Прежде чем мы проиграем

Ему вспомнилось, как она удобно устраивалась у него в ногах, кладя голову ему на бедро и мягко обнимая, а его пальцы медленно устремлялись в пушистую копну густых волос и ритмично сминали их, получая от этого непередаваемое удовольствие и расслабление, словно так должно быть всегда. Ему казалось, она готова замурлыкать, а он лишь думал о том, какого чёрта она сидит с ним и верит в то, что он оступится и прыгнет в пропасть чувств, перестав держать равновесие над обрывом, которому уже не было ни конца ни края. Он зашёл в тупик, а она, расстёгивая в гостиной мелкие пуговицы на его рубашке, заставила его сорваться в бездну, сладострастно дыша ему в губы, заманивая в ловушку касаниями рук, обнажая на его лице откровение, с которым с трудом пришлось смириться. Он позволил ей раскрыть своё исступление от обладания ею, вдыхая победу над ней и выдыхая своё самое сокровенное признание в страстном неравнодушии к ней.

Они делали именно так, потому что им это нравилось.

Том не мог лежать с закрытыми глазами, перебирая как в калейдоскопе воспоминания, потому распахнул их и уставился в потолок, завороженно наблюдая, как на нём пляшут тени от веток деревьев, очаровывая покачивающимися движениями. Он не слушал, как на кухне за ужином о чём-то разговаривают Гарри и Гермиона. Он не слышал ничего, кроме быстро бьющегося сердца, трепещущего от пережитого, лишь явственно вспоминая, как пытался удержаться на лезвии ножа, прежде чем самому сорваться вниз. И когда Гермиона тихо вошла в комнату, пожелав Гарри доброй ночи и плотно прикрыв за собой дверь, он посмотрел в опустившемся сумраке на её очертания, резко подскочил с постели, снимая с себя дезиллюминационные чары, и по-собственнически вцепился в округлые плечи, находя губами её губы и впиваясь в них с решительной силой, ощущая, как настигнувший жар вскружил ему голову.

Она не ожидала такого выпада, потому вздрогнула и хотела отшатнуться, но его ладони уже скользнули за спину, крепко прижимая к разгорячённому телу, а сам Том принялся наступать на неё, заставляя упереться в стену и неподвижно пребывать ещё в некотором ошеломлении. Ладони с жадностью заскользили по изгибам женского тела, но губы не вырывали никакую нить, а наоборот, страстно ласкали её, призывая отозваться.

Наконец Гермиона судорожно вздыхает, кладя ладонь на его плечо и приоткрывая губы.

— Том, что ты… делаешь?.. — тонким голосом начинает она, но тут же взвизгивает, почувствовав, как он больно прикусывает нижнюю губу.

— Обожаю тебя, не видишь? — томно отзывается он и, переводя дыхание, прижимает своим телом Гермиону к стене, завладевая губами.

С насмешкой Том остро ощущает, как она пребывает в замешательстве от того, что он до сих пор не позволил своей магии циркулировать, ведь обычно ему только это было нужно от неё?..

— Гермиона? — вдруг раздаётся озабоченный голос Поттера за дверью.

Стараясь сдержать тяжёлый вздох, Том разрывает поцелуй и, вперившись возбуждёнными глазами в Гермиону, в которых буквально различил направленный на неё свой звериный взгляд, подставляет палец к губам, призывая не раскрыть себя.

— Д-да? — дрогнувшим голосом слабо отзывается она, не спуская завороженный взгляд с Тома.

Он не ждёт, а тут же прижимается губами к её тонкой шее и слабо прикусывает кожу, с силой сжав плечо, заставляя ту покрыться мурашками и издать тихий стон. Она поднимает глаза кверху и закусывает краешек губы, пытаясь не выдать себя звуком, но ласковые пальцы Тома словно издеваются, проникая под одежду к груди.

— Ты в порядке? — спрашивает Поттер.

Том очерчивает незримую линию губами, поднимаясь с шеи к мочке уха, и судорожно выдыхает, дурманя Гермиону своим упорным и неудержимым желанием.

— Д-да… я… — она запинается, пытаясь опереться на стену, чтобы не упасть под натиском Тома, и, закрывая глаза, томно продолжает: — я просто… споткнулась… устала…

Том спускается к её скулам и сквозь насмешливую улыбку дразняще вычерчивает линию кончиком языка по пересохшим от взволнованности губам Гермионы.

— Хорошо, — отзывается Гарри и как-то неуверенно добавляет: — Если что я у себя.

— Д-да… — шёпотом вторит та, но Том не уверен, что ответ уже предназначался Поттеру.

По стихшим шагам становится ясно, что он отошёл от двери, и Том, снова вовлекая в страстный поцелуй Гермиону, достаёт палочку и накладывает чары неслышимости, а после небрежно роняет кусок дерева на пол и жадно вцепляется в женскую рубаху, сминая так, что верхняя пуговица с глухим звуком отрывается и отскакивает куда-то в сторону. Гермиона вздрагивает, но не успевает что-то произнести, как рука тут же поднимается к волосам, вонзаясь в них, и тянет её голову вниз, обнажая нежную кожу шеи, в которую Том, рвано дыша, впивается губами.

Она повторяет свой судорожный вздох и одеревенелыми пальцами пытается сжать его плечи, но Том уже выпускает её волосы, жёстко обхватывает за талию и, круто разворачивая над полом, заставляет пятиться назад, пока она не упирается в кровать и не падает на неё, мгновенно оказываясь как под нависшей скалой. Он беспорядочно гладит её тело, упиваясь восторгом от ощущения мягкой кожи, которую хотелось сдавливать и сминать, вызывая тихий скулёж Гермионы, до сих пор пребывающей в некотором оцепенении, пока её пальцы наконец медленно не вонзаются ему в кудри, разглаживая беспорядочные пряди. Он отзывчиво поддаётся её движению, заставляя сделать так ещё раз, а затем выпрямляется на локтях и внимательно вглядывается в блеск в глазах Гермионы, которая успевает опешить от того, как резко Том переключился со страстной волны, на которую она практически настроилась.

Для чего он это делает?

Она кажется самым совершенным человеком на земле: некоторого рода скульптурное изваяние, с раскинувшимися беспорядочно на постели каштановыми кудрями; лицо кажется высеченным руками самого искусного скульптора, отчего оно такое ровное и гладкое, мраморного оттенка, на котором пляшут тени веток, танцующих за окном; и во всём этом зачарованно выглядят живые глаза, блестящие и выражающие так много очарования и тепла, что в этом хочется утонуть и пропасть в глубинах скрытых ощущений, — с таких девушек одарённые художники обычно рисуют картины, вычерчивая их миловидные изгибы тела и черты лица.

Всё тело наполняется невыразимым восторгом при виде того, как с упоением она вглядывается в его темноту глаз, восхищаясь его сумасшедшей красотой, жадно прикоснуться к которой он позволяет только ей. Перед глазами снова вспыхивают образы пережитых с Гермионой дней, противоречащих тем, о которых он ранее вычитал из предыдущих историй, и Том наклоняется к её губам, мягко улыбается, отчего та решительно завладевает ими, обнимая его за плечи, а он поддаётся её натиску, ослабевая захваты, и даёт волю над собой.

Она мгновенно сжимает его губу, затем отпускает и устремляется к шее, отодвигая воротник рубашки, жадно припадая к трепещущей коже, и Том перекатывает Гермиону, чтобы оказаться под ней, расслабляется, закатывает глаза и крепко прижимает её к себе, растворяясь в горячем дыхании, как в жерле вулкана. Её пальцы жадно начинают рыскать в тёмных волосах, а другая ладонь до боли сжимает грудь, заставляя задыхаться и тут же машинально отвечать на её ласки, разглаживая спину и устремляясь под рубаху. Вскоре она снова находит его губы и готовится терзать их, но Том немного приподнимается и возвращает инициативу себе, заставляя Гермиону сесть на нём, поднимаясь за ней следом, а его тонкие пальцы мгновенно берутся расправляться с пуговицами.

И всё это время он смотрит в её блестящие глаза — они стали другими, взгляд совсем не похож на тот, который раньше он привык наблюдать, когда пробирался к ней в школу и скрашивал её ночи болтовнёй; совсем не похож на тот, когда она была заперта с ним несколько недель в этой квартире и целеустремлённо старалась стать им, держа в голове мысль о том, какие трудности ей предстоит ещё пережить, — сейчас она кажется уже взрослой и самоуверенной, словно в ней, как она выразилась, заменили какую-то существенную деталь, вырвали и поставили вместо неё новую, испытывающую холодное спокойствие и безразличие в повседневности и жар чувств, проявляющихся в темноте наедине с ним.