Гибельный шторм (ЛП)

— Ты не ранен?

— Я в порядке, мой господин, — ответил библиарий. — Вы понимаете, что произошло?

Сангвиний задумался перед тем, как дать ответ.

— Не до конца. Но даже этого достаточно, чтобы не терять бдительности.

— Это была Жажда? — спросил Кано. Несмотря на иные симптомы, общая картина приступа безумной агрессии была похожа на то, что ему доводилось видеть ранее.

— Нет. Что-то другое.

Сангвиний вернулся на командный помост и обвел взглядом всех свидетелей приступа своего безумия — и смертных, и легионеров. Неулучшенные офицеры побледнели. Они и не такое повидали на Сигнус Прайм, но напоминание о произошедшем на той планете стало испытанием как для них, так и для Кровавых Ангелов.

Судя по пикт-экранам, куда выводились данные ауспиков, фантом продолжал менять позицию относительно флота. Но сейчас он, похоже, пытался держаться подальше от Ангела.

— Напав на одного, я ранил всех вас, — сказал Сангвиний. Та ярость, которую он обрушил на Кано, исчезла. К Ангелу вернулись привычное благородство и осознание причиненной другим боли. — Но атака врага не увенчалась успехом. Мы отбили ее.

Он кивнул герольду.

— Враг, уничтожавший наши корабли, впервые получил отпор. — Примарх помолчал. — Я не неуязвим. Никто не может таким похвастаться. Но мы принимаем эту истину, и она делает нас еще сильнее, наполняет рвением и целеустремленностью. Отчаяние и гордыня ведут к поражению. Но мы не проиграем.

Со времен Сигнус Прайм, за все время существования Империума Секундус речи Сангвиния, которые доводилось слышать Кано, были пропитаны меланхолией.

Ангел нес тяжкое бремя. Библиарий и сам с трудом прогонял мрачные мысли о судьбе легиона. Насколько же тяжелее было примарху? Ему приходилось жить с пониманием того, что это его оскверненная кровь обрекла всех Кровавых Ангелов на проклятие. Но после Пиррана что-то изменилось.

Поначалу Кано думал, что ему показалось, но теперь он был в этом уверен. В глазах Сангвиния была все та же тревога, он все так же вглядывался вдаль, будто высматривая какой-то миг в будущем. Но голос примарха стал другим. Казалось, Ангел увидел что-то, что раньше считал невозможным, и это придало ему сил. Груз тревог никуда не исчез, но появились новые возможности, и примарх был готов бросить вызов судьбе. И хотя, как и для всех остальных, произошедшее не прошло для примарха бесследно, псионическая атака врага разбилась о щит надежды, значительно окрепший за последнее время.

Кано очень хотел, чтобы понимание добавило ему уверенности, но этого не происходило.

Сангвиний обвел взглядом легионеров и смертных. Лицо Ангела снова омрачила тень тревоги.

— Я буду в Санкторуме, — сказал он Кано и покинул мостик.

Спустя несколько часов флот вышел из имматериума в материальную вселенную, но примарх еще не закончил медитацию.

— Координаты получены, — объявил Мот. — Это Давин!

«Ну наконец-то», — подумал Кано. Но когда ставни начали подниматься, его кольнула ледяная игла дурного предчувствия.

Как только звездная система стала видна сквозь бронестекло обзорного экрана, мостик флагмана Кровавых Ангелов погрузился в тишину. Люди увидели перед собой колоссальный монумент смерти...

Систему Давина окружала серая сфера. С точки, в которой флоты вышли из варпа, она казалась гладкой и пористой. Сначала Лев подумал, что сфера сделана из рыхлого камня. Ее гравитационное поле было столь слабым, что едва регистрировалось датчиками кораблей.

— Почему у меня такое ощущение, что я смотрю на могилы? — спросил Ольгин.

— Это не могилы, — ответил Лев, когда флоты подошли ближе и текстуру сферы стало можно рассмотреть через окулус. — Это склеп.

Примарх покачал головой, будто отказываясь верить своим глазам.

— Сфера состоит из костей.

«Непобедимый разум» подошел на расстояние полутора тысяч километров к поверхности некросферы. Блоки ауспиков сфокусировались на небольших областях загадочной структуры и вывели на гололитические проекторы многократно увеличенные изображения. Отдельные кости и целые скелеты переплетались друг с другом, образуя неровную, узловатую поверхность. Там были останки людей, эльдаров, орков — всех ксенорас, с которыми доводилось встречаться Льву, и других видов, которых он никогда не видел.

Некросфера излучала ауру невероятной торжественности. Она была абсолютно неподвижна и, казалось, символизировала неизбежный конец всего сущего. За пределами сферы Гибельный шторм бесновался даже сильнее обычного. Кости будто плавали в болезненно-многоцветном море. Материальная вселенная вокруг Давина кровоточила, а сама система была воплощением смерти, засевшим в самом центре раны.

Лев отдал приказ о пробной бомбардировке.

«Непобедимый разум», «Почетные деяния» и «Нетерпимый» выстрелили из орудий «Нова». Эффект был такой же, как если бы они стреляли сквозь облако. Лучи без труда пробили слой костей, разбросав во все стороны облака осколков. В результате удара в некросфере появился разлом диаметром несколько десятков тысяч километров. Этого было достаточно, чтобы все три флота беспрепятственно вошли в систему.

— Что означает этот барьер? — спросил Ольгин.

— Прямо сейчас, — ответил Лев, — он символизирует слабость врага. Даже смерть отступает перед нами. Ничто не может нас остановить.

Лев повел Темных Ангелов внутрь некросферы. Остальные флоты двинулись следом, погружаясь в бесконечные серые глубины.

Физически проникновение внутрь некросферы оказалось несложным, чего нельзя было сказать о ментальном аспекте процесса. Жиллиман, Прейтон и Город стояли в покоях примарха перед панорамным иллюминатором. Когда «Самофракия» пересекала границу сферы, им удалось получше рассмотреть, что из себя представляет барьер. Серые обломки, выбитые со своих мест залпом Темных Ангелов, медленно проплывали мимо. На безбрежном кладбище были не только скелеты живых существ, но и погибших кораблей, городов и планет. Неживая материя превратилась в органику. Камень, металл и газ — все стало костью, серой и холодной. У планет появились ребра, а у городов — черепа. Все, чтобы показать, как именно они погибли.

Опознать другие останки было труднее. Некоторые принадлежали настоящим гигантам — как людям, так и ксеносам. Иные напоминали скопления кристаллов. А еще какие-то были сферами, ровными и гладкими, как черепные коробки.

— Это что, статуи? — спросил Город.

— Нет, такие же кости, — ответил Жиллиман. — Они тоже когда-то были живы, а затем умерли.

Прейтон заворчал от псионической боли.

— Это надежды, — пояснил библиарий. — Мечты. Философские концепции.

— Враг, с которым мы сражаемся, любит использовать символы в своих действиях, — сказал Жиллиман.

Прейтон делал выводы на основе интуиции. Примарх искал логику и смысл в трупах, о которых говорил Город. Если статуи воплощали в себе абстрактные идеи, то громадные скелеты должны были символизировать упадок этих идей. Будто бы, погибнув, они обрели плоть, которая могла сгнить, и кости, нужные не для того, чтобы увековечить память об этих концепциях, а подчеркнуть их бессмысленность.

— Контакт! — из настенного динамика вырвался искаженный треском помех голос Лаутеникса. Затем, спустя мгновение. — Поправка. Я ошибся.

— В чем ошибка? — спросил Жиллиман. — Что за контакт?

— Мне показалось, я засек движение, мой господин примарх, — ответил Нестор, — Но на сканерах ничего нет. Вероятно, просто очередной обломок космического мусора.

Космический мусор. Он не стал называть это останками. Лаутеникс предпочитал использовать предельно нейтральные выражения. Впрочем, как и все остальные офицеры на мостике. Это позволяло смириться с существованием некросферы. Жиллиман относился к таким вещам с пониманием. Он считал подобные особенности смертного разума достаточно удобными. Пока они не обращали на что-то внимания в степени, позволяющей притупить психологическое давление, но в то же время не скатывались в плен иллюзий, примарх не возражал. Сам он при этом не мог похвастаться такой гибкостью. Он обязан был смотреть на реальность незамутненным взором, даже сталкиваясь с самыми ужасными истинами, иначе рисковал построить базисные теории на ложных гипотезах.