Страница 5 из 6
Конечно, тут есть другая проблема. Как уйти от иждивенчества? Если люди в общине лично знают человека, и знают его ситуацию, они (или доверенное лицо) могут адекватно реагировать. Тут нужна и мера, и трезвенность. Человеку нужно помогать и в духовном, и в материальном смысле встать на ноги – оказывать содействие в поиске работы или открытии своего дела… Разумеется, это комп-лексный вопрос. И решаться он должен комплексно… Хорошо, что сейчас развиваются и удаленные (через Интернет) формы помощи. Но все-таки в Сети очень всё отвлеченно. Доверять (и проверять) через расстояния сложнее. Помогать первые должны члены духовной семьи, а потом уже можно ко всем остальным обращаться.
Наверное, нужно сказать также о том, что «служение столам» было бы правильно отделить от десятины. Где-то принято собирать и ее. Дело в том, что десятина еще с ветхозаветных времен шла на содержание левитов и кохенов – людей, трудящихся в Иерусалимском храме и отвечающих (по крайней мере, в допленное время) не только за жертвоприношения, но и за научение народа Божьего Закону (Торе). Поэтому духовно сбор ветхозаветной десятины подобен сбору на духовное образование, миссию и катехизацию (аналог «служения Слова»). Характерно, что в ветхозаветном Израиле собирали и т. н. вторую десятину, она уже шла на помощь нуждающимся.
Конечно, наш постсоветский человек с обостренным чувством своего не готов и не хочет делиться. Ему часто удобнее поэтому жить индивидуалистически: не за что не платить, не на что не сдавать, ни в какой общине не состоять. К инерции советского тоталитарного страха добавляется постсоветский страх угодить в секту. Однако надо прямо сказать, что действуя под гипнозом страха, нередко можно оказаться и вне церковного собрания.
Во многом нежелание оказывать посильную финансовую помощь вызвано несогласием с тем, на что эта помощь идет, и незнанием деталей последующего распределения. Поэтому здесь, может быть, в общинах не нужно форсировать. Может быть, начать с того, чтобы собирать, допустим, ежемесячно по тысяче рублей на помощь инвалиду N или по две тысячи многодетному M… Понятно, что взносы эти должны быть сугубо добровольными, как добровольной должна быть любая жертва. Если кто-то не сдает деньги, его не следует за это исключать из общины и отлучать от причастия… Важно, чтобы тот, кому помогают, был свой человек, из общины. Иначе средства быстро иссякнут – бессмысленно обогревать улицу.
Кстати говоря, в разряд нуждающихся могут попасть и члены клира. И тогда помощь им будет идти не по линии «служения Слова» (что уж тут говорить, многие священники кроме воскресной проповеди ни о каком «служении Слова» не думают), а по линии «служения столам» – совершенно нормально в христианском собрании помочь нуждающемуся.
Мы в нашей небольшой заметке не рассматривали монастырское хозяйство и монашеские общины, где общепринятым является принцип христианского социализма (общее имущество, примерно равное распределение, общий труд, принятие пожертвований). Этот принцип имеет свои преимущества в плане выживаемости, когда мы имеем дело с крайне плачевной финансовой ситуацией (не случайно поэтому и в древности, и сейчас люди нередко поступали и поступают в монастырь чтобы прокормиться, выжить, матери-одиночки, например, идут в монастырь, чтобы прокормить себя и ребенка, мать – послушница, ребенок здесь же в приюте «воспитывается»). Но этот принцип имеет и очевидные недостатки: приходится пожертвовать свободой и самостоятельностью… В духовном плане рискованная, но открытая жизнь потенциально содержит в себе больше возможностей для раскрытия даров Духа Святого.
Современный образованный верующий человек часто склонен говорить о высоком. И способность его говорить о высоком и тонком нередко отождествляется с духовным развитием говорящего, с высотой, которой он достиг. И это, пожалуй, верно. Но в иерархии духовных даров апостола Павла любовь, как известно, стоит на первом месте. А любовь эта часто проявляется в простых вещах, в том числе в помощи ближнему. И этот духовный критерий не менее надежен. Говоря о попытках вернуться в церковной жизни к апостольскому духу, не стоит забывать, что возвращение это лишь тогда сможет состояться, когда оно будет сопровождаться качеством адресной христианской любви и продуманной организацией жизни в христианской общине.
Экклезиологическая мысль в русскоязычном православии XX–XXI веков. Путь к свободе?
Глубина и мелководье
В 1917–1918 годах прошел Поместный собор Православной российской церкви. Собор долго готовился, в нем приняли участие как представители иерархии, так и представители церковного народа, в том числе те, кого можно было бы по праву назвать церковной интеллигенцией. На соборе были приняты важнейшие решения, касающиеся церковной жизни.
При этом одновременно в России разворачивались бурные события Русской революции и Гражданской войны. И этих исторических событий как знамений Божьих Поместный собор не заметил. Т. е., значительное время уделив церковноправовым и организационным вопросам, Собор, по сути, не заметил главного – Суда Божьего над церковью. Русская революция, которая была не только следствием экономического и политического кризисов, но также явилась как следствие кризиса религиозного, нуждалась в более глубоком историософском и даже богословском осмыслении… Возможно, это осмысление и не могло сразу появиться. Требовалась некоторая историческая и даже географическая дистанция, чтобы на свершившееся можно было бы посмотреть целостно и спокойно.
Когда стало понятно, что советское атеистическое государство всерьез и надолго, ряд религиозных мыслителей уже в эмиграции предприняли попытку такого осмысле-ния. Можно, например, вспомнить имена Г. П. Федотова или Н. А. Бердяева. Со временем в Париже возник Свято-Сергиевский богословский институт, где волей-неволей, как бы само-собой, формировалось обновленное, постреволюционное богословие. Открывались новые имена, созревали новые таланты. Начатый богословский поиск в каком-то смысле был коллективным. И уже здесь, в эмиграции, в отличие от времени Поместного собора стало возможным более основательно погрузиться в экклезиологическую проблематику. И теперь уже, можно сказать, степень погружения соответствовала глубине исторических вызовов.
Проблема оснований и обоснований
Революция потрясла основания церковной жизни. Поэтому логично было бы умозрительно вернуться к этим самым основаниям, насколько это возможно, и попытаться поговорить о том, что можно назвать фундаментом церковной жизни. Понятно, что, если мы хотим позитивно повлиять на изменение церковной жизни, одной исторической реконструкции здесь уже недостаточно. Но начать, наверное, лучше все-таки с нее.
Обычно говорят, что экклезиология изучает природу, свойства и устройство Церкви. Так, свойства и природа Церкви определяются догматически (например, в Никео-Цареградском Символе веры говорится: «Верую в единую, святую, соборную и апостольскую Церковь»). А устройство Церкви определяет, обосновывает каноническое право. У канонического права есть своя иерархия источников. Это и Священное Писание, и Учение двенадцати апостолов (Дидахе), и правила Вселенских соборов, правила Поместных церквей, патристика (правила отцов Церкви)… Но, тем не менее, есть проблема обоснования самого канонического права как такового. Принято считать, что на соборах каноническое право получило свой легитимный статус и, по сути, явилось такой «устной Торой», заменило ветхозаветный Закон… Но дело в том, что даже если опустить тот факт, что ряд соборов проходил под политическим давлением, все равно не было такого необходимого фактора для легитимации решений соборов, как рецепция народа Божьего. Поэтому до сих пор сохраняется проблема рецепции канонического права. Также есть проблема Божественного освящения соборов. Каков статус канонов: Божественный или человеческий, изменяемый или неизменный?