Soul on Fire

Иногда он записывал не что-то конкретное, а просто присылал видео, где он распевался и играл себе на синтезаторе или гитаре, приписывая что-то вроде, что вышло тупо, неважно и плохо. Он писал:

«Все же надеюсь, это тронуло твое сердце».

Он писал это и не знал, что Лана, завороженная, с удовольствием слушала и сохраняла на телефон. Даже выбрала себе любимые. Она слушала его расслабляющий, проникающий в самую душу голос и думала — наверное, он поет это специально для нее. Даже если это не так.

«Я думаю, я чувствую то же, что и ты», отвечала она.

Лана любила гулять одна, с мороженым садиться в парке и слушать в наушниках его песни. Она наблюдала за гуляющими, как бегают дети, как взрослые гуляют с собаками. Она наблюдала, как кипит жизнь, пока Юнги спит.

Записывая, Юнги старался, как мог, волновался, словно это выход на сцену, потому что знал, что она будет внимательно слушать, специально выйдет куда-нибудь на улицу, сядет на скамейке с каким-нибудь «Маунтин Дью» и будет вслушиваться в каждую ноту. Будто это самое важное, что только может быть. Будто от этого будет зависеть ее жизнь — будет зависеть хоть что-то.

«В ЛА так красиво. Я прилечу когда-нибудь», писал он и никогда не прилетал.

«В Сеуле здорово. Я прилечу к тебе первой», отвечала она и никогда не собиралась туда.

Она снимала ему видео из ЛА, делала настоящие туры, будто она блогер. Только ее видео смотрел один единственный человек. И она просила снимать его тоже. Юнги не любил такую ерунду — ему было не по себе ходить по городу с телефоном. Приходилось еще давать комментарии, и он чувствовал себя полным идиотом, разговаривая сам с собой. Но все равно снимал ради нее. Дарил ей возможность побывать там, где она никогда не была. Там, куда она хотела попасть. Она постоянно бывала в Корее — вместе с ним.

Юнги никогда не мечтал поехать в Америку, но в Калифорнии было что-то такое чарующее, особенно, когда видео присылала Лана. Она выбирала самые подходящие моменты, снимала самые волшебные закаты, словно у нее был талант передать всю эстетику через телефон. Там всегда было чистое небо, много пальм, а на пляж Лана приходила просто чтобы подышать свежим морским воздухом. Несколько раз она даже не ленилась вставать рано утром, чтобы снять ему видео. Она говорила:

«Я встречаю рассвет вместе с тобой». Хотя, вообще-то, у него было девять вечера. «Ты должен увидеть калифорнийскую мечту когда-нибудь». В это время на пляже была только она — и он.

И он хотел увидеть. Он представлял, как там солнечно, когда у них дни напролет шел дождь или вообще снег. Замерзая в куртке, кутаясь в шарф, он пытался согреть себя мыслью о том, как там тепло. Он даже поставил на обои одну из сделанных ей фотографий, поэтому у него всегда было солнечно. Он представлял, как Лана, такая же солнечная и теплая, катается по улицам на роликах со своим мороженым со вкусом баббл-гам.

«Ты не знаешь меня в жизни, но знаешь, что я стереотип калифорнийской девчонки, и езжу по городу на роликах».

Юнги и сам поверил, что Лос-Анджелес — город его мечты, потому что там была она. Он не думал, что тот, кого ты так хорошо понимаешь, может быть так далеко. Настолько далеко, что с трудом можно вообразить его существование. Просто в другом мире. В параллельном. Лана существует только на экране — его телефона. Словно она просто сериал.

Когда они только познакомились и стали обмениваться плейлистами, он писал что-то вроде:

«О боже, неужели ты тоже любишь эту песню».

Или:

«Серьезно, ты слишком крутая для меня».

Он писал:

«Не могу поверить, но у меня чувство, что я знаю тебя очень-очень давно».

Она часто писала всякие глупости, которые, как она считала, никогда не будут интересны, разные мелочи, которые происходили с ней в течение дня. Она писала и не знала, что это интересно ему. Было мило просыпаться и видеть семь сообщений от нее. Когда просыпалась Лана, то видела одно единственное — Юнги был не таким уж многословным. Они будто общались по почте — постоянно с задержкой.

Когда у нее что-то случалось, и когда ей нужна была поддержка, он писал что-то вроде:

«Хорошо, моя дорогая, для начала ты должна понять, что ты лучшая». А сам он обычно не жаловался. Ее маленький телефон превращался для нее в целый мир, потому что он уверял ее, что она круче всех.

Это так странно, что кто-то, кто так хорошо тебя знает, живет так далеко. Это так странно, что есть кто-то, кого ты так хорошо знаешь и кого никогда не увидишь. Так странно, что это один человек.

«Нам нужен компромисс. Мы должны встретиться где-нибудь посередине», писал он.

«Я обожаю Венецию. Давай там».

И было так забавно представлять, что она действительно поедет в Венецию, где никогда не была, и он поедет туда тоже.

Лана никогда не летала на самолетах, но у нее была мечта маленькой девочки — непременно побывать в Венеции. Над ее столом были развешены распечатанные фото из интернета, а с каждой зарплаты она откладывала некоторую сумму на сберегательный счет. Она была влюблена в нее без памяти.

«Это ровно посередине. Ты должен приехать туда», настаивала она.

«Ну, вообще-то, не так уж и посередине». А Юнги с трудом представлял, где это находится, и у него были другие мечты.

Когда ты не знаешь человека лично, ты можешь сказать ему все, что угодно. Ты можешь сказать ему намного больше, чем тем, кто знает тебя лучше всех. Ты можешь сказать ему все то, что не можешь сказать им. И поэтому Юнги мог написать:

«Я бы влюбился тебя, как в тупом сериале, если бы увидел тебя, но ты бы не обратила на меня внимания».

А она, совершенно не переживая о том, что это когда-то может случиться, отвечала спокойно:

«Я бы влюбилась первой. Просто ты бы об этом не сразу узнал. И еще подумал бы, что я дурочка».

«Ты бы что-нибудь спела для моего трека», продолжал он.

«А я научила бы тебя кататься на роликах».

«Но я неповоротливый».

«А у меня нет слуха».

«Я бы тебя обработал».

«А я держала бы тебя за руку».

Было мило и интересно помечтать о том, что никогда не случится. Словно фантазируя перед сном, как ребенок, ты представляешь что угодно, потому что знаешь, что тебе не придется за это отвечать.

Когда он куда-нибудь исчезал, она писала ему:

«Просто скажи, что ты в порядке». И ничего не спрашивала и не пересказывала бесконечные события из своей жизни. Оставалось только размышлять, что с ним на самом деле происходило.

И он писал, просто чтобы она знала, что он здесь.

«Когда-нибудь мы встретимся в Венеции», наивно писала она, словно пересказывала сюжет какой-то сказки. Они влюбились с первого взгляда и умерли в один день — так это и звучало.

«Кажется, мне придется приехать туда, раз ты так о ней мечтаешь», отвечал он, словно соглашался с ребенком, который верил, что принц и принцесса прожили долго и счастливо. Но все мы знаем, что там на самом деле произошло.

А потом он как-то перестал писать, и она тоже. Переписка и без того не была непрерывной, но реальная жизнь поглощала без остатка и не оставляла ничего, кроме неприятностей. Она слушала его песни по утрам — его песни с нежным, чуть хриплым голосом. А он смотрел ее видео по вечерам — слушал, как она, не смущаясь, заливисто смеется сама с собой и, вытянув селфи-палку, едет на роликах и что-то рассказывает ему о своем дне.

«Я скучаю», писала она иногда.

«Я тоже скучаю», писал он спустя пару месяцев. Не получив ответ еще через три месяца, он писал вдогонку: «Я скучаю». То же, что и она, потому что не знал, что написать еще. Потому что это правда.

«Венеция — это наше место», писала она. «Я лечу туда в следующем месяце. Ты поедешь?».

Лана не надеялась получить ответ. Она не чувствовала, что они сохранили ту особенную связь, и решила, что в этом нет смысла. Но он написал:

«До какого числа ты там пробудешь?».