Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 20



Мой смех больше напоминал лай.

– Я совсем не помню этого.

Джек тепло улыбнулся.

– Зато мы с мамой навсегда запомнили, как остаток дня отчищали тебя от гуаши. Ох и рассердилась же тогда Ронни! Лукасу знатно влетело. Но, правда, своего он добился: в следующий раз мы попросили присмотреть за тобой года через два, не раньше.

Что-то незримо изменилось в воздухе. Призрачный вздох коснулся слуха, слишком быстро, чтобы в него можно было поверить, слишком явно, чтобы убедить себя в том, что ничего не было. В уголках закрытых глаз Лукаса блестели слезы. Так бывает. Я аккуратно стерла их пальцем.

До самых похорон меня ни на секунду не оставляли одну.

Элена или Джек, или братья, примчавшиеся утром субботы – кто-то из родных постоянно маячил в поле зрения, раздражая, тормоша и уговаривая поесть, поспать, поплакать. Наверное, они боялись, что я покончу с собой, если дать мне время подумать. Наверное, они были не так уж неправы.

Но я держалась.

«Держись» – так говорят всем столкнувшимся с несоизмеримым горем, подразумевая под этим «только, пожалуйста, не делай ничего такого, с чем мы не сможем справиться».

Я не делала «ничего такого».

Была удобной.

Функциональной.

Разумной.

Роботом.

Не дрогнув лицом, выбрала гроб: белый, любимый цвет Локи.

Не разрешая себе дышать, вытащила из шкафа одежду: простая футболка, джинсы, ремень с орлами Харлей Дэвидсон. Сняв с плечиков желтый пиджак – когда-то он меня раздражал вызывающей яркостью – я против воли поднесла ткань к лицу и задохнулась от боли. Пиджак пах Лукасом. Я повесила его обратно.

Труднее всего было заставить себя поговорить с Маризой. Сидя за столом рядом с ней, я не могла подобрать подходящих слов. Не в силах смотреть в ее глаза, так похожие на отцовские, я искала ответ в своих ладонях.

Но она поняла и так.

– Папа умер.

Я раскрыла для нее объятия, пряча свою маленькую дочку у сердца, на мгновение отгораживая нас обеих от рухнувшего мира, шепча слова любви.

И тот момент был последним за долгое время, когда я была сильнее ее.

А время все длилось и длилось, впечатываясь в кости, корежа и перекручивая.

Я не могла есть и спать. От любой пищи меня моментально выворачивало, закрывая глаза я видела лишь сполохи огня и лицо Локи, сминающееся в языках пламени. Бессонница и голод сделали меня легкой и безумной. Зрение и слух болезненно обострились, и мне чудилось, что я читаю невысказанные мысли окружающих, слышу тайные перешептывания.

А шептались за спиной много.

Все хотели видеть мои слезы, доказывающие силу истинного страдания, но я так и не плакала. Ронни безостановочно рыдала, вполне оправдывая ожидания соседей. Она вела себя так, как принято. Она была нормальной. Я – нет. Соляным столпом простаивая у гроба, я отпугивала всех, кто пытался было утешить меня дешевыми соболезнованиями. Сухие, чувствительные глаза воспалились и жгли железом сочувствующих, смущая их простые и недалекие души.

«Каменная». «Бессердечная». «Он с ней слишком носился». «Она не заслуживала такого парня». «А помните, когда умерла невестка Ноланов…»

«Лукас всегда любил ее сильнее».

Мне было не больно. Пустые слова не могли меня достать там, где я пряталась.

В какой-то момент пришли Брэдли. Милтон неловко мял в руках кепку, Дороти была смущена, но энергична. Оглядевшись по сторонам – все ли смотрят на нас – начала произносить явно заготовленную речь.

– Ева, прими наши глубокие соболезнования и признательность. Твой муж был настоящим героем…

Я перебила ее:

– Если бы ты лучше смотрела за своими детьми, ему бы не пришлось становиться погибшим героем.

Багровый румянец прилил к ее мясистым щекам, окрасил шею.

– Ты…Ты винишь меня в его смерти?

И я сказала:



– Да.

Хлопая коровьими губами, Дороти Брэдли хватала воздух, разом став жалкой и старой. Муж ее, бессловесный тюфяк, напротив, вдруг стал как-то больше и, крепко взяв жену под локоть, увел прочь, коротко кивнув мне на прощание.

Больше ко мне не подходили.

Во время службы я смотрела в окно. В стекло лезли рябиновые гроздья, плотно усыпанные кровавыми ягодами. Это было так красиво, так невыносимо прекрасно, что близко-близко подкатили слезы, но не пролились. Как будто еще рано. Как будто я еще не заслужила.

Когда священник закончил говорить, снова что-то незаметно изменилось. Я посмотрела на Локи – серьезный и строгий, он выглядел по-другому. Он выглядел готовым.

Держась за Маризу, я стояла у края разверстой, сухой могилы, и мысленно падала, падала в ее безысходную тьму. Шорох винтов, закручивающих крышку гроба, долго будет мне потом сниться в самых безнадежных, густых кошмарах. Я чувствовала, что больше не могу, ломаюсь, трескаюсь, как яичная скорлупа, но, закусив щеки изнутри, удержала себя, не закричала.

После кладбища все пошли в бар. Сейчас, когда тело было предано земле, многим становилось легче. Я видела, как они сбрасывают груз подавленности с плеч, понемногу распрямляются, негромко переговариваются друг с другом, изредка бросая быстрые взгляды в мою сторону. Ронни, всегда прямая и жесткая, опустив плечи, шла под руку с моей мамой. Джек вел Маризу, ее маленькая ладонь терялась в его огромной. Рэн и Рику бесшумно подошли ко мне и встали по обе стороны, пряча от любопытных глаз. Мы шли последними, понемногу отставая от остальных.

– Ненавижу похороны. – красивое лицо Рэна скривилось. – В такие моменты всегда очень ясно понимаешь, что жить – это значит терять тех, кто тебе дорог.

– А я не могу не думать о папе. Почти тридцать лет прошло, а воспоминания такие же яркие. Я тогда ревел как девчонка, а ты – нет, ни слезинки не проронил, помнишь, Рэн?

– Всегда. Мне казалось, что меня разорвет изнутри, хотелось взорвать мир, уничтожить себя, сделать хоть что-то, чтобы картинка снаружи и внутри наконец-то сложилась.

Остановившись, я подняла голову и увидела внимательный взгляд брата. Он рассказывал это для меня.

– Как ты справился?

Он сочувственно покачал головой.

– Я не справился. Я почти сломался. Мне помог тогда Джек.

Я кивнула и хотела было уже двинуться дальше, но Рэн мягко взял меня за плечо, задержав.

– Ева. Не отгораживайся от нас.

Я осторожно положила голову ему на грудь. Так же осторожно брат обнял меня. Рику, стоявший рядом, погладил по волосам. Они пахли вишневыми ветками, ванилью, талой лесной водой и растертыми между ладоней смородиновыми листьями. Такие сильные, теплые и… чужие. Не эти объятия мне были нужны. От подступивших слез болели щеки и щекотало в носу. Я прокаркала глухим, срывающимся голосом куда-то в ворот пуловера Рэна:

– Они думают, что я не плачу, потому что не любила Локи.

– Нет, Ева, нет. Никто так не думает. Все знают, мы с Рику знаем, как ты любила его. И он тоже знает.

На целое мгновение я стала маленькой балованной сестрой двух старших красавцев-братьев, на мгновение я поверила, что мне достаточно только пожаловаться, чтобы они разрешили все мои печали. Но только на мгновение.

Я отстранилась от Рэна.

– Пойдем.

Уходя, я оглянулась.

Но все равно никого не увидела.

Глава 5. Тени миров

Теряешь всегда только то, что боишься потерять. [11]

Живите одним днем, наслаждайтесь моментом, не отравляйте свое настоящее тоской о прошлом и мечтами о будущем. Возьмите любую книгу о познании себя и первым получите такой совет. Дурацкий, невыполнимый совет. Единственно верный.

Просто иногда он означает не радость осознания текущего мгновения.

А невыносимую, жгучую боль.

Все собрались в баре. Еда, спиртное, негромкие разговоры. Местами уже раздавался осторожный сдержанный смех. Жизнь потихоньку возвращалась в свое русло.

Мне было душно. От вида жующих людей накатывали тошнота и омерзение, все лица казались искаженными, голоса – режущими. Кто-то налил мне виски – я выпила, не почувствовав ничего. Мариза сначала сидела рядом со мной, потом убежала к подозвавшей ее Ронни в толпу кудахчущих женщин. Мама о чем-то шепталась с близнецами, папа в компании мужчин то и дело выходил курить на крыльцо. Я подавила порыв воспользоваться тем, что на меня никто не смотрит и уйти. Еще не время.

11

Дмитрий Емец «Мефодий Буслаев. Тайная магия Депресняка»