Новогодний Подарок

– А ты надеялся, что твоему неотразимому обаянию? – засмеявшись, Инна откинулась на подушки, посмотрела в сереющее окно – вот и ночь прошла: правду говорят, что «счастливые часов не наблюдают». – Расскажи мне о себе, – попросила она и тут же добавила: – Если не хочешь – не рассказывай, я не обижусь – просто заниматься сексом с незнакомым человеком мне никогда не приходилось.

– Сексом значит… – холодно уточнил Дорохов и попытался отодвинуться на край кровати, но Инна не дала: обняла и даже ногой сверху прижала – чтобы даже не помышлял о побеге.

– Сергей, не глупи и не цепляйся к словам. Вам мужикам трудно понять женщин, поэтому не придумай себе того, чего я не говорила. Отношения между людьми дело сложное, они состоят из тысячи мелочей и так просто, с налету, в них не разобраться. Поэтому, давай с тобой сразу договоримся: если что-то не понял, спроси – не терплю домыслов и непонятости. Согласен? – Дорохов кивнул и погладил ногу, прижимающую его к кровати – кожа была нежная и шелковистая. Внутри у него что-то опрокинулось, и внутренности залила радостная слащавая патока. – Давай сначала я расскажу… Зовут меня Инна Павловна Новикова, мне почти тридцать, разведена, детей нет, работаю в парфюмерной компании главным менеджером. В двадцать лет, еще в институте, выскочила замуж. Кстати, фамилию мужа я не взяла из принципа (намотай на ус: я женщина серьезная и принципиальная), а могла бы и поменять. Инна Павловна Чехова! Звучит?

– Звучит… – хмыкнул Дорохов и потянулся за сигаретами.

– Не кури в постели, – остановила его Инна. – Постельное белье пропахнет дымом, мне придется его менять, потом стирать, потом гладить – видишь, сколько времени ты украдешь у меня из нашего общения одной сигаретой.

Отдернув руку, Дорохов украдкой вздохнул и поцеловал Инну в висок – ему польстило, что она дорожит каждой минутой, проведенной с ним.

– Через год я одумалась и благополучно развелась с Ленечкой, – продолжила Инна и вздохнула, вспоминая свой неудачный брак.

– Почему ты называешь его Ленечкой?

– Потому, что он до старости будет Ленечкой – мать тряслась над ним, как над грудным ребенком: супчик к его приходу грела, тапочки подносила, на ночь одеялко поправляла – только что колыбельные песни не пела. Представляешь, мы лежим – спим, а она на цыпочках входит в комнату и одеяло ему под ноги подтыкает – чтоб не дай Бог, не простудился! Ну, я и развелась с этим великовозрастным ленивцем.

Дорохову было неприятно слушать о бывшем муже Инны, но он слушал, ценя ее желание откровенничать с ним, к тому же он хотел, как можно больше узнать о ее жизни, привычках – может, когда-нибудь пригодиться. На свой вопрос «Зачем пригодиться?» он не смог дать вразумительного ответа.

– А потом почему не вышла замуж?

– Да так, – пожала плечами Инна – это было уже очень личное и болезненное, но она нашла в себе силы, чтобы ответить и на этот вопрос. – Связывать жизнь абы с кем не хотелось, разрушать чужую семью это не для меня, а разведенные мужики все какие-то меркантильные и ненадежные: квартира, машина, накопления… Один вместо предложения руки и сердца преподнес мне ипотечные расчеты – какая у нас будет квартира, если мы продадим обе наши и вложим деньги в общую квартиру на нулевом цикле, и в каком году мы с этим кредитом расплатимся. Нет, одной лучше – «хочешь ешь конфеты, хочешь пряники».

– А если серьезно?

– Серьезно… Я считаю, что связывать свою жизнь надо только с тем человеком, без которого ты не мыслишь себе дальнейшей жизни, без которого сердце твое останавливается и ты перестаешь дышать, и которому ты доверяешь даже больше, чем себе – когда тебя предают любимые это так больно, что даже жить не хочется. Такого человека я не встретила – поэтому холостая.

– Значит, мне повезло, а насчет предательства мне ли не знать о нем, – Дорохов вздохнул – страшно хотелось курить.

Но Инна истолкована его вздох по-своему и погладила Дорохова по щеке – пожалела. От неожиданной нежной жалости Дорохов задохнулся – раньше он думал, что жалость бывает только принижающей и оскорбительной, но оказывается… Эта женщина открывала ему новый мир чувств!

– А родители твои живы? – хрипло спросил он, выторговывая для себя небольшую передышку.

– И родители, и две бабушки, и два дедушки. У меня есть еще младшая сестра Галина – только знакомить я тебя с ней не буду.

– Почему?

– Она моложе и красивее меня: талия у нее тоньше и ноги длиннее. Ты не знаешь, почему младшие сестры вырастают всегда такими высоченными и ногастыми?

Дорохов покачал головой и подумал:

«– А может быть так и надо вести себя после всего случившегося: не признаваться в любви, не петь дифирамбы друг другу, не строить несбыточные планы на совместное будущее, а просто быть вместе столько, сколько отмерено, говорить о пустяках и быть счастливыми оттого, что Судьба подарила нам это время…»

– А вот у меня родителей нет, – без предисловий начал рассказывать о себе Дорохов. – Сначала отец умер, потом мать – я тогда по гарнизонам мотался и взять ее к себе никак не мог, но деньги посылал. И письма писал, и в отпуск ездил только к ней – теперь понимаю, что мало всего этого было, а тогда казалось…

– Молодые жестоки к старикам, – согласилась Инна и отвернулась, чтобы не смущать его своим пристальным взглядом.

– Мне почти тридцать семь, разведен, детей вроде бы нет… Полковник, вернее, бывший полковник ГРУ.

– Так вот почему ребята из охраны так заботливо тебя отряхивали от снега – начальство берегли.

– А они отряхивали? – удивился Дорохов.

– И отряхивали, и за ноги из собачьего лаза тащили.

– А ты не врешь? – не поверил «бывший полковник». Инна замотала головой – мягкие шелковистые волосы щекотали лицо Дорохова, но он стойко терпел. – Что-то я этот момент плохо помню.

– Возможно, потому что я огрела тебя сковородкой по голове, – прыснула Инна в ладошку. – Подумала, воры в дом лезут – вот и расстаралась.

– А я все гадаю: отчего у меня голова, как чугунная.

Инна погладила Дорохова по голове и, как маленького, поцеловала в лоб, приговаривая:

– У кошки болит, у собачки болит, у Сереженьки заживет! Почему ты не позвонил в дверь, как все нормальные люди?

– Думал никого нет в доме, а ключи не нашел, – оправдывался Дорохов, хотя никогда не оправдывался перед женщинами – даже если был виноват со всех сторон. – Один раз я так уже делал, только тогда лето было и в собачьем лазе я не застрял, а сейчас про дубленку забыл… А знаешь, Инн, меня со службы турнули, – рубанул Дорохов правду-матку и почувствовал, как гора свалилась с плеч – теперь она все о нем знает (ну, почти все). – Обвинили в растрате денежных средств в крупном размере, но шум поднимать не стали – предложили уволиться из армии по-тихому.

– А ты растратил? – в лоб спросила Инна, не признавая окольных путей.

– Нет. Конечно, взятки и откаты давал – без этого сейчас никак нельзя: все хотят хорошо жить.

– И себе брал?

– Брал, – честно признался Дорохов, и Инна ему сразу же поверила, что брал, но «не растрачивал». – Но в разумных пределах, конечно, – на свою квартиру три года копил, да и то не хватило, крестный одолжил.

– Тогда кто растратил?

– Не знаю.

– Не зна-аю! – передразнила Инна и, приподнявшись на локте, сочувственно заглянула в глаза Дорохову. – А выяснять не пытался?

– Пытался, но факты против меня.

– Неоспоримый факт для тебя должен быть только один – ты не растрачивал! – все остальные «факты» подлежат сомнению и проверке.

– Я служил в серьезной организации – там ошибок не бывает.

– Значит, они правы – ты растратил.

– Нет. Не растрачивал, – набычился Дорохов.

Инна засмеялась и потормашила «бывшего полковника» за плечи.

– Ты себя слышишь, Сереж? В этой ситуации либо врешь ты, либо врут они – третьего не дано! Вопрос в том, будешь ли ты отстаивать свою правоту. Лично меня мнение других людей мало волнует – главное для меня собственная внутренняя уверенность и сознание своей правоты, а как поступишь ты – тебе решать, вмешиваться я не буду. Военная служба, наверно, очень отличается от гражданской – там свои правила, свои порядки.