Страница 9 из 14
Потом, уже после войны, сын-разведчик по своим каналам, очень осторожно и хитро́, выведал, что отец его, Елисей Стефанович Черский, действительно проживал в Швейцарии, в Берне, примерно с тридцать девятого года, что тот был женат на женщине, лет на тридцать его младше… Сведения, к сожалению, были скудные, отрывочные и часто противоречивые. Да и кому был нужен эмигрант-музыкант? Практически славянин… И его жена… Эх! А ведь прадед уже в тридцать был известный музыкант! Выезжал в Европу со своими концертами. Его сочинения исполняли… Скрипач-виртуоз и музыкант-новатор… Париж, Берлин, Варшава, Женева, Милан, Стокгольм. И Прага! И Вена! Гастроли, гастроли…, до четырнадцатого года плотный график… Жаль, что прабабка Хлоя мало чего сохранила… Бо́льшая часть его сочинений утеряны! Точнее – затеряны. А эти, уцелевшие (слава Богу!) космические пять мистерий… Исполнял ли он их где-то? Во Львове тогда, в девятнадцатом? Позже? Что ещё сочинил? Доработал?… Неизвестно… В своих письмах сыну он жаловался, что ему… не работается… Что ушла его музыка, молчит его скрипка…»
Савва с удовольствием качался на «волнах своей памяти, а, пообедав и чуть прогулявшись, он решил вздремнуть. Подспудно он снова ждал от сновидения знака, подсказки.
И ведь точно! Сон оказался замечательным и (кто его знает?)… пророческим.
Будто бы он во Львове… Вторая половина девятнадцатого века… Он знакомится с интересной парой. Мужчина с тяжёлым, засыпающим лицом и ледяными глазами. Глубокие морщины на переносице и от крыльев носа… Представляется:
– Яков Брюс, колдун, алхимик, идеолог петровских реформ и друг Петра Великого.
Она – яркая красавица с высокой причёской и золотым мехом на голых матовых плечах. Пленительная, чарующая и опасная улыбка, которая прячется не в ироничных и равнодушных глазах, а в коварных полных губах, словно вот только испытавших сладчайший поцелуй… Или помада нарочито так размазана! Кровь, кровь тех её мужчин…
Брюс представляет её:
– Ванда. Да, та самая! «Львовская Ванда» писателя Захер-Мазоха. Что испугались-то? Ну-ну… Да вы, батенька, и так и в цепях, и в ремнях и в мехах. И вам нужна плётка! Вам нужна трёпка!
Вдруг из-за спины фельдмаршала выходит маленькая девочка с игрушечной плёткой и тяжёлой связкой ключей в руках.
– Я Хлоя! Я дочка Елисея Стефановича. А Вы? Ах, да… Я знаю…. Вы заблудились… Нет, что вы! Эта плётка не вам… Вам – ключи! Вы же заблудились… Я помогу! А вы должны идти за мной… Не удивляйтесь. И слушаться и меня, и себя и мою подругу Алису… Это её плёточка! Она поможет нам «заплетать» дорогу и «расплетать» узелки… в памяти… А вот и Алиса!
– Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее! – поторопила всех Алиса.
– Вам ясно? – Ухмыльнулась Ванда, облизывая свои красные губы и приподнимая юбки, чтобы поправить сбившуюся резинку на шёлковом чулке.
– Ну да, в целом – неуверенно промычал Савва Арсеньевич – Быстрее! Мне следует поторопиться.
– Вы идиот! Вы не усвоите даже «первой производной»! – засверкала глазами роковая красотка.
– Спокойно, Ванда – тоже кольнул композитора льдом глаз Яков – он поймёт! Медленнее! Медленнее следует жить, молодой человек! Вдумчивее! Бежать душой и духом от суеты и тупости! К Благому Разуму! От тухлой «правильности» к сочной неправильности! Вы же – Рыба. Вам не трудно понять… Ну-ну, не обижайтесь… Просыпайтесь!
«Этот сон следует записать сейчас же!» И показать А.А. Тут один из этих «ключей»! Точно… Чую… – И Савва начал писать далее, заварив себе чайничек крепкого чая.
Сейчас он решил сделать ряд записей – воспоминаний о деде Игоре.
«Мой любимый, мудрый «королевич Елисеевич»! Родился он девятого ноября девятьсот пятого года. Да-а-а… Скорпион Скорпионович! Пальца ему в рот не положи! И не спорь, даже не противоречь! Э-э… Кто там у него… в управителях?… Алина говорила… Да – Плутон и Марс! Что ещё?… Имя скандинавского происхождения… Ингвар… Да… «Воин Бога», «Хранитель Бога», «Хранимый Фрейром»… Точно про деда! Высокий, костистый, с гордо поднятой головой и жёсткими волосами, со лба зачёсанными назад… Выправка, и природная, и военная. Себялюбив, горд! Да, было такое… Упрямец и боец! Что уж любит – защитит! Сверхъестественное трудолюбие, непревзойденная целеустремлённость! Практицизм и хватка… Карьера и чувство долга… Патриот! Но эта логичность, логистика во всём прятали в себе и широту и глубину интересов… И даже богатство воображения, и любознательность, и склонность к саморазвитию! Одинаково любил и Дюма, и Жюля Верна, и Толстого и Гётте. Выйдя на пенсию, был переменчив в настроении, рефлексировал, всё ревизировал, корректировал свои идеалы… Понимал ли уже наконец, что истину следует искать не в борьбе, а в гармонии, а направление развития не в победах, а в равновесии? Начинал ли подозревать, что не следует человеку быть уверенным, будто он до конца понимает смысл и конечный результат своих дел и устремлений…? Да… Несовершенство… всего… Душе нужен приют. Где он? А вообще дед бывал остроумен, добродушен, мог очаровать любого и, особенно, любую… Да, бывал романтичен и замечался за ним (и в семьдесят!) повышенный интерес к слабому полу. Но! Шутил: «Я – преданный семье бабник!» Точно. Был семьянин отменный! А как он мог и как умел заразить оптимизмом, убедить! И не вздумайте хоть грамм критики в его адрес! И не трогать самолюбие! И не пытаться – укусит! Больно!
Умер он в восемьдесят девятом. Восемьдесят четыре года. Умер от инфаркта, быстро, даже не побывав «дряхлым стариком». Ежедневная зарядка, пробежка… Плавал утром,… вышел на берег и упал замертво…
В начале тридцатых он работал инженером-механиком в одесском порту. А в тридцать четвёртом его направили на работу в «органы». НКВД в этом году был реорганизован. Появились новые структуры по обеспечению государственной безопасности. Вот туда Игоря Елисеевича и направили… Внешняя и контрразведка.
Ах, да… В тридцать втором он женился. Родился сын Арсений… Жена родом из Николаева. На николаевском судозаводе они и познакомились. Дед был в командировке. Бабуля тогда работала в заводской столовой, училась в институте…
И вот сорок первый. Война. Семья Игоря экстренно эвакуирована на Урал, в город Молотов. Позже, э… в пятьдесят седьмом, городу вернут прежнее название – Пермь. Семья обустраивается, дед меняет профиль работы… Он сейчас не разведчик, он чекист, но инженер… Он занимается переводом машиностроительных заводов в Молотов, Свердловск, Челябинск… На военные рельсы…
В сорок четвёртом, когда вновь потребовалась его хватка разведчика, да ещё отличные знания и немецкого, и польского, и украинского языков, деда забрасывают на Западную Украину и далее в Польшу… Работа во Львове, Кракове, и его поиски следов отца, Елисея… Знакомства, связи… И личные тоже… Но вот в «органах» созревает какой-то донос: отец майора НКВД Черского И.Е., музыкант Черский Е.С. пропал без вести во Львове в девятнадцатом. Есть мнение (!) – невозвращенец и антисоветчик… Вдруг? Отозвать майора! Деда не репрессировали, а просто отправили обратно на Урал. Поиски следов Елисея временно остановлены.
В сорок шестом командировали в Одессу для борьбы с организованной преступностью. Тогда бандиты «наделали шороху». Дед с «легендой» человека от Николаевской, Херсонской и Севастопольской бандитских группировок внедрился в банду. За отличную работу в этой сложной операции он получил орден из рук самого Жукова и, вернувшись в Молотов, быстро получил звание подполковник… В пятьдесят четвёртом он возглавил отдел контрразведки и промышленного шпионажа в областном управлении КГБ. В этом году опять произошла реорганизация «органов» и появилось это название. И теперь он полковник. Заводы резко перестраивались на «оборонку». Все! Где-то весь завод, где-то – цех-другой. Ракеты, самолёты, катера, двигатели к ним, топливо, заряды, снаряды… Сложнейший, тотальный аппарат надзора и режима. Повсюду, в любом Вузе и НИИ – так называемые «первые отделы», наука зачастую работает под грифом «секретно».