Страница 114 из 142
Аркадий Валерьянович Меркулов, начальник первого губернского департамента полиции, коллегии советник и множества орденов кавалер, продрал еще слипающиеся после недолгого и тревожного сна глаза… и моментально захотел уснуть обратно. Сонные тревоги ничто перед тревогами бодрствующими, что словно кредиторы – неисправного должника, караулили его у самой кровати. Следует признать, что назначение в Екатеринославскую губернию не задалось с самого начала. Хотел ли он этого назначения? И да, и нет. Новая должность могла послужить как головокружительному взлету… так и провалу, не менее головокружительному, от которого уже не поднимешься. Будут желающие и поглубже столкнуть, и камешек потяжелее на голову кинуть – он и до последнего дела многим ноги-то пооттоптал, а уж с последним… Иногда и сам себе не верил: он, младший сын провинциального городового, изобличает в краже кузена императора… да полноте, господа, возможно ли это? И ведь почти уверен был, что не помилуют. Или расстреляют за оскорбление величия, или по-тихому законопатят в крепости дальней, без суда и следствия, чтоб и имя его забылось. За Митьку не боялся, Белозерские пропасть не дадут, за себя… за себя боялся… да только то ли сыскной азарт оказался сильнее осторожности, то ли еще что… довел до конца, хоть и понимал уже, к кому все ниточки тянутся.
И… не расстреляли, даже не сослали. Это уж потом женин братец-князь объяснил, какая выгода государю-императору от сыщицких разоблачений выходила, а тогда… ничего, кроме изумления не чувствовал. Будто с того света вернулся да в какой-то мир иной, где сразу и имение, и должность, и губерния из непростых. Твори, что хочешь, хозяин-барин. Все, что в Петербурге не удавалось, в дело пустить можно, проверить, опробовать, одобрить или забраковать – лучшего шанса в твоей жизни не будет, не упусти! Он и не упустил – сына в охапку, да на поезд.
Чтоб сходу столкнуться с навьями на станции, убитыми попутчиками, и усадьбой, даже не разоренной, а скорее разобранной по кирпичику.
И все не беда: что он – навий, либо убиенных не видал? Да и поместье можно восстановить… а с сыном что делать?
Отношения не складывались, и Аркадий Валерьянович не исключал, что и по его вине тоже. И когда он Митьку упустил? Когда жена умерла, и он в растерянности не знал, что делать с малышом? Или… и вовсе в самом начале, когда женился на кровной княжне?
Аркадий Валерьянович не пытался обманывать ни себя, ни других – женился он по расчету. Знания и умения по наследству только у Кровных передаются, даже у простых дворян такого не бывает, но когда Великие Предки ведают, сколько поколений Меркуловых в сыске служило, а вместо сказки на ночь тебе про скокарей да формазонщиков отец рассказывает, удивительно ли, что ты умеешь непростые дела раскрывать. Да так лихо, что и дворянство выслужить довелось без помощи и протекции.
Не будь того дворянства, княжна Рогнеда Белозерская за него б не пошла. И хотя пообтершись среди Кровных, Аркадий Валерьянович понял, что те и старое дворянство не многим выше крестьян ставят, но нет, не пошла бы. И с дворянством не пошла б, не будь покойная Митькина мать, скажем так… изрядно некрасива и болезненна. В Петербурге, рядом с завораживающими Лельевнами, темпераментными Огневнами, грациозными, как текучая вода, Дановнами, и пышущими здоровьем внучками Живы. Приданное тоже не такое, чтоб ту некрасивость покрыть, да еще и страшненькое ее Кровное Родство, от которого и у крепких мужчин мороз по коже случался. Да только ему ли того Родства бояться – уж с кем, с кем, а рядом с Древней Бабушкой рода Белозерских он по службе, считай, каждый день ходил. Привык.
И в браке он был… счастлив! Два года до рождения Митьки, и почти четыре после. Женились, может, и по расчёту, а только настоящая кровная княжна – не толстопузая купчиха, не устающая напоминать о своем приданном, и не дворяночка, требующая светских развлечений. Недаром граф Толстой писал о женитьбе с расчетом, в которой будущая жена помогать, а не мешать станет. Знал, о чем пишет, недаром сам из Велесовичей Молодой Крови, потомков Истинного Князя Индриса. Когда три года назад его новый роман читал, где Анна, хоть и Лельевна, а под поезд легла, чтоб Кровному Делу Перуныча Вронского не мешать, так будто жену увидел! Никогда ведь ни словом не попрекнула ни за ночи, проведенные не дома, а в сыскном, ни за балы и премьеры, променянные мужем на облавы и допросы. Очень скоро у него появилась привычка проговаривать запутанные дела, особливо которые со смертоубийством, перед молчаливой женой – и чудо, как легко и просто приходило решение! Уж почти десять лет миновало, как ее нет, а он так и не женился ни на одной из очаровательных молодых дворяночек, что подсовывали ему в редкие выходы в свет. Сына ему Рогнеда родила, хоть и опасались все, что не сумеет – мертворожденные младенцы в семействе Белозерских были горем привычным. Наследник есть, чего еще надобно?
Вот только какой из Митьки наследник «сыскному» роду, коли он отцовское дело… пусть не дело Крови… но дело жизни – позором считает!
Пока жива была Рогнеда, Митькой занималась она. Сына он видел по вечерам, ежели, конечно, не оставался ночевать на службе. Рогнеда приводила его в кабинет, где Митьке разрешалось трогать вещи и книги, смотреть отцовские ножи и паро-беллум, и даже забраться к отцу на колени. Да, изрядно времени мальчишке уделял, изрядно, бывало и до получасу проходило, прежде чем его забирала гувернантка, и они, наконец, оставались с женой наедине.
Аркадий Валерьянович мечтательно улыбнулся – счастливое было время! Тем страшнее стало, когда жена как-то вдруг, в одночасье угасла, будто невидимая рука просто взяла, да и вынула из нее жизнь, оставив их с Митькой одних. Помниться, тогда он растерялся, не зная и не понимая ничего: что делать с домом, с хозяйством, с Митькиным наследством… с самим Митькой, наконец? Четырехлетний сын его измучил: всё жался, цеплялся, норовил повиснуть, прижаться, ревел, когда отец уходил, и главное, спрашивал! Спрашивал и спрашивал! «Где мама? Когда вернется мама?» И что он мог ответить? Вот и сбегал на службу – там, по-крайности, знал, что делать, а азарт очередного полицейского расследования мгновенно избавлял от растерянности и глушил боль. Иногда приходилось Митьку брать с собой – бонны с гувернантками после смерти Рогнеды у них не приживались, сбегали в явном страхе, не иначе как перед службой хозяина. Иногда ему, впрочем, казалось, что это Митька выживал их из дома – с такой умиротворенно-довольной физиономией после бегства очередной мадемуазель он брал отца за руку и шествовал вместе с ним в присутствие. Но это, конечно, была глупая мысль – что взрослым женщинам мог сделать четырех-пятилетний малыш? Но и держать такого маленького ребенка в полицейском участке тоже было не дело – вспомнить, какого страху он натерпелся, когда шестилетний кроха-сын остался в участке один на один с арестованным вором. Что вор из запертой камеры сбежал, Бог с ним, счастье, что Митюшу не тронул!