Страница 115 из 142
Так что каждое предложение Белозерских отпустить к ним Митьку он принимал с радостью. Сперва на лето погостить, потом почти на год, когда он во время холеры по губерниям носился, а уж стоило Меркуловым перебраться в Петербург, Митька у родственников жены, почитай, дневал и ночевал. И вырос… светским хлыщом.
А ведь Белозерских Аркадий Валерьянович уважал: и братьев жены, и княгиню, матушку их, женщину нрава строгого. Только вот у Митьки в голове вместо дела: наряды, прямо как у барышни, да светские развлечения. Как такое вышло? Он даже с жениным братцем-князем об этом заговорил, а тот только усмехнулся мрачно в ответ да отмолчался – и понимай, как хочешь!
Ну почему Митька не может быть… хотя бы как Ингвар? Умница парень, брату помощник, никаких с ним хлопот! А Митька… ничего понимать не хочет! У отца дело важное, убийство, двойное, тут не до глупостей…
Аркадий Валерьянович зло ткнул кулаком подушку и резко сел на взбаламученной кровати. А ведь Штольц тоже господин занятой, и пусть дела его и не так важны, как сыск… но братца, небось, сам воспитывал, не ленился. Аркадий Валерьянович пнул подушку еще раз… и принялся быстро одеваться. Сын у него один и он не отступится! Вот прямо сейчас пойдет и поговорит с мальчишкой, и не как вчера, а… пока не поймут друг друга! Хорошо бы, чтоб побыстрее поняли… и тогда можно будет спокойно заниматься убийством и только убийством, не отвлекаясь на… душевные тонкости.
Возле отведенной Мите комнаты он остановился. В свое время покойная супруга изрядно натаскала его в домашнем этикете, но даже сейчас ему случалось теряться. В двери в своем доме что прислуга, что домочадцы входят без стука – ибо даже за закрытыми дверями не может происходить ничего такого, чего нельзя было бы показать каждому. Но сейчас они в чужом доме, и Митя уже не совсем ребенок… скоро и юношей назвать можно будет… А с Митькиным преклонением перед этикетом, ошибешься – и весь разговор насмарку. Он еще помялся немного… и наконец нажал на ручку двери, тихонько позвал в приоткрывшуюся щель:
- Митя… Ты спишь? Мить… - аккуратно заглянул в комнату… после чего все мысли об этикете вылетели у него из головы, и распахнув дверь во всю ширь, он метнулся в комнату. – Митька!
Комнату заливал странный свет – лишь через мгновение старший Меркулов понял, что к дневному свету примешивается неестественно яркий свет свечи Яблочкина, разожжённой на столе. В геометрически правильном световом круге лаково поблескивала чернильная лужица на брошенном посреди стола листе. На кровати никто не спал – покрывало так и осталось не смятым. Мити в комнате не было.
Первая мелькнувшая мысль – «Сбежал! В Петербург!» - заставила Меркулова-старшего досадливо скривиться: теперь гнаться, возвращать, пойдут слухи… ну почему он не видит от сына ничего, кроме позора!
Он шагнул вперед… и замер, упершись взглядом в длинные глубокие борозды – как от острых кривых когтей – снаружи на оконном стекле. И тут же стремительно обернулся на доносящийся из коридора топот.
- Аркадий Валерьянович… - Штольц ворвался в комнату. – Мне неловко вас беспокоить… - он явно пытался сохранять невозмутимость, но губы его заметно подрагивали, а взгляд метался. – Ингвар пропал! Его нет в комнате.
- Какое совпадение! – пробормотал отец. Он останется невозмутимым, чего бы ему это не стоило. Глава Департамента полиции в панике – хуже только государь-император в публичной истерике.
Свенельд некоторое время смотрел на него, словно не понимая, затем огляделся… его взгляд остановился на следах когтей на стекле:
- Что… это? – прыгающими губами выдавил он.
- Следы навьих когтей, конечно же. - Меркулов-старший уже распахнул окно, внимательно разглядывая выщерблены в солидных дубовых рамах. Пригладил торчащую щепу ладонью. – Но внутрь навья не пролезла, окно осталось закрытым.
- У Ингвара тоже! Тоже окно закрыто! – лицо Штольца на миг вспыхнуло надеждой. – Но куда же они могли… ночью… Думаете, они вместе?
Аркадий Валерьянович только дернул бровью – еще с вечера дружбы меж Митькой и Ингваром не было, но… кто знает, что случилось за ночь?
- В первую очередь надо посмотреть, на месте ли автоматон. – останавливаясь у стола и аккуратно, кончиками пальцев подхватывая листок с одним-единственным словом, ответил Митин отец.
- И паро-телега! – Свенельд Карлович бросился прочь.
Меркулов еще прошелся взглядом по скудно обставленной комнате и старательно сохраняя неторопливость, двинулся следом.
- Их нет! – Свенельд Карлович уже выбегал из распахнутых дверей конюшни. – Ни автоматона, ни паро-телеги.
- Was ist passiert? – за ним спешил испуганный герр Лемке. - Meine Herren, was ist das?[1]
Аркадий Валерьянович снова дернул бровью: стискивающая внутренности словно бы когтистая лапа слегка разжалась. Паро-коня могли свести, но с паро-телегой вместе – сомнительно. Скорее вроде бы не ладившая парочка и впрямь направилась куда-то вместе. Куда? И по доброй ли воле?
«Неужели глупый мальчишка обиделся, что я не принял всерьез его детективные фантазии и решил мне что-то доказать? А Ингвар тогда причем? И навь… следы на стекле…»
- Навь! – пронзительно заверещал из рабочей кухни женский голос. – То не я вовсе, то все навь!
- И скатерть со стола навь сперла? И ходики со стены? Навищо мертвым - ходики? Хиба воны куда опаздывают? – раздался в ответ гневный бас урядника. – А соль? Мешок соли вчора був, а сегодня – як не було, яишню присолить нечем! Скажешь, теж навь забрала? Засолиться решила? Така соби навь власного посолу!