Голубая Саламандра

Скрестив ноги и шумно выдохнув, он сел на траву. Туман рассеивался. Виднелись клочья мутно-голубого неба. На скалистую вершину утеса упал солнечный свет. Грачев сидел, прикрыв глаза вслушиваясь в свои мысли и чувства, отбирая приятные и изгонял низкие. Он вспомнил путешествие через Ильгодо, северные и южные горы, когда они были только вдвоем, и только двоим им светило солнце. Двоих манили звезды. Вспоминал он ушедшее без сожаления, с некоторой стоической покорностью, рассуждал о сегодняшнем дне и заглядывал вперед Он подумывал, что не далек момент, когда им придется проститься навсегда. А это будет намного больнее, чем видеть ее в объятиях другого, но счастливую.

"Раз больнее", - отметил он, - "значит я эгоист не до мозга костей. Просто слишком ею дорожу. Что ж, это понятно и приемлемо. Я все же сильный человек." - последняя мысль прозвучала особо весомо и твердо.

Потом он встал, неторопливо очистил копье от липкой черной земли и зашагал к жилищу Хетти, с трудом подбирая слова под замутненные чувствами мысли.

- Жаль, что так… Прости, - Андрей положил возле ее руки три голубых цветка. Эвис смотрела на него с острый вкусом сожаления, не решаясь что-либо ответить.

- Ты вольна в своих поступках. Бесконечно вольна. Прости только за дурацкий взрыв.

- Если бы ты принял всем сердцем, что говоришь. Ты увидел в моем распутстве какую-то преступную измену. Не надо так. Я никогда не обещала быть только твоей, как женщина. Да и не хорошо обещать то чего не готова исполнить. В мое время люди научились не сгорать от ревности, а желать друг другу счастья.

- Пойдешь сегодня к нему?

- Нет. Я хочу быть с тобой. Грачев удовлетворенно кивнул.

- Верности в любви я не ждал, тем более от тебя. Плевать, что меня это бесит. Пройдет. Тебе тяжело со мной. С моими нормами, чуждыми принципами… Между нами пропасть лет. Я совсем другой. Быть может какой-нибудь кроманьонец в глазах тех же аоттов. Однако я властен над собой, и, будь спокойна до принципа собственника не опущусь. Ты слишком дорога мне. А я тебя часто считаю неразумной девчонкой. Об остальном умолчу, - он вложил ей в ладонь букет, потом легко поцеловал сжатые пальцы.

- Ты мой ангел-хранитель. За все, что ты сделал для меня, благодарность не может иметь меры. Я только клянусь быть тебе верной подругой во всем, до конца наших дней.

- О, да! В этом ты не изменишь. Что бы не случилось, мы крепкая команда, - он провел ладонью по ее волосам и щеке, привлек к себе. - Я счастлив днями проведенными с тобой. Если пресловутая статуя Данэ похожа на Эвис Русс - скажу: Вот лучшее созданное людьми. Пусть нам завидуют боги.

- Она не похожа на меня. Чиста. В ней глубина против ненавистного тебе безумия. И нет в ней ничего от смертной женщины, кроме красоты. Через два, три дня ты сможешь восхищаться ею. А сейчас лучше не будем говорить ни о чем. Помоги уснуть.

Когда статуя Данэ была готова, десятки поклонников молодого мастера собирались у ограды сада, ожидая, что наконец распахнуться обычно закрытые двери и он выйдет, снимет покров с таинственной Фигуры, об облике которой слышались необычные предположения. Говорили даже, будто ваятель совсем отвернулся от людей и скорее его творение посвящено бестелому духу. Да кто из них, уже позабывших лицо самого мастера, мог знать, что скрывается под белым, подшитым голубой каймой сукном? Подойти ближе, заглянуть под полог никто не мыслил, видя в этом низкое воровство.

Под вечер Данэ все же появился. Пришел встревоженный, упомянул нечто неуместное о Дне Тога, потом заявил: мол сам не ведает, когда представит работу. Просил не тревожить, проявить терпение, малую часть терпения, которого он был полон это время. Ожидавшие разошлись едва скрывая недовольства. На следующий день любопытных собралось меньше, и позже редко кто подходил к ряду каменных столбиков, оценить издалека силуэт под вздрагивающим на ветру покровом. Самого Данэ будто бы видели ночью у пирамиды Ликора, то идущего в одиночестве по дороге от гробниц пикритов. Чего искал он темными ночами, какие муки снедали его душу не знали даже в прошлом неразлучные друзья.

Лишь перед Началом Луны, когда Апи пришел в Ану известить о грядущем Дне Тога, у дома с бело-голубыми колоннами снова появились гости. Ваятель не смог не принять их, тронутый присутствием Эвис или хранителя Седьмой Сферы, а может Кени оказался веселее и разговорчивее прежнего.

Они устроились на террасе, где было уютно, не так жарко и взгляд привлекала укрытая тонкой тканью статуи, подобная осколку снежной горы на зеленом лугу.

- Итак, Данэ, ты завершил долгий труд. Я надеялся увидеть улыбку на твоем лице. Ожидал больше радости, и разумеется зреть ее, - сказал Кени, взмахом руки обращая внимание на скрытое от глаз изваяние. - Но ничего подобного нет. Ты дразнишь нас сверх всякой меры. К чему? Ведь известно я не взыскателен к делу не

своих рук. Это я. А остальные и без причин научились обожествлять тебя. Ты бы знал, что говорят в Ану!

- Возможно я покажу ее сегодня. Ближе к вечеру. Пусть солнце сядет за лесом, а небо приобретет нужный оттенок. Меньше лазури и чуть золота - так будет лучше для нее. Она прекрасный цветок - я лишь грубый искривленный стебель. Меньше думайте обо мне.

- К вечеру! - Кени, довольный неожиданной победой, рассмеялся.

- Не сомневайся у нас хватит терпения. Мы не покинем этот дом, пока ты не исполнишь обещание. Скажи, как имя каменного цветка?

- Не произноси раньше, чем каждый назовет ее для себя, - предостерег Апи. - Твои работы хороши, Данэ. Но этот, последний труд особенный. Скоро День Тога - не лучше ли представить статую тогда? Она будет на празднике кстати.

- День Тога…, - ваятель хмуро качнул головой. - Нет. Все это время я не вспоминал о нем. В моей работе нет ничего от мрачного духа пещеры. Разочарую тебя, хранитель - ей там не место.

- Тогда спрошу о другом: в юности ты избежал обряд очищения. Ни разу не входил в священный Дом и потом. Почему? Конечно рожденные в Ланатоне и не обладающие знаниями Сфер с некоторых пор свободны перед опасным испытанием. Но хотелось бы знать, почему человек почитаемый в Ану за благочестие, известный талантом отвернулся от испытания, считающегося делом чести? Ведь мало найдется не спускавшихся в пещуру хотя бы раз.

Данэ потянулся к чаще с вином, поднял ее. Пальцы сдавили глиняный кратер так, что тот рассыпался, растекся по светлой тунике пунцовым пятном.

- Многие знают мою историю. Я сорвался со скалы, куда мы ходили с Мэем добывать минералы для красок. Сломал обе ноги. Тогда некому было излечить меня быстро, как произошло с Хетти. Потом… Потом прошло довольно много времени. Я повзрослел. И я боялся. Боялся дня, когда придет свита из зашей долины или кто-

то из святилища, чтобы говорить о чистоте духа. Пугало, что я не выдержу их речей, пойду туда… Случилось бы тогда непоправимое: приняв дух пещеры, кровь, тщательно смытую, но кричащую на

века, я уже не смог бы видеть Мир прежним. А мне он был нужен только таким, каким я его познал, однажды открыв глаза. Я рад, что ни разу не ступал за железную ограду. Я не посвящу статую обряду Тога. Открою ее в любой день, только не в тот. Можете меня судить.

- Тебя невозможно судить, - отверг Мэй. - Мы выросли, как братья. Ты на восемь лет младше меня, но уже велик. Велик своим искусством. Хранители не могут не согласиться - Ланатон особо нуждается в высоком искусстве. Не исключения и строгие Дома Шестой, Седьмой Сферы. Не так ли Апи?

- Знания, превышающие могуществом силы стихий, нуждаются в плодах дерева капризов? Обители порядка и соразмерной силы необходима подсказка художника? Как странно… Или ты прав? Прав нарушая закон.

- Значит закон не совершенен, - сказала вдруг Эвис. - Создающему гармонию не нужны судьи. Только постигший истину, проникнувший в нее глубоко, там растворившийся чувством, способен показать образец подлинной гармонии. Для такого творца те, обобщенные знания только грубая мозаика. Они по сути обрывки одежды уже примеренной им.