Страница 8 из 16
Где-то вдалеке продребезжал трамвай. Сергей остановился, давая ему дорогу, не собираясь бежать перед движущимися вагонами. И вдруг увидел возле главного входа множество людей, почти толпу. Люди кричали, глядя куда-то вверх, и размахивали руками.
Переждав трамвай, Аджанов побежал вперед и врезался в эту толпу. Появлявшиеся в ней истерические взмахи рук напоминали ветряные мельницы. И вдруг застыл…
В окне третьего этажа, прямо на подоконнике, стоял человек. Обеими руками он держался за раму. Силуэт его был виден достаточно четко – темный, чуть согнутый.
Но самым страшным и странным было другое. Это было окно кабинета редактора. Как раз того самого редактора, к которому Сергей должен был прийти в течение десяти минут.
Он поддался вперед, разрезая в толпу, как нож масло, и все пытался разглядеть лицо. Нет, этот человек был ему не знаком.
В толпе буквально голосили. Предлагали расстелить брезент, вызвать милицию и пожарных. Аджанов почти не слышал всех этих слов.
Мужчина вдруг что-то крикнул. Но крик его растворился в других голосах. Затем он поднял вверх правую руку. Почему-то поднес ее к горлу. Резкое движение. Тело пошатнулось. Затем рухнуло вниз.
Мужчина летел буквально пару секунд, но Сергею показалось, что прошла вечность. Истерический крик завис в воздухе…
Описав какой-то странный полукруг, тело рухнуло на плиты мостовой. Из-под головы растеклось огромное пятно крови. Все буквально залило этой кровяной волной.
Кто-то из толпы бросился вперед. Подошел и Аджанов. Мужчина лежал лицом вниз. Из-под его головы растекалась по плитам, буквально фонтанировала кровь. Вдалеке послышался громкий звук сирен милицейских машин.
Сергей поднял глаза вверх. В окне третьего этажа, том самом, откуда выбросился человек, он увидел искаженное ужасом белое лицо редактора, которое сморщила уродливая гримаса какого-то непонимания и отвращения. Было ясно, что редактор долго не сможет прийти в себя.
Аджанов все-таки рискнул подняться наверх. Улицу перед киностудией уже заполнили сотрудники милиции. С редактором он столкнулся на лестнице. Тот замахал на него дрожащими руками:
– Потом, потом…
Сергей вошел в открытый кабинет. В нем все было, как прежде – обычный стол, машинописные листки, которые сквозняк разметал по полу.
Зачем он здесь? Аджанов остановился, понял, что не может больше находиться в этом месте, и ушел прочь. Внизу все еще толпились люди.
Редактор что-то говорил сотрудникам милиции. Тело, уже покрытое брезентом, грузили в «скорую помощь». Увидев своих знакомых, Сергей пошел к ним.
– Это Василий, монтажер, – пояснил режиссер, занимающийся съемкой каких-то партийных короткометражек.
– Что он делал в кабинете редактора? – Аджанов изо всех сил пытался держать себя в руках.
– А хрен его знает! – пожал плечами режиссер. – Ворвался в кабинет, стал что-то орать, как ненормальный. Затем взобрался на подоконник и бритвой перерезал себе горло.
– Как бритвой? – ахнул Сергей. – С высоты же упал!
– Да кто разобьется с третьего этажа? – пожал плечами режиссер. – Ну, ноги себе сломал бы, и только. Выжил бы, идиот. Но он перерезал себе горло, потому и умер сразу. Видел, как из него кровища хлестала?
– Видел, – вздохнул Аджанов, – видел. А я думал, что это из головы разбитой.
– Да какая голова! Из горла перерезанного. И бритву с ним рядом нашли. Так что…
– Но зачем? – От всего этого по телу Сергея вдруг волнами прошел ледяной, морозный холод. – Зачем? – повторил он.
– Белая горячка! – В разговор вмешался третий знакомый, оператор. – Говорят, пил страшно. Только вышел из запоя и головой повредился. И вот.
– Давно он на киностудии работал? – Аджанов вдруг подумал, что совсем не знал этого человека, избравшего такой ужасающий способ смерти.
– Васька? Да лет десять уже. Больше, чем все мы.
– И он в монтажном цехе был?
– Монтажер, – подтвердил оператор, – ну, так, посредственный. Вечно раскадровку путал.
Сердце Сергея вдруг остановилось, а потом ухнуло вниз. Он вдруг понял жуткую вещь: смерть человека по имени Василий произошла в точности так, как он записал в одном черновике сценария! Он все-таки его записал – тогда, много месяцев назад, когда редактор раскритиковал первый вариант «Гранатового дома».
От этой мысли его буквально выворачивало наизнанку. Ведь и имя Василий он предсказал. Василий! А он совсем не знал этого человека! Как могло такое произойти?
На киностудии больше делать было нечего. Еще немного потоптавшись и наслушавшись страшных, но глупых рассказов, Аджанов решил вернуться к себе.
В комнате открыл письменный стол, принялся рыться в черновиках… Этого черновика не было. Несколько сцен несуществующего сценария, где он описывал смерть мифического Василия в кабинете редактора, исчезли из ящика письменного стола.
Сергей перерыл все. Вытряхнул методично все ящики, пересмотрел каждую бумажку. Черновика не было. После этого он сделал абсолютно немыслимое для себя: выгнал всех из комнаты и закрыл дверь на замок.
Впервые за столько месяцев он остался в комнате совершенно один. В дверь стучали, к нему ломились по-прежнему, но он громко послал всех, сказав, что болен и хочет спать. Не пустил даже Алю и Артура.
Аджанов действительно чувствовал себя больным. Он лег в кровать и укутался одеялом до подбородка. А когда стемнело, не стал включать свет. Ему было страшно.
Единственное, что он сделал, это открыл настежь окна, чтобы хоть как-то прогнать духоту. И почти сразу уснул.
Сергей заснул так быстро, будто провалился в темную пропасть. Поначалу сновидений не было, совсем. Но потом… Потом он услышал голос.
И, почти подпрыгнув на кровати, резко сел – этот голос был ему знаком. Это был голос его матери, которая умерла 10 лет назад…
– Беги! Ты должен бежать! – Исполненный муки, он разорвал его мозг, разлился по венам непереносимым отчаянием, разорвал душу отсутствием малейшей надежды.
– Беги! Спасайся! Скорей!
Аджанов слышал этот голос так четко, словно мать была рядом, словно стояла рядом с его кроватью, заламывая руки и благословляя:
– Беги! Беги отсюда! Ты должен спастись!
С таким же отчаянием она обращалась к нему, когда его арестовали в первый раз. Сколько горя было тогда в ее голосе! А его арест она так и не смогла пережить.
Сергей знал, что, умирая, мать плакала и проклинала, его, обвиняя в своей смерти, а затем благословила на жизнь. Он был таким же, как она, – с неустойчивым, противоречивым характером.
Но за десять лет мать ни разу не приходила к нему во сне. А сейчас этот голос буквально заполнил все пространство вокруг, добрался до его души. Аджанов сел на кровати, не зная, что делать. Затем стал одеваться.
Грохот в дверь – реальный, настоящий грохот застал его в тот момент, когда он тянулся к дорожной сумке.
– Открыть, немедленно! – били в дверь, и Сергей догадывался кто.
В комнату вошли пятеро. Один, в штатском, сунул под нос корочку:
– Управление госбезопасности. Вы Сергей Аджанов, режиссер?
– Да, – отрицать было бессмысленно.
– Это принадлежит вам? – Он сунул прямо ему под нос тетрадку с недописанным киносценарием.
– Да, – вздохнул Сергей.
– Вы арестованы. Одевайтесь, вы поедете с нами.
Другие сотрудники КГБ в это время переворачивали вверх дном всю комнату. Один подбежал к нему.
– Ах ты ж гнида! – и двинул кулаком в живот.
Аджанов согнулся, закашлялся, задыхаясь. Резкая боль обожгла все внутри. А на пол тем временем выбрасывали его вещи, вообще все вещи, которые были в комнате, в том числе и постельное белье. И сотрудники госбезопасности топтались по ним…
Глава 4
Емельянов спал. Вернее, он делал вид, что спит. Он очень умело притворялся. Отшлифовано это умение было до совершенства. А как же иначе? Не выжить по-другому, не просуществовать. И не делать то, что хочется, если не умеешь притворяться.