Страница 10 из 13
Заметил, что Люба всё-таки собирается отвечать, жестом остановил:
– Подожди. Всё, что ты собираешься сказать, – понятно. Ты пока не ищи в голове пункты, почему «нет». Речь не об этом. Я просто тебя, так сказать, информирую. Вот и всё. Я живу в деревне, недалеко от детдома, мне нужна помощница, ну и по дому, и в делах… Это я намекаю на небольшой дополнительный заработок, если вдруг надумаешь. Вот здесь, – он развернул листок, – телефон заведующей, её имя-отчество, ниже – мой адрес. Предложение действительно три дня. – Отдал ей бумагу, прищурился от яркого солнечного света, пристально посмотрел и закончил:
– Меняться очень трудно…
Степан вернулся с наполненными водой ёмкостями, погрузил в багажник. Мужчины тепло попрощались, обнялись. Люба с Игнатом обменялись рукопожатием. Игнат сель за руль машины, в чём-то похожей на него самого, – ездила долго, исколесила немало дорог, но, несмотря на почтительный возраст, внутри всё работало чётко и слаженно.
Расставшись с гостем, Люба и отец разбрелись в разные стороны. Она, всё ещё находясь в несколько ошарашенном состоянии от неожиданного предложения, закрылась в своей комнате. Уселась на постель, обхватила руками прижатые к груди коленки, покачиваясь взад-вперёд, задумалась.
Да, предложение, прямо сказать, было несколько неоднозначным. На какой-то момент ей показалось, что он либо шутит, либо издевается. Она ему вчера всю душу излила – про планы свои, про идеи, пусть пока и не осуществлённые. Они никак не были связаны с копеечным трудом и с отсутствием роста, карьеры. Какая уж карьера в детдоме! Смешно сказать!
В Москве, правда, её действительность тоже была далека от бродивших в голове планов, но там всегда присутствовала надежда, что вот-вот сложится, найдётся кто-то или что-то, что поможет ей определиться, встать на ноги, добиться успеха. Да и сравнивать возможности столицы и какого-то захудалого городишки было ещё смешнее, чем воображать карьерную лестницу в детдоме!
Раздумывая над ситуацией, Любе пришла в голову аналогия из детских сказок про богатыря, стоящего перед камнем, – символом выбора. Весь вопрос – решить, куда правильнее пойти. Сама тут же себе возразила: «Да ни о каком выборе речи нет, – тут и выбирать нечего!» Она живо представила себе картинку: в вырытую в земле яму сложились все её желания, планы, проекты, мечты о состоятельной жизни, и она собственноручно закапывает большой лопатой эту наполненную яму. Осталось поставить крест над могилой жизненных устремлений.
Да-а-а, наверное, Игнатий Павлович всё же изрядно пошутил. То, что он юморист, было понятно ещё вчера за ужином. Они давно так не гоготали всей семьей, как над его весёлыми рассказами. А может действительно хотел помочь, предлагая ей работу… С точки зрения деревенского старика, это, должно быть, смотрится очень выгодным и престижным… А для неё – жуть жуткая. Ну, сама виновата – не надо было вчера ему всё рассказывать.
Решила подвести итог своим размышлениям. Почти все доводы были за невозможность принятия такого предложения. Единственное, что мешало сразу и чётко сказать «Спасибо, не надо!», – это сегодняшнее её положение. Она прекрасно понимала, что если она проживёт ещё пару месяцев у родителей и ничего не изменится, – впору с ума сойти. Ругаться с матерью не хотела, да и не могла, но слушать ежевечерние нотации не было никаких сил. Только эти семейные обстоятельства делали предложение Игната не до конца бесполезным.
«В конце концов, можно ведь и там пока устроиться, поработать, тем более и жить есть где. А как только у ребят наладится дело, позовут, – сразу развернуться и уехать». Пришедший в голову компромисс радости принёс мало. Попытка представить себя в условиях детдома вызывала внутри тягостное чувство. Люба тяжело вздохнула: «Чё делать-то?»
За дверью послышался голос матери, вернувшейся из своего любимого похода на рынок. Возбужденно рассказывала отцу последние новости. Он их не очень любил, называл более конкретным определением – «сплетни», но всегда делал вид заинтересованного слушателя, ради спокойствия в доме.
– Лю-ю-ю-юбка! Иди сюда! – маманин вопль разнесся по всему пространству, вывел из задумчивости дочь.
«Господи, ну зачем так орать… И что опять надо?!» – К тягостному чувству прибавилось и неудовольствие от предстоящих родительских указаний. Добрела до кухни, где мать раскладывала принесённые покупки, села.
– Что?
– Что-что! Ты тут спишь до обеда, а мать уже полгорода обегала, работу тебе подыскивая!
– Какую?
– Ну, ещё не точно совсем, но, даст бог, получится… Я тут с мастером из параллельного цеха разговорилась, он мне и сообщил, что у них девочка в декрет уходит, место освобождается! Я его попросила всё узнать, что да как, он пообещал. Завтра утром позвоню, обговорим… Чё дома-то сидеть? Пойдешь к нам, на завод.
Люба уставилась в окно. Она с детства знала о настойчивом желании матери, чтобы дочь пошла по её стопам. Каждый раз на мечтательную фразу «вырастешь, пойдешь ко мне на завод» отвечала: «ни в жисть». Но судя по продолжению этой заводской тематики ответ не был услышан ни разу.
– Я уже нашла работу. – Из двух зол она всё-таки выбрала меньшее.
– Где!? – От такого неожиданного известия мать резко присела.
– В соседнем городе.
– Ну, и… – Развела руками в ожидании объяснений.
– Слушай, я завтра позвоню, договорюсь, съезжу, как сложится – тебе тогда и расскажу. – Не дожидаясь новых расспросов, вышла, оставив мать в недоумении.
Всё сложилось на удивление гладко. Заведующая детдома, куда Люба отправилась на следующий день, встретила её с радостью, приняла по-домашнему тепло. С ходу повела показывать своё хозяйство, знакомить с обстановкой, людьми. Бесперебойно рассказывала о своих воспитанниках, о том, как они вместе живут и растут. Слушая эту немолодую женщину, постепенно заражаясь от её внутреннего деятельного огонька, Люба повеселела, мрачноватый настрой, сопровождавший её уже второй день, незаметно развеялся и исчез. Всё оказалось не таким ужасным, как она пыталась себе представить.
После продолжительной экскурсии, в которую вошёл и показ крохотной комнаты для её проживания, они поднялись в кабинет директора для обсуждения официальной части приёма на работу. Зарплата, действительно, была не ахти, но, учитывая бесплатное проживание и обеды, большого расстройства не вызвала. Отсутствие нужного опыта заведующую не смутило, она лишь весело заметила, что главное – это уметь готовить в принципе. Расстались на том, что Люба возьмет необходимые вещи и со следующего дня приступит к новым обязанностям.
Посвящение в новую для Любаши деятельность заняло почти весь последующий месяц. В положенные выходные оставалась в детдоме, никуда не выезжая, знакомилась с детворой, разбиралась с составлением меню, обживалась на новой территории. Однажды вечером заведующая, заглянувшая к ней посмотреть, как обустроилась, с чувством благодарности отозвалась об Игнате Павловиче, «сосватовшему» им молодые кадры. Поинтересовалась, давно ли виделись, велела передавать сердечный привет, если встретит. Люба, подумав, решила назавтра нагрянуть к нему в гости: и привет передать, и продолжить знакомство. Разузнала, как доехать до его деревни, оказалось совсем недалеко. Прикинула, что даже если не застанет его дома, просто проветрится, поглядит на новый для себя район.
Подходя на следующий день к открытым настеж воротам дома, обрадовано остановилась. Сверяться по бумажке с адресом было ни к чему, – массивная фигура Игната, стоящего возле своего немолодого железного коня, была видна издали.
– О! Да к нам гости пожаловали! – приветствовал широко раскинутыми руками и такой же улыбкой. – Заходи, заходи! Я тут вот чиню… присаживайся. – Показал запачканной ладонью на уличную деревянную скамью.
– Здравствуйте, Игнатий Павлович, – Люба облегченно выдохнула, – ехала наугад, думала – застану вас, не застану.
– Любаш! – садясь рядом, произнёс как-то ласково, необычно для её слуха, – давай на ты, а? А то эти церемонии… Устать от них можно!