Гвардии майор

Он не успел закончить. Полог палатки отдернули, и фельдшер сообщил, что привезли новых раненых.

– Всё, господа, – вставая, сказал Иосиф Дитрихович, – на сегодня закончим. Дашенька, пойдёмте. Кузьма Ильич, сортировка уже началась? – спросил он, выходя из палатки.

– Конечно, господин доктор, счас всех обработаем, а там и за дело можно. Операционные готовы. Да и подводы за ранеными подошли, ждут.

– Вот ведь голова, – с лёгким удивлением заявил Кошка, восторженно глядя вслед Гольдберу, – и не скажешь, что вампир.

– А сам-то, – ехидно поддразнил я.

Кошка скромно потупился. Выйдя из палатки, мы увидели, как разгружают раненых, и, не сговариваясь, отправились помогать. Слишком много было тяжелых, и слишком мало санитаров. Нашу помощь приняли с безмолвной благодарностью. И это было гораздо более ценно, чем неискренние речи высших чинов.

Освободившись, мы разошлись каждый по своим делам, Кошка заторопился на рандеву с противником, а я отправился к учителю – его мысленный зов звучал с четвёртого бастиона. Благо, госпиталь Гольдбера располагался неподалеку. Как выяснилось, нужна была срочная помощь в восстановлении редутов. Эдуард Николаевич мобилизовывал всех, кого мог, чтобы по ночам устранять ущерб, причиненный бомбардировками. Измотанные боями раненные полуголодные солдаты и местные жители беспрекословно подчинялись его требованиям. Они прекрасно понимали, что каждое новое укрепление – это их жизнь. Но встречались и такие, кто не желал признавать правоту Тотлебена. Этим грешили, в основном, офицеры. Особенно те, кто не имел систематического образования, а чин получил за выслугу лет, пройдя легкий экзамен*. Они ни в какую не желали понимать доводов Тотлебена.

Вот и сейчас, укладывая в штабеля мешки с песком, я слушал возмущенные крики какого-то майора, который требовал немедленно прекратить ночные работы.

– Вполне достаточно одной линии окопов! – разорялся этот умник, не понимая, что именно такая, глубоко эшелонированная оборона помогает нам удерживать позиции и не замечая мрачных взглядов, которыми на него смотрели солдаты, таскавшие камни. – К чему эти ваши изыски, господин инженер-полковник?! Вы не понимаете, как все устали?! Если вы не хотите прислушаться к моим словам, я буду жаловаться!

– Жалуйтесь! – не гладя на него, отозвался Тотлебен, – Хоть государю императору, хоть господу богу, хоть чёрту на худой конец! А сейчас, покиньте немедленно позиции!

Майор задохнулся от возмущения, а Магистр уже шагал вдоль укреплений, указывая, где требуется ремонт.

– Здесь, господа, надо проложить ещё несколько окопов, – сказал он, не оборачиваясь, прекрасно зная, что инженеры, идущие следом, сделают необходимые пометки, – в этом месте нам ландшафт помогает. Смотрите, какая удобная ложбинка. А вот тут, начинайте строительство передового редута.

Он зашагал дальше. Следом заторопились сопровождавшие его офицеры с бумагами и факелами.

– И как он всё в темноте рассмотреть может? – прошептал один из них.

– Да он здесь каждый камень знает, – отозвался его товарищ.

А Тотлебен явственно подумал, что если бы ему под нос не совали факел, то видел бы он всё гораздо лучше. Уловив его мысли, я ухмыльнулся и продолжил работу.

Выпрямляясь после очередного мешка, я окинул взглядом ночные горы. Вдалеке горели костры противника, сзади, освещённый редкими огнями и затихающими пожарами, затаился осажденный город. А там, впереди на ничейной земле, тихо передвигались невидимые никому, кроме вампиров, лёгкие тени. Это жители Севастополя: дети, женщины, старики, собирали ядра и пули, чтобы у нас завтра были боеприпасы. Надо сказать, горожане частенько совершали такие вылазки и днём, не взирая на бомбардировки. Только благодаря этим вылазкам, на батареях появлялись ядра для пушек и пули для винтовок.

Как ни прискорбно это признавать, но снабжение города практически отсутствовало. Наладить регулярные поставки никак не удавалось. Сколько так будет продолжаться, и как долго мы выдержим в таких условиях никто не знал.

Казалось, мы были обречены, но, несмотря на это, город продолжал сражаться, отбирая у врага даже призрачную надежду на быструю победу. Более того, раненые получали регулярную и квалифицированную помощь. Операции с наркозом, которые ввёл Пирогов, проходили блестяще и позволяли возвращать в строй до девяноста процентов бойцов. Кроме этого, Николай Иванович умудрился снабдить каждого солдата перевязочными средствами. Как он сумел этого добиться – не знаю, но факт был на лицо. Более того, он организовал санитарные транспорты, которые собирали и перевозили раненых, а также развозили по окопам пакеты для перевязок. Люди сперва не понимали зачем это надо, но быстро уяснили, что такой набор гораздо удобней, чем рвать на бинты собственную рубашку. Так же был организован целый корпус сестёр милосердия, которые не покладая рук трудились в госпиталях и на фронте.

Иосиф Дитрихович недавно жаловался полковнику, что Даша почти не спит. Теперь она проявляла в помощи раненным и Пирогову особое усердие, хотя, выходить днём ей было ещё нельзя…

…Вчера в Севастополь прибыла новая партия оружия. Все несказанно обрадовались, но радость была недолгой, ружья оказались никуда негодными. Это было немыслимое старьё, у которого, кроме всего прочего, отсутствовал боёк.

Полковник, увидев такое дело, рассвирепел. С его губ сорвалась жуткая нецензурная брань, и в голову интенданта полетело сломанное пополам ружьё. Интендант насилу увернулся, и прыгнув в окоп, откуда-то снизу закричал:

– Это не я-с! Господин полковник! Мне, что присылают, то-с я и везу! Это поставки-с, господина Шлимана*!

Полковник взбесился ещё больше. Он как тигр прыгнул в окоп, и за шиворот выволок оттуда съёжившегося интенданта.

– Чтобы я фамилию этого поганого археолога-самоучки больше не слышал! А вы, ещё раз примете от него хоть какой-то груз, пойдёте брать французские позиции, в одиночку, и с этими ружьями!

– Да как я могу! Это ведь ставка присылает! – прохрипел полузадушенный интендант.

Полковник нехотя разжал руку, его жертва осела на землю, хватая воздух ртом, как рыба, только что вытащенная из воды.

– Чёрте что! – в сердцах буркнул полковник, уже не обращая внимания на интенданта, – Сволочи! Раздают возами награды, а о том, что людям есть нечего и воевать нечем, никто не думает! Надо срочно в Петербург ехать, если только сам царь-батюшка к этому руку не приложил! Вот уж дал бог государя!

– Как государь? – изумился я.

– А вот так! И он взятки берёт! Все зависит от того, кто даёт и сколько. Мало у России было государей, кто хоть клочок земли русской не продал. Причем, умудряются стратегически важные земли продавать, которые жизненно необходимы. Сначала продают, потом солдаты наши их обратно отбирают. Ладно, надо идти к Магистру, дело-то ведь нешуточное.

Тотлебен внимательно выслушал доклад и спросил:

– А чего вы, батенька мой, ожидали? Крым, у большинства царей наших, как кость поперёк горла. Только Пётр, да Екатерина понимали важность места сего. Все же остальные в нём только обузу видят. Не волнуйтесь, я сегодня же отправлю письмо на высочайшее имя. Ну, и ещё кое-кому. Мне есть, что им написать. Но на положительный результат не надейтесь. Кто надо за эти чудеса деньги уже получил.

– Главное, чтобы это больше не повторялось, – буркнул полковник.

– Я бы на это не надеялся, никому мы здесь не нужны. Особенно, после того, как отказались принять государя в наши ряды. Он ведь не успокоится никак, всё брату завидует.

– Так брат у него совсем другой человек! – вскинулся полковник, – И совесть имеет!

– Именно, – согласился Тотлебен, – жаль, что молится до сих пор.

– А что ему ещё делать, – вздохнул полковник, присаживаясь, – уж больно фигура заметная. Ему ещё, сколько лет надо прятаться, пока все, кто его знал, не представятся, – и добавил, – может я таки съезжу?

– Не надо, – отозвался Тотлебен, – Гроссмейстер сумеет объяснить нашим «друзьям», как они неправы. Кстати, как у вас дела молодой человек, – повернулся он ко мне.