Страница 6 из 19
– Прекратите склонять моё имя. Я говорю серьёзно, а вы снова за старое.
– Так в чём серьёзность? Удачная смерть, не более того. Хотя, вполне может быть, что руку направляла именно ваша воля. Скрытое желание получило материальное воплощение. Я этого не исключаю.
Описывать иголки на мексиканских кактусах не имело никакого смысла. Да и что мог рассказать маэстро актрисе с Земли? Разве она в состоянии понять бессмертного арна, его уставшую душу? Подняла бы на смех в обязательном порядке. Тут вон любовник неправильный попался и сразу за браунинг. Чем он таким особенным отличается от мецената? В таком же порядке возил театры по гастролям и держал актёров впроголодь, чтобы лучше работали. И угроз отрезать голову тоже наслушался довольно, правда, от арнов: они знали предмет. Но внешне всё более чем похоже. А теперь попробуй детализировать для революционерки вторжение обер-камергера, разрушавшего жизнь в обмен на фестиваль, который и без него Ленар мог устроить. Не в том масштабе, конечно, но зато без долгов перед империей.
Глава 3 Трудные переговоры
На горизонте топырились молодыми опятами позолоченные маковки православных церквей. Аэродром, устроенный за чертой города, гудел от криков восторженных любителей авиации, собравшихся проводить в небо восьмимоторного исполина «Максим Горький». Впервые в мире должен был начаться перелёт по маршруту: Ростов – Санкт-Петербург – Берлин. Суетились фотографы, репортёры спешили занять выгодные места, автобудки размахивали прожекторами и кинокамерами на подвижных шарнирах из чёрного металла, лопались от неловкости и суеты электрические лампочки.
Закрывая рукой глаза от вспышек магния и снисходительно улыбаясь, из спортивного автомобиля выбрался Зигмунд Левоневский. Известного лётчика мгновенно окружила стайка поклонниц в экзотических боа из перьев марабу. На трибуне, украшенной кумачовыми лентами, пилота ждали седовласый губернатор, облачившийся ради такого случая в расшитый золотом парадный мундир, и депутат думской партии социал-демократов с красным бантом на кожаной тужурке.
Что происходит с пространством и временем, постичь невозможно. У Ленара сложилось впечатление, что участвует в спектакле психбольницы. Но выбирать не приходилось. Он давно заметил: стоит на мгновение усомниться в действительности, как сразу в организме образовывается острая нехватка эндорфина, оттого что только он способен подружить две абсолютно враждебные субстанции – правду и вымысел. В них надобно верить одновременно, иначе жизнь приобретает совсем никчёмный смысл, этакое броуновское движение атомов в безграничном космосе. Во всяком случае, маэстро решил не подавать вида, что смущён местными субботниками и обратиться к Фиме с невинным вопросом:
– У вас всегда так, или крупно повезло с забегом?
– Что? С каким забегом?
– Левоневский с губернатором целуются? Неприлично ведь коммунисту, прославленному лётчику с царским генералом и взасос?
– Совсем обарсучились на своих болотах! Вы что думаете, сейчас это важно? Перед лицом мировой угрозы все патриоты обязаны крепко сцепить локти для отпора акулам империализма! Не сегодня завтра война, а мы отношения начнём выяснять у всех на виду?
– А как увязываются с этим эксы, убийства правительственных чиновников?
– Боевая организация эсеров стоит на другой политической платформе, чем марксисты. Они приспособленцы, – с негодованием ответила Фима. – Даже не понимаю, как я могла им доверять раньше. В 1905 году отказались нас поддержать. А я им средства добывала для борьбы.
– Ага, ничего не понял, но на душе стало значительно легче.
– Вот, видите, – сверкнув глазами, констатировала Фима, по-своему истолковав реплику. – Что планируете делать?
– Примем участие в качестве смелых зайцев. Поддержим авиацию империи, так сказать, персонально! Воспользуемся митингом и проникнем в чрево пролетарского писателя. Идёмте, надо срочно найти комбинезоны и бочку с топливом.
– Подождите, а как я объясню товарищем свой полёт с идейным врагом?
– Для контроля. Нельзя, чтобы коммунисты бессовестно занимались агитацией пролетариата, в то время как вы рискуете жизнью, уничтожая душителей народа. Согласны?
– Точно, потом в «Правде» напечатаю статью о перелёте.
– В «Правде»? Разве это не рупор большевиков? Или я что-то не понимаю?
– У них и напечатаю, чтобы не зазнавались! А кто мне запретит?
– Серафима, вам никто. Только безумец решится на подобный выстрел.
– Правильно. Лично ликвидирую, как врага народа.
– Извините за глупый вопрос, а Максим Горький уже умер?
– С чего вы взяли? Жив и здоров, теперь главный редактор. Пусть только попробует отказать!
– Ага, а самолёт – это… – Ленар изобразил на лице вопрос.
– Идея товарища Сталина. А в чём дело?
– Восхищён новаторским решением! Ну так что, идём?
Быстро привыкнув к удовольствиям обеспеченной жизни, актриса постоянно откладывала убийство мецената. Серафиме было приятно, когда состоятельный мужчина бросался исполнять её желания по первому знаку. Когда все сроки вышли, арестовали Горького за участие в студенческих волнениях. Только благодаря деньгам Морозова удалось освободить автора «Буревестника». Но и этого оправдания хватило ненадолго. Столкнувшись с чёрной неблагодарностью рабочих, объявивших забастовку, фабрикант отказался давать деньги марксистам, зовущим пролетариат к организованной борьбе за свои интересы.
Месть партии настигла жадного фабриканта, деньги для нового акта лежат в ридикюле из прочной тафты. Серафима чувствовала облегчение. Казалось, дело устроилось как нельзя лучше, однако оставался один и самый главный вопрос – кто такой Ленар, и почему решился на убийство Морозова? Его легенда с каторгой у кхмеров выглядела фантастично, но другой не было. Конспирацию, как говорится, никто не отменял, значить так надо, решила Серафима.
Из рупорных динамиков пульсировали низкой частотой горячие призывы развивать «Добровольное Общество Авиаторов», прерываемые духовым оркестром, игравшего по очереди «Дунайские волны» и «Марш Энтузиастов». Ничего не меняется в человеческой натуре, проходят века, а люди неистребимо шлифуют эволюцию вида. Думаете, в империи арнов по-другому? Вовсе нет! Нельзя растопырить пальцы на весь рояль сразу. Вера в нравственные ценности движет паровозы истории к очередной войне, локальной или мировой уже неважно. Главное, нельзя жить в государстве без этой самой веры, веры в институты насилия. Не имеет значения в какой форме, интеллектуальная лоботомия одна из них. А как не лоботомия, когда марксисты заседают в Государственной Думе, но при этом затевают свержение монархии? Хорошо, пусть будет, но зачем в этот дурдом приехал Левоневский? Здесь интеллект Ленара, казалось, ко всему приученный, начал искрить встречными токами, не имея чётких маршрутов.
Каждый раз, наблюдая пропаганду очередных истин, Ленар задавался вопросом: может ли разумное существо отказаться от борьбы за свою единоличную жизнь для царства Бога на Земле, и приходил к неутешительному выводу – Может! Только вот вопрос, когда цель достигнута, где будет Бог, где будет находиться эта самая вечно недостижимая истина – Умрёт? Ведь любая абсолютная победа – это крик обезумевшей от горя матери над телом поверженного героя. Миллионы людей идут погибать ради лучшей жизни, и что-то не случается им её увидеть? Да и какой разумный человек готов умереть, чтобы жить потом в песнях? Можно, конечно, найти пару сотен безумцев, а вероятно и тысячи, но чтобы миллионы? Начинаешь сомневаться в разумности подобных граждан. Массовое помешательство указывает со всей очевидностью на «Дунайские волны», которые непременно закончатся «Маршем Энтузиастов», и «энтузиасты» здесь ключевое слово.
В огромном ангаре из гофрированного железа беглецы, воспользовавшись шумным митингом, облачились в спецовки и покатили бочку с надписью: «Осторожно ртуть!» под мелодию «Боже, Царя храни». Провожавшие, сорвав головные уборы, запели нестройными голосами: