Честь

– А ты Кириллу Петровичу сказал? Может, они что-то готовят?

– Что готовят? – не понял Антон.

– Мало ли что! Шумок, ки пеж. Они – дурные!.. Может, группа у них! Ты что, маленький! Или они нас за глотку возьмут, или мы должны!

И вдруг Антон понял! Вот теперь он понял все: что не побега Мишки нужно опасаться и не о побеге они сговаривались в кубовой, – зачем сговариваться, когда в ту ночь они могли просто уйти? – а совещались о чем-то другом. И теперь вагонный разговор вспомнился весь, целиком. «Свяжись со своими, подбери и действуй…» Неужели все это может быть – и баррикада из кроватей и что-то еще, чего нельзя было даже вообразить и что казалось пустыми выдумками Мишки!

А когда Антон опять поделился с Дунаевым, а потом они вместе рассказали обо всем Кириллу Петровичу, тот посмотрел в широко открытые глаза Антона и похлопал его по плечу.

– Не спеши, Антон! Не спеши!.. А в общем, спасибо! Молодец.

Но Антон не понял: Кирилл Петрович добродушно посмеялся над ним или уже что-то знает.

А вот Антон стоит опять на площадке перед мастерской и смотрит в окно. Это стало его любимым местом: отсюда виден мир. Он постепенно тонет в голубой дымке сумерек, и только заря над лесом горит своим холодным зимним пламенем. Воля!

И вдруг Антон видит, как от мастерской, по направлению к стене, отделяющей ее от жилой зоны, метнулась темная тень человека, раздетого, без шапки. Он подбежал к стене, подпрыгнул и, сделав какое-то движение рукой, побежал обратно. Все это происходило довольно далеко, и лица в сумерках Антон не рассмотрел. Но кто это? Зачем человеку ровно на одну секунду подбегать к стене, взмахнуть рукой и исчезнуть? Что это за взмах руки, словно бросок?.. Бросок? Да, он что-то швырнул через стену. Кончился перерыв, и под скрежет напильника Антон все время думал о том, что он увидел.

– Да что ты делаешь? Что делаешь? Смотри! – возмутился Никодим Игнатьевич. – У тебя же перекос получается. А ну возьми измерь!.. Да тут и на глаз видно!

Антон измерил и, убедившись, что испортил деталь, расстроился.

– Что это ты как неживой нынче? – удивился Никодим Игнатьевич. – Работаешь, так работай, о посторонних делах думать нечего.

– А я, может, не о посторонних делах думаю! – вырвалось у Антона.

– О каких же таких не посторонних? – ворчливо спросил Никодим Игнатьевич.

И тогда Антон тихонько рассказал ему обо всем, что видел.

– Ну ладно, ладно! Работай! – сказал Никодим Игнатьевич.

Но через пять минут он вызвал его в комнату для мастеров и дал пропуск на выход из мастерской.

– Иди к Кириллу Петровичу и доложи.

Антон побежал в отделение – Кирилла Петровича там не оказалось, оттуда в комнату воспитателей – она была заперта. Что делать? Где его искать? А время идет – скоро конец работы в мастерских, и тогда «тот» придет и поднимет то, что он бросил. Антон одно мгновение соображает и сразу принимает решение: нельзя терять время на розыски Кирилла Петровича нужно действовать самому. Он бежит к тому месту, куда, по его расчетам, упал таинственный предмет, и быстро его находит: на деревянной ручке – заточенный железный штырь. Пика! Он поднимает находку и бежит, чтобы скорее сдать ее Кириллу Петровичу. Но потом соображает: а зачем? Разве дело здесь в пике? В человеке здесь дело, а не в лике! Кто бросил? Он придет на то место, поищет, не найдет и завтра изготовит другую пику и тогда поступит как-нибудь хитрее. Нужно взять человека!

Антон бежит обратно, кладет на место злополучную пику и оглядывается: где можно спрятаться? Вот выступ стены. Вот навес с какими-то ящиками. Не долго думая, Антон прячется за ящики. Он смотрит и слушает, боясь пропустить хотя бы один звук. Вот ребята пошли из мастерской, вот так же, с песнями, направились в столовую, на ужин, – Антон сидит и ждет, и ему становится уже холодно, но еще хуже холодок сомнений, который заползает в душу: а ну-ка его заметили и никто уже сюда не придет за этой пикой и Антон зря здесь мерзнет. Но он решил: все равно! Он будет сидеть здесь хоть до самой ночи!

И все же чуть не упустил то, ради чего ждал. Он не заметил, как человек оказался рядом – может быть, прокрался вдоль стены? Антон увидел его, когда тот, нагнувшись, шарил по земле руками. И тогда одним скачком Антон прыгнул ему на спину и сбил с ног. Человек упал, но тут же вывернулся и ткнул Антона кулаком в подбородок. Антон лязгнул зубами, но, почувствовав, что противник старается подняться, схватил его за ногу и снова повалил. Тут он рассмотрел: это был тот самый Камолов, который отсиживался с Мишкой в кубовой.

– Ну что ты сделаешь? Что ты сделаешь? – сказал Антон. – Ты все равно никуда не уйдешь!

– Ну и ты не уйдешь, сука! – прохрипел Камолов, снова пытаясь вырваться и подмять Антона под себя.

…Не дождавшись Антона, мастер забеспокоился и после работы пошел к воспитателю, и вот они вместе решили искать Антона. Нашли они его в самый разгар борьбы с Камоловым и обоих привели к майору Лагутину. Пику они с трудом отыскали в снегу.

Но майор Лагутин был занят. Начальник в это время уехал в Москву, на совещание, и майор оставался вместо него.

Высокий и худой, с небольшими остренькими глазками, он казался прямой противоположностью Максиму Кузьмичу – был немногословен и суховат. Они дополняли друг друга и хорошо друг друга понимали. Максим Кузьмич был иногда добр, иногда резковат и, поддаваясь настроению, принимал иногда смелые, а иной раз и рискованные решения. Майор Лагутин был последователен и строг, может быть, немного педантичен, но педантичностью своей дополнял размах начальника.

Сейчас он беседовал с писателем Шанским, который, поселившись у Никодима Игнатьевича, целые дни проводил в колония и постепенно становился там своим человеком. Пытаясь проникнуть во все тайны и тонкости так заинтересовавшего его учреждения, он старался разобраться во всем сам и сопоставить с тем, что слышал и от майора Лагутина и от начальника. Широта и педантичность, доверие и настороженность, любовь к человеку и строгость – что это: разные направления или две колеи одного и того же пути?

Во время разговора к майору Лагутину и заглянул Кирилл Петрович, но, заметив писателя, замялся.