Похоть

– Павел Челищев, «Феномен», картина ада современной цивилизации – власть денег и секса, экологические катастрофы и мутации, Иероним Босх нервно курит в сторонке, – выдаю я небольшое разъяснение к картине, делаю это как бы невзначай, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Спасибо, я уже прочла аннотацию к картине, – равнодушным голосом ответила девушка, не обращая своего взгляда ко мне.

– Испытываете ли вы бурю эмоций при прикосновении к искусству 20 века? – я встаю между картиной и девушкой, наши взгляды встречаются. Она выдержаивает паузу, изучающе смотрит на меня и идет в сторону.

– Я далека от мира живописи, мне ближе поэзия, – произнесла она и продолжила осмотр.

– Вы помните,

Вы все, конечно, помните,

Как я стоял,

Приблизившись к стене,

Взволнованно ходили вы по комнате

И что-то резкое

В лицо бросали мне, – я прочитал негромко отрывок из Есенина.

Она повернулась ко мне и ответила:

– Вы говорили:

Нам пора расстаться,

Что вас измучила

Моя шальная жизнь,

Что вам пора за дело приниматься,

А мой удел –

Катиться дальше, вниз.

– Вам нравится Есенин? – спросила она в завершении этой киношной сцены…

Мы шли по парку «Музеон», и я говорил:

– Это памятник Петру, который так не нравится москвичам. Вот там Храм Христа Спасителя. А если идти вдоль Москвы-реки, то можно оказаться на Воробьёвых горах.

Говорил я негромко, в руках у нас были стаканчики с глинтвейном, и мы прогуливались мимо каких-то странных фигур.

Ее звали Ирой, она прилетела на 3 дня в Москву по рабочим делам и решила задержаться на выходные. Она рассказывала про славный город Челябинск, про свою работу в какой-то строительной компании, про чудовищный московский ритм и толпу, которая сметает тебя в метро. Мы решили дойти до Красной площади, на которой она ни разу не была, а я хотел посмотреть ее глазами на величие столицы. Как в первый раз.

В Александровском саду я читал вслух Бродского, Ирина смотрела на меня с удивлением. Я ухмыльнулся и сказал, что знаю много мертвых слов. На Красной Площади мы купили еще вина. Мою спутницу слегка пьянило – то ли вино, то ли величие державы. Она говорила, что-то про гордость и патриотизм, а когда забили куранты, она прижалась ко мне, взяла мою руку и положила на свою.

– Ты чувствуешь мурашки на моей руке? – прошептала Ира. Я нежно погладил ее запястье и хотел ответить, что чувствую, что у меня встал. И пока она была так близко, я обнял ее за талию и крепко прижал к себе. Потом склонился и влажно поцеловал ее шею. Ее нежная кожа и запах сводили с ума, я хотел держать ее в объятьях и никогда не отпускать, но она отстранилась и, с упреком посмотрев на меня, сказала:

– Еще что-то подобное, и наша прогулка завершена. Хочу сказать, что я замужем и никогда не изменяю мужу. Мне интересно с тобой общаться, но, пожалуйста, не порти этот прекрасный день.

Я извинился и обещал держать себя в руках, но подумал, что точно ее трахну сегодня. Эта фраза про то, что она «не такая» и замужем – явный сигнал того, что она готова добавить эротическую историю в копилку воспоминаний об этой командировке.

– А ты всем девушкам читаешь Есенина при встрече? – Ира спросила об этом без особого интереса или упрека. Она сидела на лавочке в парке «Зарядье» так близко ко мне, одежда на ней эротично обтягивает ее грудь, и я представляю, как целую ее, облизывая соски, ее пальцы гладят мою голову, она слегка закидывает голову назад и нежно постанывает.

– Хватит так на меня смотреть, – говорит она, – эта твоя блядская родинка на подбородке выдает тебя насквозь – еще в галерее ты трахнул меня в своих мыслях.

– Ты ошибаешься, – отшучиваюсь я и, видимо, зря – в мыслях я уже расчленил твое тело и выбросил его по частям в Москву-реку.

После неудачной шутки я сочинил неудачный отрывок и чтобы не забыть тут же продекламировал:

– Я на феназепаме, а ты в Инстаграме, и целая жизнь лежит между нами. Ты решаешь кто круче – Витонн или Гуччи, а я в «16 тонн» на Торбу-на-Круче.

После небольшой паузы Ира просит вызвать ей такси, а я умоляю ее остаться. Говорю, что мы обязаны побывать на Воробьёвых горах, что я умру без нее в эту ночь, в этом чудовищном мегаполисе. Говорю, что ее глаза – океан, в котором, я хочу утонуть, что я единственный, кто может ее понять и что я чувствую ее скрытую боль и тревогу. Я говорю, что всю ночь буду читать ей стихи Веры Полозковой и начинаю дурацким голосом цитировать что-то из «Бернард пишет Эстер».

Я думаю, что там в Челябинске ее ждет любовник, с которым она никогда не изменяет мужу. Что она готова переспать с кем угодно, с любым, но не со мной, ведь я самый ничтожный и жалкий представитель двуногих. Такси увезло ее от меня, а я остался на Кремлевской набережной со своим напрасно напряженным членом смотреть на холодные воды Москвы-реки.

4

Ебучая пустота снова наполнила эту субботу, она обволакивает меня и поглощает. Я не хочу даже вставать с кровати. Нет, сегодня не будет ни утренней пробежки, ни бассейна, ни прогулки. Сегодня я не буду писать эту свою повесть, такую же безнадежную и убогую, как и я сам. Нет, я не хочу сегодня снова углубиться в какую-нибудь мировую классику и целый день провести с книгой. Не хочу смотреть сериал. Не будет сегодня поисков травы по закладкам или лирики и «Трилептала» в аптеке, случайного секса после выпитого или выкуренного. Ничего. Наверное, через несколько лет, когда все это – то, что вы называете жизнью – мне надоест, когда осточертеет эта нелепая оболочка, которую вы называете телом, я найду в себе силы и смелость пренебречь тем, что вы называете венцом природы и высшей ценностью. Вот совершенно не в качестве протеста и не в качестве доказательства собственной силы, как в «Бесах». Но и не от слабости, скорее, это будет единственный логический акт в этой нелепой и случайной пьесе, которую вы называете божьим даром. Вот только проблема – как? «Для чего» можно и не объяснять, никто же не объяснил, для чего мы рождаемся – все великие умы пытаются это сделать на протяжении всей истории человечества, но ни одно объяснение мне не показалось хоть немного убедительным. Проблема – как?

Ну, повеситься на суку в лесу – это очень, конечно, интересная мысль. Я даже представляю этот осенний лес, желтые листья, запах грибов и тело, которое качается на осине. Но я боюсь, что когда начну задыхаться – то могу кончить, и тогда криминалисты решат, что я долбанный извращенец. Повеситься – это значит выбрать российский путь, и так это безнадежно. Да и сложно все это, придется гуглить: как связать надежную петлю, для чего использовать мыло, какую лучше выбрать веревку, как закрепить ее на ветке, а потом как все это совершить. Блин, я слишком криворук для всех этих манипуляций.

Да и я не хикикомори, чтобы выкрасить волосы в красный цвет, раздеться догола и повеситься в своей захламленной квартире на накрепко вмонтированном в потолок крюке.

Поэтому я все-таки стремлюсь к европейскому пути развития – вскрыть вены ненадежно да и медленно, а я хочу быстро. Прыгнуть с моста или с крыши очень заманчиво. Но куда интереснее выстрелить себе в рот, я именно так и сделаю. И тут можно найти ружье или напроситься с мужиками на охоту, у директора моего есть «Сайга», и эта мысль не дает мне покоя. Если ее использовать, точно можно будет с Кобейном выкурить косяк сразу после выстрела.

А есть еще мысль: напасть на полицейского около метро и забрать у него пистолет, потом вернуться в свою квартиру в Кузьминках и украсить обои своими мозгами.

5

Я лежу на верхней полке и пристально смотрю на свою соседку, которая сидит на нижней боковой. Она недавно вошла в вагон на какой-то захолустной станции. Она сидит в коротенькой голубой юбочке, и я вижу, какие у нее упругие, гладко выбритые ножки, покрытые кожей с бронзовым загаром. Она повернулась, слегка раздвинула ножки и начала что-то искать в дорожной сумке, стоящей рядом на полу. На долю секунды я увидел тонкую полоску ее белых трусиков и в этот момент понял, что не смогу спокойно уснуть сегодня. Девушка закинула ногу на ногу, повернулась вполоборота: профиль груди обтянут белой футболкой. Пристально смотрю на контуры лифчика, думаю о том, что это лишняя деталь. Ясно представляю, какие у нее маленькие соски, как приятно облизывать их языком и чувствовать, как они напрягаются у меня во рту.