Страница 84 из 106
– Да, мне повезло.
Ранним утром Джонни незаметно проскользнул через Гурни-роуд, потом через поле Уолдеров и отыскал укромное местечко в кленовой роще, откуда удобно было наблюдать за фермой. Опускаясь коленями на мягкую землю, он спросил себя, не здесь ли поджидал его Джон Первичный.
У него покалывало в ладонях от нетерпения. Он рассуждал так: ему задолжали жизнь. Его собственная жизнь была украдена, и теперь ему причитается другая. Он предпочел бы вернуть свою и честно пытался это сделать. Он изучал, спрашивал и размышлял, но так и не отыскал пути назад.
Теперь он решил избрать другой путь.
Он обманет здешнего Джона Рэйберна, точно так же, как когда-то обманули его. Прельстит бескрайними возможностями. Сыграет на любопытстве. А если тот все же не заинтересуется, придется применить силу. Оглушить, пристегнуть к груди прибор и послать куда подальше.
Пусть выкручивается, как знает. Он тоже через это прошел. Пусть ищет себе другую вселенную. А Джон заслужил свою жизнь. Он всегда играл по правилам: он был примерным мальчиком, любил своих родителей, ходил в церковь каждое воскресенье…
Слишком долго судьба испытывала его терпение. Сначала Джон Первичный, потом котопсы, затем профессор Уилсон… А он все бежал и бежал, не зная куда, без всякой цели. Хватит. Пришло время вернуть украденное.
Рассвет медленно окрашивал деревья алым. Отворилась задняя дверь дома, и во двор с корзиной в руках вышла женщина. Джон видел, как она открывает курятник и собирает яйца. Она была далеко, но он сразу узнал в ней маму. Умом он понимал, что это не его мать, но глаза говорили обратное, и все остальное уже не имело значения.
Направляясь к сараю, отец чмокнул ее в щеку. На нем были тяжелые, толстые ботинки, комбинезон и кепка от «Джона Дира». Джон знал, что через час он вернется к завтраку. Подадут яйца, ветчину, тосты и, конечно же, кофе.
Это были его родители. Его ферма. Жизнь протекала именно так, как он помнил. И этого ему вполне хватало.
В его комнате зажегся свет. Джон Рэйберн проснулся. Скоро он выйдет из дома, чтобы заняться своими обычными делами. Дождавшись, когда его двойник зайдет в сарай, Джон промчался через пустое тыквенное поле к задней двери сарая. Она была заперта, но он знал, что если ее потрясти, дверь откроется.
Прислушиваясь к доносившимся из сарая звукам, Джон взялся за ручку и хорошенько дернул несколько раз. Дверь не поддавалась. Он подождал, потом снова подергал – и дверь, грохнув, внезапно открылась. Джон проскользнул в сарай и спрятался между тюками с сеном.
– Эй, дружище Стэн! Ну, как ты сегодня?
Голос доносился со стороны стойла. Это Джон (он мысленно дал ему имя Джон Третичный) кормил лошадь.
– Вот, держи яблоко. Может, немного овса?
Джон прокрался вдоль тюков и остановился, когда смог различить лицо Джона Третичного на другом конце сарая. Здесь, в тени, Джон мог оставаться незамеченным, но ему необходимо было подобраться поближе.
Стэн заржал, ткнулся носом Третичному в лицо и облизал ему лоб своим большим языком.
– Ну-ну, перестань, – сказал парень с улыбкой, отвернулся и занялся овцами. Джон тем временем обошел вокруг тюков с сеном и притаился за культиватором.
Джон кое-что понял, пока ждал в роще, и план его, соответственно, изменился. Он не умел лгать. Он никогда не блистал красноречием. Он был просто не в состоянии проделать то, что удалось Джону Первичному, – то есть уговорить деревенщину воспользоваться прибором. Нужно было сделать это как-то иначе. Существовал только один способ, и это был очень жесткий способ.
Джон взял в руки прислоненную к культиватору лопату. Лопата была короткая, с тупым лезвием. По его расчетам, одного удара по голове должно было хватить, чтобы Третичный отключился. Потом он прикрепит прибор к его груди, переставит счетчик на следующую вселенную, а затем черенком лопаты нажмет на спуск. Правда, половина лопаты при этом исчезнет, но это пустяки. После этого он покормит остальную скотину и отправится домой, завтракать. И никто никогда ничего не узнает.
Стараясь не обращать внимания на сжимавшую желудок тошноту, Джон поднял лопату двумя руками и стал подкрадываться.
Должно быть, его добычу спугнула едва заметная тень.
– Пап, это ты? – спросил парень, оборачиваясь. – О господи! Он отшатнулся от занесенного над ним оружия, а когда его взгляд упал на лицо Джона, недоумение в его глазах сменилось ужасом.
Джон так и застыл с поднятой над головой лопатой. Джон Третичный попятился к загончику для овец, одной рукой инстинктивно закрывая лицо, а второй…
У него была только одна рука.
Джон задрожал всем телом от накатившей тошноты и выронил лопату. Отскочив от дощатого пола, она подкатилась прямо к ногам Третичного.
– Что я делаю! – закричал Джон. Желудок скрутило рвотой, но ничего, кроме желтой желчи, из него не вышло. Джон сплюнул на пол, и от этого привкуса его вырвало снова.
Он оказался ничем не лучше Джона Первичного. Он не заслуживал жизни.
Пошатываясь, Джон побрел к задней двери сарая.
– Стой!
Он побежал через поле, но запнулся и упал. Высвободив ногу, Джон встал и снова побежал к роще.
– Подожди! Не убегай!
Оглянувшись, Джон увидел, что за ним, размахивая единственной рукой, бежит Джон Третичный. Футах в двадцати от Джона он замедлил шаг и остановился, протянув ему руку.
– Ты совсем как я, – сказал он. – Только у тебя две руки. Джон кивнул: на то, чтобы говорить, не осталось ни дыхания, ни сил. На глаза навернулись слезы, когда он посмотрел на человека, которого только что намеревался оглушить лопатой.
– Но разве такое возможно?
У Джона наконец прорезался голос:
– Я твоя версия из параллельной вселенной. Джон Третичный энергично кивнул:
– Только ты не лишился руки.
– Нет, не лишился. – Джон покачал головой. – Как это произошло?
Третичный поморщился.
– Я помогал отцу убирать сено на сеновал. Поскользнулся, упал. Вилы воткнулись в руку, рассекли бицепс…
– Да, помню. – В своей вселенной Джон в двенадцать лет свалился с сеновала, когда они с отцом закладывали туда сено. Он думал, что сможет поднять здоровенный тюк, но ему не хватило сил, и он упал прямо на землю – да так, что потерял сознание и выронил вилы. Они воткнулись совсем рядом, оцарапав ему плечо. Отец тогда был в ужасе, а потом пришел в ярость. Нагоняй от матери был куда неприятнее, чем царапина. – Я тогда только плечо поранил.