Львёнок, который хотел выжить

За ребрами толчками клокотали обида, разочарование, тоска и униженность. Эта лавина пыталась излиться на меня, вылезти из каждого израненного участка души. Я так устала от этой обездоленной доли, от постоянной тревоги и страха, от слабости и равнодушия. Все, что я делаю — жалкие потуги, которые никому здесь не нужны. Я только хочу закрыть глаза и проснуться в том месте, где будет мой дом. Где не придется ощущать, что ты временно занимаешь чье-то место, и ждать, когда его необходимо будет освободить.

Так хотелось разделить эту горесть с кем-то родным, но у меня совсем никого не осталось.

Все, что я могла, это воскрешать воспоминания о матери и вести беседу с ее образом в памяти: «Как так вышло, что я совсем на тебя не похожа? Просто скажи, что со мной не так?»

В мыслях мне поступали от нее встречные вопросы: «Зачем ждать, когда тебя прогонят? Зачем ждать, когда тебя бросят? Как будто это в первый раз. Сколько можно выскуливать себе помощь? Неужели не стыдно? Сколько еще ты будешь пресмыкаться за жалкие подачки? Поломанное бесполезное создание хочет кого-то поразить? Чем? До каких еще низов ты хочешь упасть? Каждый раз, проламывая все глубже и глубже это дно. Ты думаешь, что им нужна? Напрасно. Тебя всегда прогоняют. Не вздумай просить. Не вздумай умолять. Неужели это мой львенок? Потешно… Это не мой львенок».

А это не она, а некая озлобленная сущность, которую генерирует мой воспалённый разум. Эта сущность с лицом мамы говорила со мной не так, как говорила бы она, и я попросила ее покинуть мою голову. Но она не уходила: «Ведешь себя, как жалкий трусливый щенок. Будешь опять дожидаться, когда тебя бросят?»

«Хватит! Хватит! Хватит!»

Руки сильнее обхватили согнутые в коленях ноги, как будто это сейчас способно помочь заглушить ее голос и омерзительную жалость к себе. Но она не отступала, оформив зарождавшуюся тревожную идею в осмысленное решение.

План в моей голове родился моментально.

Определить местность. Составить маршрут. Запастись едой и водой. Выждать подходящего момента. Уйти. Найти свое укрытие. И больше никогда ни от кого не зависеть.

Я повторяла этот заветный набор фраз снова и снова, час за часом, пока они не укоренились в моей голове. Пока во мне не появилась уверенность в том, что я сама смогу создать для себя дом. Он будет только мой, и я туда никого не впущу. И мне никто не нужен.

Легкий стук о пластиковую дверь с другой стороны побудил открыть глаза. Дверь плавно отъехала, и напротив меня села Сьюзан. Ее прохладная ладонь легла мне на лоб.

— Ты как?

— Хорошо, — я лгала и собиралась продолжать убеждать ее в этом. И мне нужно было продержаться с этим всего лишь один день.

— Ты голодна? — На ее ласковый вопрос снова поступила ложь в виде кивка головы. — Тогда пойдем, милая.

Она усадила меня за стол, где ожидала зажаренная тушка лесной дичи. Есть не хотелось, но я ела. Машинально, кусок за куском я поглощала пищу. Это необходимо, и мне будут нужны силы.

И я ей снова соврала, сказав, что устала. Она не спорила; не верила, но отпустила.

И там под одеялом, спрятавшись от всех за дверью своего отсека, я продолжала повторять единственное, что мне помогало — «мне никто не нужен».

***

Леонардо ожесточенно кромсал топором дерево. Сейчас он не стремился делать заготовки для дров, он целенаправленно его уничтожал, кроша в щепки.

Он думал о том, что с этой девочкой он каждый раз принимает неправильные решения. И сегодня Леонардо уже дважды убедился в этом.

Он полагал, что если будет избегать ее и находиться как можно дальше, то она примет это как благодарность. Что она наконец будет избавлена от навязчивого черепахи, который никак не может совладать со своими лапами. Но она вела себя не так, как он ожидал. Его отчуждение только сильнее подталкивало к нему Еву. Лео чувствовал, как она искала его взгляд, а он намеренно отворачивался, чтобы не встречаться с притягательным шоколадным взором. Но зачем ей это было нужно?

А затем она принесла ему подарок. Этот сверток находился в кармане, и он до сих пор опасался к нему притрагиваться. Зачем ей это было нужно?

Он не должен был его принимать, но принял. Леонардо не хотел этого, потому что это был еще один повод продолжать думать о ней. Но рука сама потянулась за ним. Что-то внутри него ликовало от того, что это было сделано ее руками и главное — для него. Но если бы он мог выбить из себя и это чувство, то непременно бы сделал.

Она говорила, что больше не будет прикасаться к нему, как будто это она виновата.

Он смотрел на ее маленькую ладонь, и ему хотелось дотронуться до нее, уткнуться лицом в это маленькое раскрытое чудо и втянуть ее вкусный запах. Он не мог поверить в то, что она извинялась перед ним. Зачем она это делала?

Запах дерева щекотал ноздри, он щурился, оберегая глаза от летевших в них щепок и крошек коры. Взмахи топором помогали ему справляться со злостью на самого себя.

Затем Лео принял второе неверное решение, обозначив ей соперника в виде Рафаэля. Он думал, что она откажется, и тогда он смог бы хоть как-то оправдаться за то, что больше не намерен ее обучать. Что теперь он поручит это занятие другим. Но девочка зачем-то настойчиво продолжала хотеть занятий с ним. А он боялся, что рядом с ней может не сдержать себя.

Ева снова удивила его тем, что согласилась пойти против Рафаэля. И тем самым сломала все его предположения о ней и о своей стратегии. Леонардо рассчитывал на то, что она откажется, что она испугается.

Он видел, как она непонимающе на него смотрела, словно он ее подталкивает к пропасти. Но он ждал, что она одумается. Леонардо не отвечал ей, в его голове крутилась только одна мысль — «она должна отказаться». Но она согласилась. Зачем? Он видел ее страх. Зачем ей это было нужно?

Леонардо с надеждой посмотрел в глаза Рафаэля, что тот поймет его ошибку и поможет не допустить их столкновения. Рафаэль тоже не ожидал такого подарка, но к несчастью для него, брат хотел лишний раз продемонстрировать, каким порой Лео бывает идиотом.

Она встала в стойку, и это его ошеломило, он пытался удержать себя, чтобы не закинуть ее на плечо и не унести прочь.

Леонардо видел, как она нервничала и не решалась приступать к атаке. А потом она сорвалась, и он напрягся, как тонкая струна, которая вот-вот разорвётся.

Когда его брат зарычал, и Ева от страха упала, он по инерции выдернул катану из ножен. Звук вырывающейся стали был заглушен ревом Рафаэля, и тот заметил его. Брат скалился и знал, что Леонардо не пойдет против своего решения, и наслаждался его безмолвной паникой.

Она поднялась, он просил ее перестать делать это, что он сглупил, что он упрямый идиот, но не смог сказать слова вслух.

Он увидел ее стыд. Почему? Она порывалась посмотреть в его сторону, но не сделала этого. Почему она снова продолжала вставать в стойку?

«Он не обидит ее» — он знал Рафаэля, что тот никогда не причинит вреда слабому, особенно если это девушка, но в тот момент не мог ему доверять.

Она снова помчалась ему навстречу, и он мысленно просил своего брата — «Отскочи, всего лишь отскочи, просто позволь ей это». Молитвы не были услышаны, Рафаэль толкнул ее. Рука Леонардо сжала оголённое острие катаны. Клинок вонзился в плоть, рассекая огрубевшую кожу руки. Его не тревожили боль и еще один шрам. Сейчас ему хотелось ударить своего брата. Обрушить на него всю свою ярость, которая бурлила за окаменевшим телом. Он отвел глаза, пряча следы крови за тканью.

Он чувствовал ее взгляд на себе. Каким-то магическим образом он всегда его чувствовал.

Эта храбрая девочка, которая не считала себя таковой, поднялась и встала в стойку. Зачем? «Почему я не остановил ее? Упрямый идиот, я же мог ее остановить».

А потом Раф схватил ее. Дикая волна гнева прокатилась по телу Леонардо, когда брат лишил ее оружия.

Храбрая девочка врезала кулаком по ухмыляющейся гримасе Рафаэля. В эту секунду Лео испытывал невероятное удовлетворение и какую-то странную гордость. Может, за то, что ему так повезло, что такая, как она, ищет его внимание, или за то, что даже сейчас, в абсолютно безвыходной ситуации она продолжает сражаться.