Ивовая Каннон

Много всего пережил тот мальчик, тот юноша и тот парень, но так и не получил от своей любви ничего, кроме побоев. Но вот тем самым вечером, после которого мы и встретились на реке, у него состоялся дебют: сцена, пышные костюмы, зрительные зал, он в главной роли, а на лице белая маска. Дебют! Это настолько страшное и сокровенное слово, что никак иначе, кроме как шёпотом, его произнести просто нельзя.

– Вот так вот… я даже не скажу о том, как прошло выступление. Ты только посмотри на мои одежды и сам всё поймёшь. С меня стекает позор и унижение, которым люди забросали меня, и по следам которого ты нашёл это место. Убегая из театра, в глазах всех я увидел неприязнь и даже будто бы ненависть. Но за что? Я… – мой дорогой рассказчик совсем поник и уже даже не поднимал головы с колен. – Я… я ведь просто хотел играть на сцене. Но теперь прозван бездарем и вышвырнут на улицу, и смотрят на меня, как на преступника и злодея. А ведь я лишь хотел играть…

И снова у реки крыльями стала порхать тишина, в траве запели сверчки и прочие букашки, которым не спалось этой ночью. Над нами летал мотылёк и жадно смотрел на звезды с луной, желая, хоть бы и ценой своей жизни, но долететь до света, однако сколько бы он не пытался, не улететь ему с земли и не коснуться своими крылышками звёзд. Впрочем, через пару часов должно было взойти солнце и тогда свет бы сам пришёл к мотыльку, но… что если утро не настанет?

Мы сидели у реки, я смотрел в воды, а он – на иву. Что же он увидел в ней? Тогда я этого ещё не понимал, но приметил взгляд актёра, который будто о чём-то вопрошал дерево и о чём-то жалостливо его просил. Вдруг в воде я заметил проблеск чего-то белого, что медленно плывёт средь воды. Я присмотрелся и разом всполошился. Как был, в одежде, я рванул в воду и мигом ушёл в неё на две трети всего тела. Одной лишь левой рукой держался за берег, а всеми остальными конечностями пытался достать этот белый краешек, что неумолимо уплывал от нас. На конец мне даже пришлось полностью нырнуть в воду и отплыть от берега, чтобы схватить беглеца. И тут же, стоило мне лишь полностью оказаться в реке, воды схватили меня за ноги, словно русалка, и понесли на дно да куда-то вперёд по течению. В панике я раскрыл рот, и туда водопадом полилась река. «Тону! Надо же…», – думал я и недоуменно моргал. Уже на две головы ушло моё тело под воду, когда ко мне опустилась длинная палка, схватившись за которую я и сумел выбраться на берег. Распластавшись на земле и повернувшись на спину, левой рукой я схватился за грудь, а в правой у меня мерцала белая театральная маска, та самая белая театральная маска. Надо мной же широкой горой тайбо возвышался молодой актёр и тяжело дышал, сжимая в руке оборванную ветвь.

– Ох, – я скромно ему улыбнулся, – воды здесь очень уж глубокие, хоть топись.

Я попытался пошутить таким образом, но актёр нисколько не улыбнулся. Мне подумалось, что шутка должно быть плоха, и я закрыл глаза, однако спустя несколько мгновений до моих ушей донёсся чуть нервный смех.

– Так, всё же не так плохо я пошутил?

– Да как же это понять, хороша ли шутка? Сейчас я посмеялся, а будь настроение у меня другим – глядишь только бы больше разозлился, тут не поймёшь.

– В любом случае, спасибо.

– Не мне говори это, а ей.

Веткой, которая спасла меня, он указал на иву. Одна из её ветвей была обломана, и к этой-то ране подошёл я, нежно коснулся ладонью коры и припал к ней лбом. Спасибо, дорогая ива, благодарность моя не иссякла и по сей дней, хоть и не просил я о спасении тебя.

– Держи, полагаю, это твоё, актёр, – так сказал я, когда отошёл от дерева, и протянул маску моему собеседнику. – Сыграй мне, пожалуйста. Одень маску и сыграй, что должен. Я был бы очень рад посмотреть.

– Но я бездарен.

– А моя шутка была плоха, почти даже не шутка, но ты посмеялся.

Отвернувшись от реки, я сел на колени и стал смотреть. Он одел на себя маску, отошёл подальше в заросли гаоляна и начал своё представление. Почти два часа оно шло, к концу уже начало светать и вот – поклон, всё кончилось. Я медленно поднялся на ноги и низко поклонился актёру.

– Спасибо тебе, – сказал я в поклоне. – Я не актёр и в театре плохо разбираюсь, я не критик и не знаю, как мне оценить твоё искусство, но я смотрел и мне нравилось. Я был рад этому времени и взгляд мой радовался твоему танцу. Может… ты оставишь себе эту маску хотя бы ещё на несколько лет и попробуешь снова? Ты ещё молод и, глядишь, у тебя что-то получится, прежде чем согнёшься от старости и сгинешь в ничто. Может быть, ты лишь поторопился? Чего пытаться юноше сквозь невозможность сделать то, с чем он славно справился бы в тридцать? Вдруг с годами и Мельпомена растает к тебе да обратит наконец на тебя взор нежности и ласки, какой обращал на неё все эти годы ты. Быть может, у тебя получится. Чего бы и не попробовать? А когда-нибудь потом мы снова встретимся под этой ивой, и ты расскажешь, что стало с твоей мечтой и любовью, смиловалась ли над тобой величавая муза – получилось ли у тебя, ну?

– Вот оно как, – он задумчиво устремился взглядом к небу и сжал маску. – Может быть, получится, значит?… Получится?

В следующий раз мы встретились с ним через пятнадцать лет. Всё на том же месте, среди поля гаоляна, у реки, под ивой. Но было это уже осенью, когда листья стали опадать, а гаолян стремительно сохнуть. Я шёл по дороге и заприметил знакомое дерево, уж как мне можно было пройти мимо него? Ещё больше, чем в прошлом, напомнило мне оно своим видом женскую фигуру, и казалось, что я видел её уже множество раз. Она кланялась вниз, но при том оставалась такой сильной и спокойной, кем же она была? Я подошёл ближе и оглядел реку. В сезон дождей воды вышли из берегов и теперь бурным потоком неслись по долине, чуть задевая мощные корни ивы. Взгляд мой отвернулся от воды и уставился в дерево. Долго смотрел я на неё, на раскидистые ветви, что ниспадали вниз, пока, наконец, не понял.

– Вот оно что!

И в этот же миг что-то слабо коснулось моей ноги. Я опустил взгляд и увидел его, что приплыл ко мне по реке, как и обещал. Прямо как и тогда он забавно напоминал собой яблоко. Мой дорогой актёр лежал на спине, лицо его было бледным и умиротворённым, синеватые глаза плотно закрыты, словно он со всех сил пытался уснуть. В руках была сжата белая маска, а на лбу у неё что-то нацарапано.

– Друг мой, – молвил я, – мы так давно не виделись. И всё же ты пришёл снова поведать мне о своей жизни и о том, что ответила на твои чувства Мельпомена. Я рад, знал бы ты, как я рад тебя видеть. Мы сдержали наши обещание и встретились.