Страница 62 из 72
— Я сказал, беги! Ты должен донести рапорт до нашего командира!
— Я не могу бросить тебя здесь одного! Мы всегда вместе сражались!
— Если ты сейчас же не пойдешь и не донесешь рапорт и данные, то мы вдвоем погибнем, и наши проиграют! И тогда наши усилия, получается, были напрасными?! Не трусь, иди уже!!!
— Хорошо… Но я еще вернусь за тобой, ▓ ▋ ▧ ▓ ◇!
Перед глазами проплывали какие-то образы, и что удивительно — все от первого лица. Мальчик видел перед собой какого-то мужчину средних лет, с небольшой сединой в волосах и в усах. Сам Уве был весь в грязи и копоти, а также его руки были забинтованы. Он держал какую-то бумажку, свернутую в трубку — кажется, это был тот самый рапорт с данными, которые надо было доставить. «Я должен… Я должен прикрыть его… — подумал Карл, ощущая на руках оружие. — Он должен бежать…».
— Да беги уже скорее, Уве! Они приближаются!
С этими словами юный Гейзенберг пнул друга под задницу, как бы заставляя того уйти. Тот скатился по склону, потеряв равновесие, но в целом оставшийся невредимый, лишь слегка голова закружилась у него. Уве, бросив прощальный взгляд на парня, побежал вглубь леса, зигзагами перемещаясь. Тут же послышались выстрелы и чьи-то яростные вопли… Кажется, это сам боец Карл кричал, отражая удары и привлекая на себя все больше внимания, чтобы враги сосредоточились исключительно на нем.
В этот момент воспоминания прервались, и мальчик оказался вновь в своей мастерской. Он уже не особо что-либо воспринимал, но вдруг в нем поселилась твердая уверенность, что это именно он спас своего друга от расстрела. И именно он вернулся с войны в телеге. Даже не глядя на жетон, он надел его, прислонив к груди. Сразу же он почувствовал какое-то странное тепло, немного жгучее. Как будто этот медальон был раскален…
Теперь его уже не заботила судьба его отца. Потому что в воспоминаниях он сам был на месте отца. А вот настоящие воспоминания закрылись в подсознании…
— Твою мать… — застонал Карл, жмурясь от боли. — Это же мой отец…
— Интересно. Получается, этот ваш мегамицелий способен на многое, в том числе и проецировать воспоминания. Особенно тех, кто имел дело с этим грибком. Получается, твой отец раньше имел дело с этой заразой, просто не говорил об этом никому. Хотя, возможно, он сам об этом не догадывался. — Джаелл очень спокойно вертела медальон в руках. — Что ж, одной тайной меньше.
И она, отбросив жетон в сторону, подошла к Карлу, разрывая ножом пуговицы на его рубашке и открывая своему взору его голую, накаченную грудь. Она была в шрамах, какие-то были мелкие, а какие-то все же сильнов выделялись. Проблема была в том, что эти шрамы были уж слишком зажившими и старыми. Как будто раны сами по себе были неглубокими, поверхностными. Но Василеску, помутненная рассудком из-за стресса, а также вдруг неведомым образом познавшая всю мощь своего внутреннего мутамицелия, знала точно, что мужчина сам себе делал эти раны.
— Ты хотел сделать себя лучше… — говорила она, все дальше теряя свои эмоции. — Ты внедрял в себя механизмы, которые могли бы искусственно продлить тебе жизнь, хотя та плесень справлялась с этим ничуть не хуже.
— Тебя это вообще как касается? — немец попытался было освободить себя от цепей, но тут же к его виску был прижал пистолет, послышался звук курка. — Нгх… Да ты, я смотрю, подготовилась, ведьма…
— Напоминает что-то, да? — румынка отрешенно посмотрела Карлу в лицо. — Как будто мы с тобой это проходили… Правда, все было зеркально наоборот. Что ж, мне, конечно, не потягаться с тобой в силе и ловкости, а также в знании всей психологии. Да и этого места я не так хорошо знаю, как ты. Ну, и металлом я не управляю. Но возможно, мне удастся…
Она не договорила, наклоняясь лицом к лицу своего пленника. Пистолет все еще стоял у виска, как бы предупреждая «Не делай глупостей, и тогда ты выживешь. Возможно…». Гейзенберг от такого расклада чувствовал себя крайне неуютно, да и вообще — впервые его пленила какая-то обыкновенная девка с дремлющими способностями, да еще и унижает его по полной программе. «Как хорошо, что этого всего не видит никто… — подумал он, пытаясь отклонить лицо. — Иначе они бы меня засмеяли, особенно гигантская сучара…».
Внезапно он почувствовал, как его укусили за ухо. Причем зубы были… Явно не человеческие, а очень острые, как у хищника или пираньи. Казалось, что если Джаелл приложит больше усилий, она попросту откусит мочку его уха, прожевав и не поперхнувшись. Мужчина стиснул зубы, но в остальном решил не подавать виду, будто бы ему хоть сколько-нибудь больно или неприятно. Он понял, к чему ведет игра у этой девушки.
Она решила заставить его почувствовать то же унижение, которое почувствовала она сама, будучи его пленницей, «игрушкой», вещью. Она решила отзеркалить всю ситуацию.
— Не думай, что я тебе поддамся, куколка… — рыкнул он, пытаясь держать себя в руках. — Даже Миранде не удавалось полностью поставить меня на колени, а ты-ы-ы-а-а-а-а-а-а-А-А-А-А!!! Ты что творишь?! Откуда у тебя вообще зубы такие?!
Он почувствовал, как в его левое плечо вонзились такие же острые зубы, было даже ощущение, что клыки сильно выпирали. Кожа не выдержала такого напора, и из укуса потекла кровь, такая теплая, но девушка не давала ей пролиться вниз — она его пила, как вампир, только намного хуже, нежели Альсина. Казалось, что Джаелл наслаждалась этой кровью… Нет, даже не так — она питалась этой кровью как чем-то базовым, как будто ей грозила бы смерть. Она пила кровь по-животному, совершенно не заботясь о том, как себя чувствовала его жертва.
Наконец, она перестала сосать кровь, убрав лицо. Карл посмотрел — и обомлел. Василеску хоть и была внешне прежней девчонкой с растрепанными непослушными черными волосами с редкой сединой… Вроде бы и нос был такой же, и пухловатые губы, да и глаза, без учета черноты в них, были такие же… Но сам ее вид, само ее поведение было совершенно другим. От нее будто исходила какая-то странная злобная энергия. И эта энергия полностью перекрывала злобу Гейзенберга на Матерь Миранду и на его «товарищей по несчастью». Как будто в девушке поселилось вселенское зло, и теперь оно отыгрывалось на пусть и не самом простом, но все же смертном. Зубы казались нормальными, но все же в них скрывалась бритвенная острота.
Не совру,
Я люблю себя одну…
К смерти, словно тень, веду,
Холодом своим прожгу
Песня звучала у Карла в голове, голос Джаелл звучал прямо в его мозгу, а не снаружи. Он как будто надел наушники и врубил определенные частоты. Хотя до этого у него не было настолько чистого звука… Без каких-то помех. А тут… Взгляд расфокусировался, перед глазами все поплыло, остался только образ девушки, сидевшей перед ним на его же коленях. Она положила свои руки ему на лицо, и он почувствовал жесткость кожи и острые длинные когти…
Тишина,
Сердце укрывает тьма,
Сразу кусаю, знай –
Я люблю врасплох застать!
Рука девушки поползла ниже по его груди, ключице, ребрам, животу… Гейзенберг с трудом понимал, что сейчас происходит, но чувствовал странное возбуждение. И в то же время когти царапали его кожу беспощадно, оставляя ранки, которые кровоточили и которые тут же покрывались чем-то черноватым. «Твою мать… — мужчина пытался прийти в себя и сопротивляться мороку. — Она меня сейчас… Я должен ей сопротивляться и сделать что-нибудь!».
Что-то в комнате начало двигаться, но все это было слишком незаметно, чтобы Джаелл могла бы засечь своим взглядом. Да и, кажется, она была тоже в своеобразном трансе, чтобы на что-то реагировать…
В твой мозг проникну глубоко,
Во мрак уносит далеко…
Что-то звякнуло и упало вниз. Все же Карл был не способен управлять металлом, когда он был в трансе и в полностью расслабленном состоянии. А меж тем рука его захватчицы медленно опустилась ниже пупка и стала проникать пальцами под ремень и под ткань штанов. Сразу же там почувствовалось напряжение, а также то, как кровь хлынула из головы в то место. «Нет… Она же мне сделает… Черт!» — Гейзенберг все еще сопротивлялся, пытаясь дернуться. Однако тело Василеску только сильнее прижало его к стулу, а грудь ее почти уткнулась ему в лицо, перекрывая доступ к воздуху.