вспыхнули, устремились к застывшим лицам. Он потянул ткань, быстро перебирая руками - та вспорхнула и опала, как вздох изумленной толпы.

Взорам собравшихся предстала дева. Жемчужным светом было ее тело, чистым, словно родник, словно в первых лучах роса. Легко

поднимаясь движением стоп, она неведомым образом парила над выпуклой плитой пьедестала. В тот момент руки плавным изгибом обнимали пространство и был в них некий дар, незримый, но назначенный каждому. Слова, а может небесная мелодия текли из ее уст.

Мелодия звучала в освященных чертах липа, в божественных линиях тела.

Грачев мысленно потянулся к ней, будто коснулся пальцев ее руки и замер. Подняв выше взгляд он не решался, чувствуя сильную тревогу, как перед смертельным испытанием. Но вот он шагнул вперед, опираясь на плечо Мэя, встретил глаза синие, как небо гор, зеленые изумрудами, ясные серебром. Многое, многое было в них, и Андрей выдержал сошедшее откровение уже радуясь. Теперь он зрел ее всю. Всю чудесную, рожденную творцом. Образ совершенства правил сознанием, плыл ровной хрустальной струёй, омывая сердце. Будто новая картина мира открылась перед ним: сияющая и бездонная. Она манила, пугала и восхищала.

- Данэ, ты - гений! Лучший из них! - признал Кени, - Как же ее имя?

- Эам.

- Ты дерзок. Хотя твоя работа тому оправдание, - сказал Апи.

- Теперь тебя будут судить… Века. Тысячелетия. Может быть всегда.

Лишь гости разошлись, Данэ уснул в широком плетеном кресле. Неизвестно сколько он проспал, вздрагивая, переворачиваясь на кожаных ремнях, скрипящих на рассохшихся тисовых жердях, когда открыл глаза, серп Луны сквозил в разрыв листвы. В розетке бронзового цветка сухим треском догорала свеча. Он встал, небрежно смахнул остатки пиршества со стола, отыскал приготовленный в дорогу тяжелый кожаный мешок и, набросив на плечи плащ, спустился в сад. За редкими кустами, барбариса серебристо-белым силуэтом виднелась Эам. Данэ направился к ней, ощущая трепет, даже страх, словно шел он не к своему излюбленному творению, а неведомое божество влекло его волшебной сетью, сопротивляться чьей воле не было сил. Еще он ясно осознал, что боится ее. Боится мыслей рядом с ней, невысказанных, затаившихся. Та волна нарастала, вот-вот грозя обратить его в бегство. Сердце билось сотрясая грудь. Он отдернул руку и скоро зашагал по дороге к Дому Тога.