Страница 10 из 14
В шестьдесят пятом году, когда деду стукнуло шестьдесят, он подал рапорт об отставке. Решил уйти на пенсию. Рапорт удовлетворили. Он был ещё крепок, но после двадцатого съезда покатила волна «контролируемого свободно-спёртого» воздуха, сумятица идеалов подистрепала уставшие нервы. Да… Надо сказать честно, что с идеалами светлого коммунистического будущего в душе полковника госбезопасности происходили тревожные и необратимые мировоззренческие деформации… Хрущёв ещё так во всеуслышанье то «пукнет», то громко «пёрн…», то у него «кукуруный понос», то «искусствоведческий»…., то башмаком колотит по трибуне и… вообще. В общем, у кого-то закружилась голова, а кого-то вытошнило, а кто-то… У деда инфаркт, не очень, правда обширный… Его потянуло на «малую Родину», в Одессу. Туда ещё и раньше, после войны, «подтянулась» большая часть родни. Дядья, тётки с семьями, двоюродные, троюродные и прочие бабки, кузины и кузены. Игорю Елисеевичу помог с переездом в Одессу и обустройством его старший и преданный друг, тоже разведчик. Он теперь руководил областным управлением КГБ, генерал-лейтенант, Герой Советского Союза. В первом (!) городе-герое Одессе! Правда официально этот титул городу дали в шестьдесят пятом. По этому случаю власти были щедры на раздачу, квартир, орденов и званий. И вот «удача под раздачу!». Деду вспомнили сорок шестой, его геройство в защите Одессы от банд… Да ещё «Маршал Победы Жуков» похлопотал тоже… Дед получает «генерала» и сначала двухкомнатную, а затем в шестьдесят девятом и шикарную пятикомнатную квартиру в элитном доме на Приморском бульваре. Бабуля в восторге и начинает настойчивые хлопоты о переезде в Одессу детей и внуков…»
Без четверти восемнадцать… Савва Арсеньевич решает быстро дописать ещё буквально пару страничек про отца и мать, а затем на такси поехать на встречу с А2 (так он про себя величал Александра Александровича, умиляясь в шутку математическими терминами «в квадрате», «квадратный корень», «квадратный трёхчлен»! и пр.)
«Ещё бы математику не сочинить «Алису»… Вот ведь…, «квадратура круга», хе-хе… – подумал он и начал писать. Отец, Арсений Игоревич, родился четвёртого февраля тридцать третьего года… Имя Арсений русское, греческого происхождения (там это Андрей…, хм). Значение – «мужественный ». Водолей по Знаку Зодиака. Хм… «Дайте ему общения! Не оставляйте одного!… Яркий и подвижный… Их Уран вечно кружит их в светлых и лёгких плясках… И пыль летит… И барабаны бьют, и трубы зовут! Таков отец?! Не совсем… Да, он – активный человек, чувствительный и обидчивый, желающий жить (помимо работы!) в своём внутреннем мире иллюзий. В работе неутомим, любит движение вперёд, любит преодолевать барьеры, утверждать новое, но часто (особенно в житейских вопросах) бывал нерешителен… И вообще в быту проявлял некомандирский характер. Был чаще мягким и душевным… Имел много друзей, любил их и не хотел замечать их недостатки. Любил отдаться общению, а затем, отдохнув в уединении, быть горящим на производстве. «Бытовуху» терпеть не мог, не способен был вне работы быть аккуратным и сосредоточенным. Всё вечно по дому искал, раздражался, всё от всех домашних требовал: «где моя голубая рубашка?», «где такой-то галстук…, нет, не тот,… а этот»… Твердил: «тебе следует прочесть это,… нет необходимости тратить время на то»… И всем! Вперёд! В «квадратуру круга»! Это я про его любовь к чёткости решений. И дотошности в рабочих решениях и технологии процессов. Он закончил «Карабелку» в Ленинграде и, вернувшись в Пермь, начал работать на Судостроительном заводе. Завод был расположен у затона реки Камы, в посёлке городского типа. Район назывался Закамск, это был Кировский район города Перми. Рядом были ещё микрорайоны, где были серьёзные градообразующие предприятия (особенно связанные с «оборонкой»).
Там были и хорошие трёхэтажные дома сталинской застройки (не столичный ампир, конечно, но…) и «немецкие двухэтажки», с высокими потолками, с «нескупой» планировкой внутри и кое-какой внешней и внутренней отделкой «а-ля старина и модерн» («щипцы» на крышах, кованные решётки балконов, лепка у окон и карнизов, медальоны…).
Карьера отца на заводе быстро росла. В шестидесятом, когда я родился, отца назначили начальником очень важного и сложного цеха – плаза. Это разметка, гибка, а порой и сборка корпусных деталей судов в натуральную величину. Этот цех – специальный огромный ангар, где пол был идеально набран из бруса, поставленного на рёбра, отполированного, прошпаклёванного и прокрашенного. Нужна была высочайшая точность расчётов и работ. Семье тогда выделили трёхкомнатную квартиру в лучшем, «начальниковском» доме в посёлке. В Одессе он тоже работал в судостроении, на ответственных должностях и был на хорошем счету. Тогда ценных работников умели поддержать и государство и предприятие! Этот почёт был крайне важен и дорог людям труда! Отец с матерью, да и дед с бабулей часто и трогательно вспоминали этот свой «уральский период»! Молодость! Надежды! Перспективы! Уверенность в «завтрашнем дне»! Главное: что при обще уровне недостатка в снабжении и общего «иванизма», это – период их личностного и социального роста, и уважения со стороны социума! «От каждого – по способностям, каждому – по труду», плюс соцзащита слабых и обделённых – принцип того социализма, который в СССР не развили до закона жизни! Эх! – «иванизм»…
Особенно скучала по Перми в первые годы переезда в Одессу мама. Во-первых, она – уралочка и там и её корни и родня, во-вторых, она всегда была активисткой, и в комсомоле, и затем, вступив в партию, и в вечной её профсоюзной работе. В посёлке были и прекрасная общеобразовательная школа, и музыкальная и отличный клуб, где и кружков было с десяток, и фильм «крутили» и мероприятия различные (и досуговые, и торжественные) устраивали. Так мама, пианистка (закончила Пермское музыкальное училище), умудрялась и уроки вести в обеих школах, и в клубе организовать самодеятельность (детский и взрослый хоры регулярно держали призовые места в городских смотрах!). А в шестьдесят шестом её даже назначили (в тридцать лет!) директором клуба!
Савва посмотрел на часы: пора! «Эх, грязно! Неразборчиво! А тут забыл, а это…, а то… Эх! Всё, последняя строчка: «Отец ушёл из жизни в возрасте семидесяти восьми, мама жива».
– 4 –
– Взгляни-ка на дорогу! Кого ты там видишь?
– Никого – сказала Алиса.
– Мне бы такое зрение! – заметил король с завистью.
– Увидеть никого! Да ещё и на таком расстоянии!
– Да-а-а!… Цвейг Пра-Стефанович!… Я говорю – слог ваш хорош! Петлист, с точками разрывов первого и второго рода! Обожаю неправильности! И повторов (в отличии от Цвейга) – мало. Поток, поток… Но бессознательного маловато… Побеседуем… Потянем за верёвочки… Есть вопросики, есть… – Хирон мял в руках стопку исписанной бумаги, словно ворожил. Он разве что не нюхал и не жевал листочки. Он «пережёвывал»! – Позже!… Тропиночку поищу ещё сам – он говорил об этом, как о плане к спрятанным сокровищам. Несметным! Савве было приятно такое отношение к его заметкам. Хотя… вопрос о смете всё же беспокоил. Что-то он будет должен ведь! Ладно… Потом…
– Не удивляйтесь ничему! Всему удивляйтесь! Всё – удивительно! Э-хе-хе… С каждым подобным дельцем я раскручиваю спираль времени… Да-с! Вы знакомы, извините, с нейролингвистическим программированием? Вы, внук разведчика? Нет? А с распрограммированием?! О! Это – листать «Книгу Судеб» в обратную сторону. Непрерывное «конформное отображение»! Вы – в меня, я – в вас, в вашего прадеда. В «комплексную плоскость» времени! В его мнимую часть! В сбережённую вами форму бесконечно малых рефлексий, в сбережённые вами углы между параллельными и скрещивающимися Судьбами энергетических линий Рода. Линий кривых, но Живых. Кривые третьего рода! Памятью хранимых! Славно, знаете ли…
Музыкант ничего не понимал, кроме того, что этот «бред юродивого» «варит» сейчас некую алхимическую смесь и в вареве этом есть определённая… даже не закономерность, а… отточенность скальпеля Провидца. И по лезвию сверкают огонёчки твоего зодиакального созвездия, где вот блеснул ты, а вот – промельк прадеда…