Страница 9 из 14
Алексей приезжал пару раз в неделю. Привозил немудрёные продукты, прочее необходимое и подзаряженные телефоны Баюну, которые специально для этого попеременно забирал. Он рассказывал, что происходит в городе и его окрестностях.
Дарина с инструктором нередко слышали гул летающих самолётов и отзвуки стрельбы из орудий и реактивных установок.
Там уже шла настоящая война.
Каждый день приближал девушку к ней. С каждым часом близилось время отправки туда, где стреляют, где смерть и горе.
Ей было страшно.
Когда до окончания курса осталось два дня, Алексей привёз троих парней. Они смотрели на Дарину, как на какого-то зверька в зоопарке. С одной стороны, такое внимание льстило, а с другой ― раздражало. Успокаивало, что с новичками пересекалась только утром и вечером. Те пока зубрили теорию и приняли на себя обязанности по готовке пищи, уборке территории, мойке посуды.
Наконец, час икс настал. Приехал Алексей.
Сердце девушки застучало как сумасшедшее. Она стояла, не решаясь приблизиться к машине.
Подошёл Баюн, протянул гитару.
– Ты ведь так и не сыграла за всё это время, ― сказал он. ― Давай, хотя бы перед отъездом что-нибудь сбацай.
Дарина устроилась на поваленном старом трухлявом столбе, провела пальцами по струнам хорошо сохранившейся в этих условиях гитары, чуть настроила, замерла на несколько секунд и заиграла испанскую мелодию ― волнующую, зовущую в эпоху шпаг и дуэлей, плащей и кинжалов, благородных кабальеро и страстных, очаровательных сеньорит…
Последние аккорды стихли. Она сидела, замерев, будто пытаясь расслышать только что звучавшую композицию.
Алексей и Баюн с чувством и признательностью несколько раз хлопнули в ладоши.
– Класс! Молодец, Кармен. Слушал бы и слушал, ― воодушевлённо произнёс Алексей.
Дарина благодарно улыбнулась. Отложила гитару, поднялась, повесила вновь винтовку на плечо, посерьёзнела.
К ней приблизился инструктор.
– Я уже говорил, ты будешь вторым номером снайперу в группе Обормота.
Девушка кивнула.
Баюн легко пожал ей руку, задержал в своей жёсткой крепкой ладони, проникновенно глянул и сказал тихо:
– Меня Денис зовут. Не вздумай умирать. Слышишь? После войны я найду тебя.
Она опять кивнула, поправила ремень СВД на узком плече, укрытом лохматым камуфляжем, и решительно пошла к автомобилю.
Глава II
Диего
«11. днём и ночью ходят они кругом по стенам его;
злодеяния и бедствие посреди его;
12. посреди его пагуба; обман и коварство не
сходят с улиц его…»
Псалтирь 54:11,12
Мимо прошел паренёк с зелёной эмалированной кастрюлей на голове. Импровизированная каска крепилась ремешком, протянутым от ручек к подбородку. Лицо закрыто балаклавой, глаза в вырезах материи серьезные. В другое время Радим отпустил бы шутку, но сегодня настроение у всех паршивее некуда.
– Чувак с дуршлагом вместо шлема смотрелся круче, ― сказал Андрей, пританцовывая от холода.
Не такой уж сильный мороз, но если долго стоять на одном месте, пальцы ног деревенеют. Ночью будет еще хуже.
– Видать, не хватало денег, стащил у мамки на кухне, что подошло по размеру, ― продолжил он. ― Голову надо прятать, «Беркут» трощит черепа, как орешки.
– А твой дуршлаг где? По дороге потерял? ― спросил паренёк, на голове которого сидела оранжевая строительная каска с наклеечкой «Зека ― на нары». Кажется, его звали Сергей, или как-то иначе. Радим забыл его имя, как только услышал.
Все они собрались погреть замерзшие пальцы над костром в бочке, разговорились и познакомились.
– У меня шапка мягкая. А ноги быстрые, если будут атаковать, успею смыться, ― сказал Андрей.
– Такой здоровый! Мог бы и врукопашную схватиться.
– Вояка из него неважный. Он на последней рыбалке всю рыбу, которую мы поймали, отпустил в речку, ― ответил Радим за друга. ― С детства защитник жуков и всякой ползающей дряни.
– Да ладно, несколько штук на волю вышвырнул только. А вообще я здесь не для того чтобы палкой махать. Так, ради массовости стою. Чем больше людей, тем лучше. Власти должны понять, мы не шутим, нас всех ― сотни тысяч ― нельзя ни посадить, ни перестрелять, мы не скот.
– Это да.
– А тебе, студент, чего дома не сидится?― спросил Радим парня в оранжевой каске.
Тот наклонил голову и задумался. В стеклышках очков отразилось два жерла бочки полыхающей пламенем.
– Тридцатого ноября с девушкой гулял по Крещатику, даже не думал митинговать с теми ребятами. По голове от «беркутовцев» и я, и она получили. Ни за что. А еще мой знакомый был на Банковой, когда начался разгон. Он шёл туда просто посмотреть, взял с собой только аптечку. Пытался первую помощь оказывать. Так его «беркутовцы» повалили и начали избивать ― по спине кийком и специально ― в пах. У него по всему телу гематомы и травма черепа. Даже в России так не лютуют. С этим надо что-то делать.
Седой мужичок с аккуратно подстриженной бородкой укоризненно покачал головой. Одет он был презабавно: побитая молью ушанка и старая курточка, поверх повязан красный плед на манер средневекового плаща. Говорили, что он то ли профессор, то ли академик.
– У одного моего хорошего друга, одноклассника, бизнес забрали, ― сказал он. ― Деревообрабатывающий. Понимаете, человек сам все с нуля поднимал. Ну и развил до большого предприятия. Пришли мордовороты, сами знаете чьи, и сказали: мы тебе даём столько-то, а именно не больше тридцати процентов стоимости, подписывай бумаги купли-продажи. Не подпишешь ― знаем, где твоя семья и всё такое. Ну и продал, а что делать?
– Я такие истории от знакомых постоянно слышу, ― сказал Андрей. ― И даже хуже. Вчера закон об ужесточении приняли. Это значит, что теперь всё, что бы ни делала семейка зека, будет защищено законом. Любой беспредел. А народу даже пикнуть нельзя.
– Ребятки, привет! Кофеёк будете? ― девичий голосок ворвался в мрачные разговоры как пестрая канарейка в стаю ворон.
Еще одно знакомое лицо. Девушка лет двадцати, с большой сумкой, по виду слишком массивной для её хрупкой фигурки. Но при этом на каблучках, волосы распущены, накрашенные губы улыбаются. Все знали, что зовут её Наташа и живет она на Воскресенке. Каждый день далеко идёт пешком по гололёду, потому что ближайшие к центру станции метро закрыты, и приносит купленные за свои деньги продукты.
Наташа наливает кофе из большого термоса, распутывает замотанную в полотенце коробку и протягивает. Каждый берёт по сдобной булочке, ещё теплой.
– Красивая, ― сказал Андрей, когда девчонка запаковала термос и продолжила обход майдана.
Радим рассеянно пожал плечами. В сравнении с девушкой, которую любил он, все остальные казались обычными. Он сам протестовал отчасти из-за неё.
Летом страну будоражили новости об Ирине Крашковой, изнасилованной двумя милиционерами. Ей проломили череп в трёх местах, порвали рот, матку, да ещё насыпали туда песка. Оставили в посадке, решили, что мёртвая, потом вернулись проверить и добить. Но не нашли ― девушка отползла и затаилась в тени. Сперва насильников хотели отмазать. Один был лейтенантом, племянником прокурора, другой ― старшим лейтенантом. Но сотни жителей Врадиевки два дня бунтовали, осаждали райотдел милиции, и властям пришлось уступить.
Не раз Радим с содроганием размышлял, а что если бы на месте той женщины оказалась его невеста? Как страшно жить в государстве, где милиционер вместо того чтобы защищать, выходит насиловать и убивать! Когда узнал, насколько зверски разогнали студентиков на площади Независимости, сразу вспомнил тот случай с Ириной. Правоохранительные органы снова карали по своему произволу, не считаясь с законом.
Правда, в последнее время в протестах на первое место вышли не острые социальные вопросы, а националистические, люди стали вести себя агрессивнее, со сцены полился яростный клич, что во всех проблемах виноваты жиды и москали. Будто людское море взволновалось и на поверхность всплыло то, что обычно прячется на дне.