Страница 25 из 35
— Первая, — шепот дрожит всеми фруктовыми нотами, оставляя лёгкое, утомленное солнцем, щемящее от счастья послевкусие.
========== Глава 9. Одна вселенная на двоих (от лица обоих героев). ==========
Девушка закрывает глаза и начинает падать. Её тело как тряпичная кукла заваливается на меня и я, чертыхаясь, подхватываю её на руки. Всё вокруг словно бы вибрирует, разведчики пользуются боевыми драконами. Демоны и ангелы, служащие Мальбонте, воспользовавшись своей властью, забрали и этих существ. Субантры, драконы, демоны, ангелы… Этому чудовищу служат все, кто раньше был по обе стороны Равновесия. И так ли уж неправа Вики, говоря о том, что мы не знаем его истинных намерений и мотивов, раз так много последователей стоит за его спиной. Но ведь и моих сторонников немало, тех, кто понимает, что каковы бы ни были мысли — тебя определяют твои действия.
Медлю, осматривая помещение в поисках выхода. Выбежать на улицу под обстрел — полное безумие. Вижу в дальнем углу дверь и быстрым шагом приближаюсь, пинаю её ногой и, переступая через порог, осматриваюсь в темном помещении. Здесь есть кушетка и камин, а звуки разрушений приглушены, здесь можно переждать атаку и покинуть место так же незаметно, как они сюда прилетели. Я укладываю Викторию на кушетку и закрываю дверь. Щелчка пальца достаточно, чтобы оживший камин осветил помещение и начал обогревать. Не знаю, зачем это мне? Демону, который не ощущает температуру воздуха, который уже давно ничего не чувствует. Но сейчас знаю только одно: я хочу, чтобы Вики жила, потому что…? Что, Люцифер? С потолка падает штукатурка, я поднимаю взгляд, мельком окидывая потолок в каких-то рисунках.
Смотрю на Непризнанную. Она начинает поворачивать голову и тихо стонет. Я подхожу ближе и склоняюсь над ней. Её глаза распахиваются, а я вижу два глубоких колодца отчаяния. Боль. Она трогает висок и стирает с него кровь, в глазах застывают слёзы.
— Ты меня слышишь? — зачем-то кричу, перестаю сам себя контролировать, я обеспокоен, только не могу понять, почему: потому что она моя единственная надежда или она мне нужна не только поэтому?
Должен ли он знать, что мне очень больно, но боль отступает на второй план от того, с каким беспокойством он смотрит на меня, на ту, на которую так никогда не смотрели, до той, которой никому не было дела, должен ли он знать, что всё чему он меня учил: контролю — всё разбивается о его взгляд и прикосновение, становясь незначительным, и Небытие во мне замирает, оно останавливается ровно там, где начинается моё желание?
Я беру девушку за подбородок и всматриваюсь в её глаза, она замирает. Мне хочется позаботиться о ней, но не просто, как об остальных, покровительствуя. Нет, я хочу заботиться о ней, как о ком-то, к кому бы я хотел возвращаться каждый день. Почему это знание ко мне пришло только сейчас? Не потому ли, что я мог потерять её? Приближаюсь и колючей щетиной касаюсь её щеки, как бы стирая слезы. Вновь отстраняюсь, но руки не отнимаю, водя большим пальцем по пересохшим полным губам. Она изумленно и растерянно смотрит на меня. А мне кажется, что вокруг нас повисает такая глухая тишина, что мы слышим в ней наш неспокойный сердечный ритм.
Ощущая вокруг нас создавшееся наэлектризованное поле, не вижу ничего, кроме его глаз. Они мерцают ярким кроваво-красным глянцем. Демон определился, и он предельно ясно понимает, что хочет то, что видит перед собой. Вот только понимает ли он, почему? Мне легче оттолкнуть его, чем объяснить ему. Делаю над собой неимоверное усилие и отстраняюсь, потому что и меня влечет к нему с бешеной силой.
Виктория не дает поразмыслить над заданным самому себе вопросом, она отстраняется, словно испуганная птичка, резко привставая, и снова стонет.
— Что со мной? — спрашивает приглушенно, похрипывая на крайних нотах глубокого голоса.
— Контузия, регенерация вступит в свои права, как только ты сумеешь сосредоточиться, — напоминаю сиплым голосом, откашливаясь.
Она хмыкает, и ей на глазах становится легче. А я усмехаюсь и понимаю, что передо мной прежняя Вики. Злая. Преданная ли?
— Где мы? — она хаотично осматривает комнату, на полу которой разбросаны листы.
— В библиотеке, как только разведчики покинут заброшенный город, мы улетим отсюда, — напоминаю.
Она кивает, а я сажусь рядом. Мы молчим, а мне чудится в этой тишине между нами диалог. Так, наверное, молчат рядом с близким человеком.
— Почему именно колыбельная? — спрашиваю и кожей чувствую, как она вздрагивает.
Вздрагиваю. Вижу, что ему интересно, как я докопалась до того, что его больше всего гложет. Смерть его матери. Не хочу видеть его своим даром, хочу понимать его, словно мы были бы людьми, словно бы мы пытались найти точки соприкосновения помимо физического влечения.
Мой взгляд на неё, она не отводит своего.
— Та, что пела её тебе, она не ушла, Люцифер, — Вики ввергает меня в смятение, но я хочу услышать её, — она всегда с тобой, твоя мама здесь.
Она указывает на моё сердце.
— Так же, как и мой дом? — насмешливо.
— Ты мне так и не ответил, был ли ты там счастлив? — она как заноза в заднице задает самые коварные вопросы.
— Это твой дар? — задаю вопрос язвительно, хочу, чтобы отстала и не отстала одновременно.
— Ты чувствуешь его? — опять вопрос на вопрос и тонкая улыбка.
Вынужден признать, что сейчас, здесь, в этой комнате, перед камином только я и она. Я отрицательно медленно мотаю головой.
— Моя мать умерла, когда я был еще ребенком, и это случилось из-за меня, — коротко глядя ей в лицо, я вижу недоумение, — сильные демоны, рождаясь, уносят жизнь своих матерей, обычно, сразу после рождения, но Лилит продержалась очень долго, так, чтобы оставить воспоминания о себе навсегда, потом это стало неким плацдармом к тому, чтобы я не сошел с ума в месте, которое считаю своим домом, — я вновь смотрю на неё, и я не могу контролировать себя, я начинаю дрожать, а она берет мою ладонь в свою, я чувствую тепло от неё, и мне становится легче, не от её пустоты, которая бы сейчас «всосала» в себя всё мрачное в этом моменте: мне становится легче от её молчаливого сочувствия, оттого, что она сидит рядом и не пытается залезть в душу, душу обнажаю я сам, потому что мне хочется, потому что это моё желание, — мне с детства твердили, что моё благополучие в моей силе, если я проявлял хоть малейшую слабость или не становился победителем, отец наказывал меня, о, поверь, это не то наказание как родительское научение, это методичное многодневное избиение.
Хочу поделиться с ним и моей болью, потому что я понимаю его, потому что меня снедает та же боль, что и его, я это чувствую. Вопрошаю Небытие внутри меня, и оно молчит, оно не отрицает, знает, что я права, знает, что я сделала со своей матерью.
Я замолчал, а Вики не торопила меня, она лишь держала меня за руку, она лишь была рядом, она не развела сопли, она не жалела меня, ей было больно за меня… как за себя. Она дрожит, а я вопросительно смотрю на неё.
Моя жалость ему не нужна — она только унизит его.
— Мне иногда кажется, — слова даются ей с трудом, она не заплачет, и от этого жутко, она не сможет, потому что рана внутри иструпела, ссохлась, но беспокоит не менее раны кровоточащей, она не исчезнет и будет напоминать о себе постоянно. Как и моя… Как и моя рана, боль, память.
Смелая девочка продолжает дальше, а я ощущаю, как то, что в ней сидит, рвется наружу, она будет это сдерживать, пока однажды не сдастся, и вот тогда она избавится от неё, но навсегда ли и полностью? Как и я…
— Нет, не так, я точно знаю, что убила свою мать, — решаюсь сказать Люциферу то, что скрывала даже от себя, потому что я знаю, что он — единственное в этой вселенной существо, которое не осудит и поймёт, потому что даже не выслушав знает, что я хочу поведать ему, потому что внутри его сложной души так же не хорошо и не спокойно, потому что он знает, каково это — убить, безумно любя.
Его ладонь сжимает мою без слов — то, что мне нужно, он не жалеет, он живет в той же боли и пустоте, что и я.