Город богов

— Пап, — Мати потянула отца за руку. — Она права, — лицо девочки стало холодным, словно его обдуло дыханием метели. Глаза, глядевшие на камень, потемнели.

— Дочка, откуда нам с тобой знать это? Мы ведь караванщики.

— Я знаю, — упрямо настаивала на своем девочка. — Останови его!

Атен заглянул ей в глаза. В них была такая убежденности, что в душу караванщика закрались сомнения.

"Малышка столько времени проводит с богом солнца… Возможно, Он обучил ее чувствовать такие вещи…" — мелькнуло у него в голове.

— Послушайте, — повернувшись к горожанам, неуверенно проговорил он, — может вам действительно не стоит торопиться… Времени еще достаточно, и…

Шедший к камню даже не взглянул на чужака. Его глаза были прикованы к камню, чье мерцание передавалось им, наполняясь отсветами пламени, как ледяная корка, отражавшая свет далеких звезд. Рука потянулась… Или это камень подался вперед, навстречу человеку. Так или иначе, они соприкоснулись… И в тот же миг залу озарила яркая вспышка, заставившая всех зажмуриться. Неведомая, безжалостная сила, вырвавшись молнией из бесконечности, скрытой под черной поверхностью талисмана, вонзилась в тело горожанина, отбросила к стене, заставив собравшихся в зале в ужасе отпрянуть в стороны, с силой ударила о камни, разбросав вокруг кровавые брызги, затем, оставляя алый след, протащила назад, чтобы камень омылся кровью своей жертвы, принял ее последний вздох.

Прошло несколько мгновений тягостного, оцепеневшего от ужаса увиденного молчания. В тишине не было слышно даже дыхания, словно люди были не в силах заставить себя вдохнуть наполнившийся смертью воздух.

Затем, ощутив страх куда раньше понимания, толпа низко зашипела, загудела, словно осиный рой.

— Уходим отсюда! Скорее, прочь! — никто больше и думать не мог о том, чтобы приблизиться к камню, коснуться его. После того, что совершилось у них на глазах, это казалось немыслимым.

Но, как они ни старались, как ни спешили, им не удалось сдвинуться с места. Ноги приросли к полу, тело отказалось повиноваться, а камень, не спуская с пришедших к нему бесконечного множества своих пристальных сверлящих насквозь глаз, взял полную власть не только над душами, но и телами и теперь смеялся над теми, в ком видел лишь жертв.

— Пап, — вывел Атена из оцепенения голос дочери, — я знаю, что сама напросилась сюда. Но… — она огляделась, недовольно сморщилась, — давай уйдем. Мне здесь не нравится.

— Конечно, дорогая, — караванщик замотал головой, стараясь прогнать тот кошмар, который отступил, но не исчез совсем… — Сейчас… — наконец, ему удалось отвести взгляд от талисмана, отлепить ступню от пола…

— Лина, — он потряс женщину за плечо.

— Что? — та с трудом очнулась, шевельнулась. — Великие боги, что же здесь происходит?

— Не знаю, — он с опаской поглядывал в сторону камня, боясь, что тот постарается вернуть беглецов. — Давайте выясним это как-нибудь в другой раз. И в другом месте. Пора выбираться отсюда.

— Да, — та кивнула, огляделась, схватила за руку стоявшую рядом с нею Лику, потянула ее за собой. — Милая, нужно уходить…

— Караванщик! — до них донесся полный боли и отчаяния голос горожанина. Атен узнал его — это был тот самый мужчин, с которым он говорил на площади.

Жителю оазиса пришлось собрать воедино все свои силы, напрячься, так что на лбу выступили капельки пота. Как бы ни было сильно притяжение талисмана, ему удалось его ослабить достаточно, чтобы губы смогли шевельнуться, роняя вымученные вздохи — слова.

— Помоги! Я понимаю, мы никто для тебя, и все же…

— Что я могу? — вздохнул Атен. — Я всего лишь торговец…

— Ты спутник бога солнца! — горожанин взглянул на него с сомнением, удивляясь тому, что караванщик не понимает этого… Или… В его глазах отразились сомнения. Что если все дело в том, что чужак лишь прятался за этим неведением, не желая делиться своей удачей, помогая тому, с кем его более никогда не сведет дорога жизни? Чужая душа — потемки. Можно найти тысячу причин, начиная с простой обиды за дерзкие слова того, кто уже поплатился за них жизнью. Разве караванщик не предостерегал их о приближающейся беде? Они сами не захотели его слушать. Что ж, за то боги им судьи.

Атен прочел тоску в глазах горожанина, понял его мысли, которые отозвались болью в сердце

— Я постараюсь, — сглотнув комок, вдруг подкатившийся к горлу, проговорил он, — помочь вам, — он говорил с той искренностью, в которой было невозможно усомниться.

— Спасибо тебе… — пленники камня глядели на него с такой благодарностью, словно караванщик уже спас их. — Воистину, ты достоин своей судьбы.

"Достоин ли?" — на миг в его сердце вновь вернулись былые сомнения, но уже совсем скоро от них не осталось и следа, стоило хозяину каравана задуматься о другом.

Он дал слово, принимая на себя ответственность за чужие жизни перед лицом богов. Но как его исполнить?

И тут его ладонь сжали холодные пальчики девочки, возвращая уверенность и силу. В голову озарением пришла мысль: "К камню подходят по одному. В этом зале каждый человек чувствует себя одиноким. У этого есть своя причина — талисман дает жизнь всем, живущим на окружающей его земле, однако видит, осознает, признает только одного человека — Хранителя…А этот, наверное, одурманенный смертью, еще и жертву… Все, кто не маг, для него — жертва… Все. Но не все вместе, а каждый по отдельности…"

— Скорее беритесь за руки! — крикнул Атен. — И повернитесь к камню спиной. Не смотрите на него, — на всякий случай добавил он.

Караванщик хотел как можно скорее выбраться из залы, ставшей вдруг ловушкой. Вряд ли горожане испытывали в эти мгновения иное желание, но их движения продолжали оставаться чрезвычайно замедленными. Атен понимал, что виной тому камень, и, все же, в его груди всколыхнулось недовольство.

— Поторопитесь! — не выдержав, бросил он, хоть и прекрасно понимал, что нет никакого смысла подгонять тех, кто и так делал все от них зависящее, чтобы поскорее покинуть это ужасное место.

И тут вдруг…

— Лис! — вскрикнула караванщица. Забыв обо всем, она выпустила руку Атена и бросилась к входившему в залу мужу.