Страница 13 из 24
Кряхтевшие от тяжести Вика с Адрианом были согнуты в три погибели, поэтому толком не разглядели, что произошло. Но молитвословие оборвалось, раздался сочный треск, фонарь отлетел в сторону и погас. Рухнул и Питовранов. Повалился ничком, застыл.
– Ты что, споткнулся? – распрямился Воронин и вдруг разжал руки. То же сделал и Ларцев.
Евгений Николаевич бухнулся на дорожку, недовольно буркнул что-то, но не проснулся.
Вместо Мишеля впереди стоял кто-то широкий, приземистый, в полушубке. Помахивал топором. Должно быть, выскочил из-за куста и с размаху ударил Питовранова обухом по затылку. Рядом появился еще один силуэт. Потом третий. Четвертый.
– Чё встали? – сипло сказал тот, что с топором. – Валите их. После в воду кинем.
– Господин Тяпа, я полагаю? – спросил Виктор Аполлонович, стараясь, чтоб не задрожал голос. – Вам ведь нужны деньги? Берите и уходите, а валить нас необязательно.
Предполагаемый Тяпа ничего не ответил, неторопливо двинулся к Воронину, отводя руку с топором назад. Остальные – тоже молча – стали заходить справа и слева.
– Зря ты, Адриан, разрядил свой заспинник, – тоскливо произнес Вика, пятясь. – Он бы сейчас весьма пригодился.
Ларцев остался там, где был.
– Ничего, – сказал он. – У меня еще подрукавник есть.
И выдернул что-то из рукава. Луна уронила искру на тонкое, длинное лезвие.
– Эвона ты как… – прохрипел Тяпа и скакнул к Ларцеву.
Но оказалось, что сибиряк умеет прыгать еще проворней. Топор со свистом рассек пустой воздух, а Ларцев выкинул вперед руку и воткнул бандиту клинок прямо в глаз, по самую рукоятку. Тут же выдернул, пригнулся, налетел на другого разбойника, всадил ему нож ниже подбородка да с силой толкнул в грудь.
Развернулся к двум остальным, но те связываться с быстрым, как рысь, противником не стали, а кинулись прочь – напролом, продираясь через кладбищенские заросли и перепрыгивая через могилы.
Вика застыл в полном остолбенении. У него отвисла челюсть и никак не желала вернуться на место, будто задеревенела. Всё произошло с какой-то сверхъестественной быстротой.
Ларцев же нагнулся над Мишелем, снял с него шапку, осторожно ощупал голову.
Раздался стон.
– Удивительно, – сказал Адриан Дмитриевич. – Какова толщина черепных костей! От такого удара только шишка.
Голос был всегдашний, без каких-либо признаков волнения.
Питовранов зашевелился, сел, потер глаза. С недоумением уставился на два трупа – у одного вместо левого глаза булькающая черной жижей яма, у другого из-под бороды толчками пульсирует кровь.
– Кто это? – пролепетал Михаил Гаврилович. – И почему так болит голова?
– Голова болит от шишки, – объяснил Вика. – Вон тот, без глаза, – каторжник Тяпа. Он тебя тяпнул топором по голове. А Тяпу, в свою очередь, прикончил твой постоялец. И второго – тоже.
– Как прикончил? – тупо спросил Питовранов. – Совсем? Насмерть?
– Да. С удивительной легкостью. Чик, чик – и готово.
Они понаблюдали, как Ларцев втыкает окровавленный клинок в землю, потом тщательно вытирает лезвие об одежду мертвеца и аккуратно сует нож в рукавный чехол.
– Вы чего так смотрите? – спросил он, заметив, с каким выражением уставились на него приятели.
– Ты только что убил двух человек, и как с гуся вода. Это, хм, странно, – кашлянув, пробормотал Мишель.
Брови молодого человека озадаченно приподнялись.
– Что ж странного? В природе все время кто-то кого-то убивает, чтобы сожрать или защититься.
– Жрать Тяпу мы, пожалуй, не будем, – сказал Виктор Аполлонович, который вдруг ощутил невероятное наслаждение жизнью: и луной, и ночной свежестью, и даже промокшими штиблетами. – А ты, Мишель, чем изображать гуманиста, лучше скажи Адриану спасибо. Если бы не он, нас бы укокошили и кинули в воду. Вставай, хватит разлеживаться. Можешь стоять?
– Вроде могу, – пропыхтел Питовранов, поднимаясь. – Черт, башка болит…
– Это потому что ты живой, – сиял улыбкой Вика. – У мертвецов башка не болит.
Тут открыл глаза граф де ля Фер, счастливо пропустивший всё нехорошее приключение.
– Почему я лежу на земле? Мне холодно, – пожаловался он.
– Знаете, что я вам скажу? – всё радовался чудесному спасению Вика. – По-моему, наша троица обзавелась тем, кого ей недоставало.
– Кем? – заозирался Эжен.
Мишель тоже захлопал глазами. После удара по голове он соображал неважно.
– Д’Артаньяном. Дай пожать твою руку, забайкальский гасконец. Знай, что шевалье д’Эрбле твой вечный должник.
– Кто? – переспросил Ларцев.
Где-то в глубине кладбища сердито закричал ночной ворон, словно ревнуя своих собратьев – Воронина, Воронцова и Питовранова – к чужаку.
О счастье и ненависти
На следующий день мушкетеры не пошли на службу. У Мишеля и Эжена, хоть и по разным причинам, болела голова. Вика же, проникшийся горячей дружбой к Ларцеву, показывал своему спасителю разные столичные достопримечательности. Сибиряка больше всего заинтересовали Николаевский вокзал и паровозное депо – в последнем Адриан Дмитриевич проторчал часа три, весь перепачкался тормозной смазкой и угольной пылью.
К вечеру все поехали к Константину Николаевичу. Великий князь, собственно, вызвал к себе только Воронцова, напомнив о вчерашнем обещании, но отправились вчетвером. Воронин – потому что тоже угодил в женихи; Питовранов – потому что считался в доме у его высочества своим человеком; Ларцева нельзя было не взять, так как самое выдающееся событие вчерашнего дня произошло при его участии. Адриан Дмитриевич поупирался, сказав, что лучше посидит над приобретенным в городе «Атласом новейших локомотивов», но юного героя соблазнили перспективой завербовать царского сына в число железнодорожных энтузиастов.
Ехать надо было не в Мраморный дворец, где великокняжеская семья обитала, будучи в Петербурге, а в загородную резиденцию, в Стрельну. Ее высочество Александра Иосифовна вне светского сезона предпочитала жить на просторе – а сезон из-за разразившейся войны объявили закрытым.
Покатили по той же Петергофской дороге, что давеча, но верст на десять дальше «Красного Кабачка». Когда проезжали мимо погоста, едва не ставшего для приятелей последним пристанищем, Михаил Гаврилович передернулся, а Виктору Аполлоновичу показалось, будто у него по спине рассыпалась ледяная крошка.
Разговор и без того был мрачный.
Как и ожидалось, вслед за Лондоном войну объявил Париж. Мощная французская армия, закаленная в африканских боях и оснащенная винтовыми ружьями, да в сочетании с британским флотом, да с турецкими полчищами делала положение России безнадежным, однако русская столица весь день ликовала. Ходили толпы с флагами, распевали «Боже царя храни», скандировали воинственное.
– Толпа тупа, как стадо баранов, – угрюмо цедил Арамис. – С нею можно делать всё, что угодно. Хоть на бойню под мясницкие топоры гони – пойдет и даже побежит, притом с радостным блеяньем.
– Когда население не народ, а стадо, по-иному не бывает, – заступался за соотечественников Атос. – Вот почему главная задача образованного общества – развивать умы и чувства. Ежели Россия будет населена не баранами, а личностями, их никуда гуртом не погонишь.
– Чтобы скоты превратились в личностей, надо сначала вывести людей на верную дорогу. Это то, что может и обязано сделать правительство, когда Упырь наконец сдохнет, – гнул свою линию Воронин, но за поддержкой обратился к новому другу: – Вот скажи, Адриан, куда разгонится паровоз с вагонами, если поддать пара?
– Туда, куда проложены рельсы.
– Вот видите! Он меня понимает! – обрадовался Виктор Аполлонович. – Мы должны проложить рельсы из точки А в точку Б, а дальше всё покатится само собой.
– Скорей бы уж, – проворчал Питовранов. – А то мы только болтаем, болтаем…