Гвардии майор

Благодаря местным жителям, в армии каждый день был хлеб, вода, чистое бельё, собранные на улицах и позициях, ядра и пули. Кроме корпуса сестер милосердия, который организовали Пирогов с Дашей, из Петербурга, прибыла госпожа Крестовоздвиженская, с которой приехали ещё несколько десятков женщин, готовых ухаживать за ранеными.

Сама Даша по-прежнему являла собой пример мужества и бескорыстия. Казалось, эта высокая красивая девушка успевает везде. Её видели и в гуще боя, где она бестрепетно перевязывала раненых. И с ведрами воды в окопах, чтобы усталые солдаты могли, в перерывах между боями, утолить жажду. И в госпитале у Пирогова, ассистирующей ему в сложнейших операциях.

Кстати, в отличие от нас, Даша совершенно не желала переезжать на позиции, и упорно продолжала жить в своём маленьком домике на Корабельной стороне. Гольдбер частенько ворчал по этому поводу, но позволял ей эту небольшую вольность. Сам он, как и большинство офицеров, жил в блиндаже рядом с госпиталем. Мы с учителем тоже не были исключением, ещё в самом начале осады переселившись на одну из батарей.

Я не склонен был осуждать Дашу за желание жить дома, но, поскольку бегать за ней чаще всего приходилось именно мне, несколько не одобрял её решения. Всё-таки, Корабельная была далековато от госпиталя. Однако, возможность увидеться с ней наедине, примиряла меня с расстоянием.

Вот и сегодня, Иосиф Дитрихович заглянул в нашу палатку и довольно любезно попросил учителя отправить меня за Дашей. Полковник не возражал, но попросил подождать, пока мы не пообедаем. Заодно, он пригласил его составить нам кампанию.

– Не могу господа, – Иосиф Дитрихович вздохнул, – у меня операция.

– Тогда Пётр Львович сбегает за ней прямо сейчас, – пообещал учитель.

– Пускай молодой человек поест, – не согласился бывший инквизитор, – Даша нужна сегодня не мне, а Пирогову… Господин поручик, – добавил он, обращаясь ко мне, – скажете Дарье Лаврентьевне, чтобы она сразу отправлялась в Николаевскую батарею. Николай Иванович уже разместил там свой госпиталь. Честь имею.

С этими словами он ушёл, а я настороженно посмотрел на полковника. Благожелательность Гольдбера вызывала у меня большее опасение, чем его ругань. Полковник только улыбнулся.

– А почему он с ней мысленно не свяжется? – спросил я.

– Во-первых, Даша, как и положено, ещё практически не может пользоваться невербальной речью… Это мне повезло, – с гордостью заметил учитель, – а во-вторых, он не силен в мысленном общении. Во всяком случае до Корабелки не дотянется.

От удивления я чуть не подавился. То, что бывший инквизитор может чего-то не уметь, совершенно не укладывалось в голове.

– Вы Петя, ешьте, – с насмешливой вежливостью посоветовал учитель, – и поторопитесь. У нас сегодня передислокация.

Я кивнул и продолжил трапезу.

До Корабельной стороны я добирался верхом. Единственное, чего я слегка опасался, что мы можем разминуться, но проверить этого не мог. Мысленно на большие расстояния общаться я ещё не умел, несмотря на все свои успехи, как и искать человека, не зная точного направления. Учитель упоминал, что это вполне возможно, но механизма сего действия мне не объяснил, потому как мой мозг пока не созрел для столь серьёзной задачи. Но, как выяснилось, беспокоился я напрасно. Дашина повозка стояла во дворе. Здесь же бродила стреноженная лошадь. Я спешился и, привязав повод к дереву, для приличия постучал в дверь.

– Входите, Пётр Львович.

Она была уже полностью готова к выходу и с увлечением читала какой-то журнал. Тяга людей простого сословия к знаниям всегда поражала меня. Что Кошка, что Даша тянулись ко всему новому с ненасытной жадностью. Можно было только поражаться с какой скоростью их мозг впитывал знания. Даша, ещё полгода назад не знавшая грамоты, уже освоила не только письмо и чтение, но и весьма прилично изучила английский и немецкий. Объяснялось всё очень просто – именно в этих странах печатались самые передовые статьи о медицине, и хотя читала она их ещё прибегая, время от времени, к помощи словаря, успехи её меня потрясали.

– Вот выучусь как следует этим языкам, займусь латынью, – говаривала она.

Кошка не отставал от неё. Более того, благодаря тому, что вампиром он стал раньше нас, то и в учении заметно обошел Дашу.

– Зачем тебе эти языки? – спросил я его однажды, – Всё равно, поймешь любого.

Это действительно так и было. Не знаю что и как, но вампиры понимают любой язык, основы которого ему хоть чуть-чуть известны. Но Кошка ответил мне почти как полковник:

– А поговорить? – вопросил он, – Толку мне от понимания, если ответить не могу. Людей-то гораздо больше чем нас. Так что не хочу быть немым.

Я только покачал головой. Ни Дашу, ни Петра Марковича никто не принуждал к учёбе, но они рвались к ней, как голодающий к хлебу. А мы, дворяне, не хотели ценить это благо. Невольно вспоминались стимулы, призванные поощрить нас к изучению наук: ремень, розги, лишение обеда, оставление в классе, позорная доска на спину, беседы с родителями… Да разве всё упомнишь. Странно, что пройдя сквозь этот арсенал принуждения, мы становились хоть сколь-нибудь образованными людьми.

– Даша, Иосиф Дитрихович просил передать, что Николай Иванович уже перенёс госпиталь в Николаевскую батарею и ждёт вас.

– Спасибо, Петя, – не отрываясь от статьи отозвалась она и тут же смутилась. – Ой! Извините.

– Не волнуйтесь, Даша. Мне будет очень приятно, если вы так и будете обращаться ко мне.

Она ласково улыбнулась, отложила журнал, и мы вышли из домика. Я помог запрячь её лошадь и осведомился:

– А о чём вы читали? Если не секрет.

– Никакого секрета, – ответила она, забираясь на козлы, – сейчас учёные во всем мире начали изучать кровь. Нам это очень важно. Мы тоже работаем в этой области, но у людей очень большие успехи. Кстати, я узнала, что переливания крови делали еще в пятнадцатом веке. Представляете? Только тогда её пытались переливать у животных.

– А я думал, это наши врачи разработали.

– Что вы, – она мило улыбнулась, – вы же знаете, что только старые вампиры и их ученики всегда пользовались уцелевшими шприцами, а остальные кровь пили. До идеи переливания люди дошли совсем недавно – лет тридцать назад. Вы меня проводите?

Я на секунду замялся. Учитель просил поторопиться, но точного времени не называл, а верхом я обернусь быстро.

– С удовольствием, – согласился я, – но только до батареи, а то меня полковник со света сживет…

***

– …Что-то я не понял, – я отложил рукопись и посмотрел на Катьку, – когда начали кровь переливать?

– Давно, – задумчиво отозвалась она, – пошли ужин готовить. Там всё и расскажу.

– Всё не надо, – попросил я, – ты вкратце. А то уже ночь на дворе. Мы ещё погулять хотели.

Сегодня мы готовили плов. Пока я разбирался с мясом, Катька ловко чистила лук и морковь, попутно просвещая меня:

– Если мне память не изменяет, первый, документально зафиксированный случай переливания произошел в Англии, в семнадцатом веке. Провели опыт на животных. Тогда же, чуть позже, лет на тридцать, французы перелили человеку кровь ягнёнка.

– Ужас, – искренне сказал я.

– Конечно, – согласилась она, – самым интересным в этом было то, что человек выжил. Неудача подстерегла исследователей только на четвёртом подопытном. В тысяча восемьсот девятнадцатом году ещё один англичанин спас во время родов женщину, перелив ей кровь одного из своих пациентов. А через тринадцать лет его достижение повторил русский акушер. Дальше дело шло с переменным успехом. Пока в двадцатом веке не открыли группу крови и резус фактор. Это всё, если кратко. Более подробно прочтешь в энциклопедии.

– Нет уж, – торопливо отказался я, – где лук?

– Держи. Кстати, Даша права, нормальные вампиры, почти всегда пользовались переливанием.

– Но не все, – хмыкнул я, – нам в универе рассказывали, что Сирано потому и был дуэлянтом, чтобы с иглами не возиться.