Страница 2 из 5
Раб немоты телефонной,
Мысленно столько поступков
Я совершил исступленно:
Хлопал воротами рая,
Руку давая подруге,
С мамонта шкуру сдирая,
Хвастался луком упругим,
Бился в смертельном балете
Рыцарем громких девизов…
Но в двадцать первом столетье
Ты нажимаешь на вызов.
Ринулись радиогерцы,
Все захлестнув, как цунами,
Бьется мобильником сердце
В левом нагрудном кармане.
Когда
Когда тебя неловко обнимал,
Еще не зная струнок сокровенных,
Душа твоя была чужой Вселенной,
В которую на час я прилетал.
Когда еще не знал твоих я губ,
Чтоб узнавать их, как сейчас, на ощупь,
Жилось тогда сложней нам или проще –
Ответить до сих пор я не могу.
Когда еще Полярная звезда
Не чувствовала взглядов наших встречи…
Да полно мне! К чему все эти речи?
Не верю я, что жил еще тогда.
Мне кажется, родился я в тот миг,
Когда твое узнал впервые имя.
И время-дождь пусть каплями косыми
Не тронет на асфальте белый лик.
Когда его я мелом рисовал,
Еще не зная струнок сокровенных,
Душа твоя была чужой Вселенной,
Манящей, неизведанной Вселенной,
В которую навек я прилетал.
Открытой двери свет
Домой шагаю. Поздно.
Лишь тень скользит у ног.
Встряхнется сонный воздух,
Почешет мягкий бок.
Ветвями ивы дрогнут
Ресницы тишины,
Но неба плащ застегнут
На пуговку луны.
Опять ни звука в мире,
А в доме – все темно,
И лишь в одной квартире
Неспящее окно.
И на пороге ляжет
Открытой двери свет,
И голос близкий скажет:
«Ну, вот и ты. Привет!».
Маргарита
Это имя не случайно,
Но не каждому открыта
Та булгаковская тайна
В звучном слове Маргарита.
Словно ведьминское зелье
В теплом воздухе разлито:
Первозданное веселье
Овладело Маргаритой.
Черный, белый – грань, как бритва.
Ну их всех! Осталась рыжей.
То ли шабаш, то ль молитва,
Но к чему б я ни был ближе:
К раю, к аду – все равно мне,
И ни в грош сужденья чьи-то.
Я и после смерти вспомню
Это имя – Маргарита!
Ненужное счастье
Сужался свет в дверном проеме,
Сгущалась ночь за гранью стекол,
И тишина стояла в доме,
Лишь кран на кухне еле чмокал,
Да дверь скрипела… На мгновенье
Метнулись тени черной кошкой.
Я про себя считал ступени,
Шаг ускоряя понемножку,
И разрываясь на две части,
Я улыбнулся – чуть натужно:
Могла бы стать моим ты счастьем,
Да только мне оно не нужно.
Счастлив и несчастлив
У затихающего дома
Мы попрощались незаметно,
Как будто не были знакомы
Пять зим. И лишь четыре лета.
Весна сквозь звездные бойницы
Ведет огонь на пораженье,
Но мы с тобой друг другу сниться
Уже не будем, к сожаленью.
Огни в окошках тихо гасли,
Как вымирающее племя,
А я был счастлив и несчастлив,
Причем в одно и то же время.
Багряный лист
Опавший лист был так багрян
И формой так похож на сердце…
Лежал, заброшенный в бурьян…
Игрался ветер хлипкой дверцей,
Через которую когда-то
Давным-давно в мой дом вошла ты.
Царица-ночь
Царица-ночь входила властно
В мой дом средь зарослей осоки,
И скользкий шелк закатом красным
Струился с плеч твоих высоких.
И поцелуи были жарки,
Как языки огня в камине.
Дрожали смутных звезд огарки
И растворялись в небе синем…
С реки ползут ночные тени,
Но нас они не потревожат:
Гремит тамтам сердцебиений,
И в темноте пылает кожа.
Мгновенья замерли навеки,
До междометий сжались фразы…
И лишь рассвет раскроет веки
Стыдливых роз в стеклянной вазе.
Коронары переплетя
В лабиринтах библиотеки
Затеряемся мы с тобой.
В жертву нас принесут ацтеки,
Разукрасив тела резьбой.
Кровь моя и твоя сольется
На священных ножах жрецов.
Мы, обнявшись, летим в колодце,
Где внизу – божества лицо.
Прорастают сердца друг в друга,
Коронары переплетя.
Воздух лег под ступни упруго.
Притяженье забыть – пустяк.
Мы скользим лабиринтом древним,
Где становятся явью сны…
Но манящую книгу-дверь мы
За собою закрыть должны.
Только что-то из прошлых жизней
Будет в нынешней нас хранить,
И от сердца до сердца брызнет
Незаметная глазу нить.
Катамараном
Свою любовь храня упрямо
В ненастьях времени-реки,
Бочком к бочку – катамараном –
Плывут куда-то старики.
Идут, как сросшиеся лодки,
Друг друга за руку держа.
Пускай их путь был не коротким –
Над золотом не властна ржа.
Грустить бы только светлой грустью,
Не торопить бы вечный бег,
И чтоб у всех, пришедших к устью,
Был рядом близкий человек.
Не сломить мою Россию
О трех типах мебели. Иронично-патриотичное
Америка – офисный стул:
Все можно настроить, как нужно,
Нажал на рычаг, повернул…
Удобно, нет спору.… Но скучно.
Европа – старинное кресло:
Местами потерто и тесно,
Но в нем так приятно ютиться,
Дыша ароматом традиций…
Россия – скамейка в саду:
Как сядешь – занозы в заду,
И дует, и жестко, и холодно здесь…
Но только на ней имена наши есть.
От печи начиналась держава российская
От печи начиналась держава российская,
От печи, да не лежа на этой печи:
Что якутский мороз, что нам стужа мансийская –
Рубим избы, печные кладем кирпичи.
Заметают снега поселения русские,
Из сугробов упрямые трубы торчат.
На восток и на север дорожками узкими
Серебрится просторов холодных парча.
Так с природой суровой страна моя спорила:
Месит глину печник – значит, дому почин!
Видно, русской державы течет вся история
Через устье широкое русской печи.