Страница 12 из 19
– Сумочку я обменяла на планшет. А что в этом такого? Откуда я знала, что там лежит эта железка? Времени не было совсем. Самолёт начал приземляться, а ридикюль был такой замечательный. – Жу-Жу, несмотря на своё положение, мечтательно зажмурилась.
– А то, что в нём украденные деньги. Это как?
– Очень жаль. Но откуда я знала?
– А вот любовник утверждает, что это ваш план: ограбить Морозова и улететь в Берлин. Что теперь скажите?
– Абсурд какой-то. Да и не смогу я. Любой подтвердит, что я крови боюсь.
– И что с того? Факты, факты говорят об обратном. Вот показания Левоневского и браунинг с пачками купюр. Присяжные должны принять к оправданию ваше: «Очень жаль»? Признавайтесь, кто убил! – вдруг сорвался на крик Порфирий.
– Левоневский сказал, что террористы, – пропищала напуганная Жу-Жу.
– И ещё Соловей-разбойник с царевной Несмеяной! Отправлю этапом на каторгу, там будите небылицы рассказывать! Сидельцы любят истории.
– Ой, вы обещали, что поможете. А теперь передумали?
– В неприятную историю, мадам Сапрыкина, вы угодили. Вот бумага, теперь пишите, как резали Морозова, и в деталях.
– Тогда точно попаду на вашу противную каторгу. Да и не знаю, что писать!
– Я, кажется, обещал помочь. Что, решили самолично выпутываться? Или будете работать со следствием, или пеняйте на себя. Здесь я единственный человек, который заинтересован в вашей судьбе. Левоневский сразу отказался, как только услышал фамилию. Вы ему случайная знакомая. Пишите, не отнимайте у меня время!
Сапрыкина решилась на последнее средство в своём арсенале – заревела. С камерой она уже познакомилась, многочасовой допрос выдержала, и поняла, что сил её дамских больше нет ни разу – надо реветь, вдруг поможет. Пару раз всхлипнув для разминки, затем упала на стол, сотрясая безутешным горем чернильницу непроливайку, начавшую выбивать мелкую дробь от сочувствия к арестантке. Дышать в крашенные суриком доски, отдающие табаком и ещё какой-то неизвестной кислятиной, было неприятно, но запах помогал держать нужный темп между всхлипами.
– Хорошо, хорошо, только не плачьте. Вот подписывайте протокол и можете передохнуть, – согласился следователь, выдержав для приличия продолжительную паузу. Забрав опросный лист с торопливым автографом Сапрыкиной, Порфирий вернулся к Левоневскому, который вновь принял независимый вид, сочинив себе мысль, что высокий покровитель скоро обнаружится, узнав о трагедии. Нужно только потянуть время, день-другой и раздастся спасительный звонок.
– Всё, утром заседание суда. А дальше пересыльный пункт и каторга, – с довольным видом сообщил Порфирий.
– Подождите, это почему? А как же следствие? – растерянно промямлил Левоневский, не ожидавший такой скорости в московском судопроизводстве.
– А оно, товарищ коммунист, закончено! Вот показания механиков, все не в вашу пользу. – Сыщик потряс пачкой исписанных протоколов. – А вот Сапрыкиной! – Показал лист с мелким почерком и каплями слёз. – Не отвертитесь! Да-с! – Потёр руки, как человек, удачно разрешивший трудную задачу. Следователь со значением посмотрел на городового:
– Голубчик, сделайте с оттягом для вменяемости. – Крупный полицейский приподнял лётчика за шиворот и, ударив в живот большим волосатым кулаком, заботливо опустил мычащего от боли заключённого на тюремный табурет.
– Улики налицо: ридикюль с деньгами и револьвер. Не знаю, на что вы рассчитывали, когда решили ограбить Морозова, но каторга вам обеспечена, а может быть и расстрел, как хладнокровного убийцы.
– Вот стерва, – процедил сквозь зубы Левоневский.
– Это надо рассчитывать, как согласие на работу со следствием?
– Констатация факта. Но чтобы ещё и механики отпихнулись! – воскликнул с негодованием лётчик. Впрочем, породистый поляк никогда не строил иллюзий насчёт так называемого «пролетариата». Одно дело, специалисты, пусть и низкого происхождения, но с образованием, и совсем другой винт – рабочие из реальных училищ. «Реальных» – этот латинизм вызывал у него стойкое неприятие. Такое название могли придумать только для ограниченных людей. Левоневский ничуть не презирал всяких там рабочих. «Вовсе нет! Что за ерунда! Полная глупость!» Он и представить-то себе не мог, что бы делал, окажись один на один с заглохшим двигателем. «Конечно, для обслуги нужны механики. А как без них! Очень даже что нужны! Его дело – управлять самолётом. Но попробуй объясни тупым пролетариям, что пилот может быть только один».
Никогда не захочет обычный человек примериться с убогим будущим, зная о существовании лётчиков. Ведь вот они сидят в чистой одежде за штурвалами, а механикам приходиться ютиться у плюющихся маслом моторов.
«Вот, пожалуйста, по глупости заклепали все двери. Конечно, они не видели, как мне угрожали пистолетом. Наоборот, террорист стал спасителем. Попробуй объясни убогим, что немецкие товарищи ждут так нужный им тротил. Который, кстати, теперь не получат, благодаря этому герою в трусах, будь он неладен», – чертыхнулся про себя Зигмунд и спросил примирительным тоном:
– Что вам от меня нужно?
– Другое дело, милейший! Сейчас подписываем протокольчик, а дальше формальности. Поверьте, для вас теперь все неприятности в прошлом. По крайней мере здесь, в этом кабинете.
– Что будет с револьвером?
– А что с револьвером? Исчез безвозвратно в огне пожара. Выдам официальный документ, справим в лучшем виде, можете не сомневаться. Вот ознакомьтесь. – Сыщик дал стопку бумаг и распорядился принести чай. Подследственный благодарно захлюпал горячим напитком, внимательно читая протокол с убористым почерком. Перевернув очередной лист, обнаружил гербовый бланк, текст которого поверг в замешательство.
– А это что?
– Пустая формальность. Договор о сотрудничестве. Ничего существенного. Иначе, сами понимаете, нет никакой возможности спасти вас из этой катавасии. Никому нет нужды держать вас в тюрьме. Говорят, в авиаотряде большая конкуренция. Уверен вам не помешает помощь государства. Подписывайте без сомнений, можете не беспокоиться, это никуда не пойдёт. Так, для отчётности и только.
Поставив торопливый росчерк, Левоневский брезгливо отодвинул неприятный документ, который Порфирий Францевич немедленно запер в сейф, щёлкнув ригелями, как гильотиной.
– Что дальше?
– А дальше рассказывайте в деталях, как убивали Морозова и куда делись остальные деньги? Припрятали на чёрный день? В ридикюле нашли только половину суммы, по-видимому, Сапрыкиной. А где остальное, где ваша доля?
– Что? Сапрыкиной! Это кто?
– Бросьте дурачиться! Ваша Жу-Жу и есть Сапрыкина. – Порфирий Францевич с негодованием захлопнул папку. – Филькина грамота эта история! Или думали, что я возьму на веру цирк со штанами!
– Я их подарил!
– Спорите? Городовой! – Огромный полицейский сделал шаг с поднятым кулаком.
– Всё, прекратите, хотел уточнить! Диктуйте текст? – согласился Зигмунд вовсе не от страха. После подписания договора о сотрудничестве играть в гордость уже не имело никакого смысла.
– Значит, этот субчик говаривал на языке инородцев, а актриса переводила? – сменил вымпел следователь, заметив опущенные плечи героя авиации.
– Да.
– А что за язык был. Вы ведь летали за границу. Американский?
– Такое впечатление, что мещанский жаргон: любит иностранные слова, везде пытался ввернуть. Понять можно только с переводом Андреевой.
– Поразительно! Значит, полагаете – жаргон! Шайка, одним словом… Что ещё запомнили?
– Обещали выйти в Берлине.
– Ну это как раз объяснимо. Хотели сбежать за границу после убийства. Вот чего я не понимаю, зачем выбросил деньги? Всё-таки вы в сговоре?
– Прекратите шантажировать! Я и так в вашей власти! Только не мечтайте себе, что буду молчать. Обязательно доложу Ульянову о ваших методах.
– Это, пожалуйста. Не забудьте рассказать, как вооружили убийцу личным оружием. Эта часть ему особенно понравится. Про кожаные штаны можете опустить.
– Вам никто не поверит!