Страница 7 из 8
Южная Каролина борется
– Потому что мы имеем право, – говорит дедушка. Мы сидим у его ног, разговор сегодня о том, почему по всему Югу проходят марши протеста – ходить, сидеть, да что угодно делать там, где хотим. Сначала они привезли нас сюда. Потом мы бесплатно на них работали. Потом в восемьсот шестьдесят третьем вроде бы нас освободили, но на самом деле не дали никакой свободы. Вот поэтому люди так возмущаются.
И это правда, по радио без конца твердят о маршах протеста.
В центре Гринвилла мы постоянно видим подростков, которые разгуливают по большим магазинам или сидят в других местах, где чернокожим людям до сих пор
запрещено находиться. Они поступают так, как хотят,
их тела расслаблены,
их лица спокойны.
– Вот так и должны бороться чернокожие люди, —
говорит дедушка. – Если просто орудовать кулаками, толку не будет. Нужно настаивать на своем, но мягко. Двигаться к цели не спеша.
– Но нужно быть готовым умереть за правое дело, – продолжает он и добавляет:
– Быть готовым умереть
за все, во что веришь!
Никто из нас не представляет, что такое смерть,
но все-таки мы пытаемся, как можем.
Даже мама не остается в стороне. Втайне от
бабушки она собирается в центр, чтобы встретиться там с кузинами. Но только она, надев красивое платье и перчатки, выходит за порог,
как слышит:
– Будь осторожна, смотри не попадайся полиции!
И мама, точь-в-точь как маленькая девочка, отвечает:
– Не попадусь, мамочка!
– Больше ста лет прошло,
а мы все боремся за свободу,
которую вроде бы имеем, – говорит дедушка.
Борьба в Южной Каролине продолжается, и что бы мы ни делали: играли, сеяли, молились или спали – мы все равно ее участники.
– Потому что вы цветные, – объясняет дедушка. —
Вы такие же умные, красивые, свободные, как и другие люди.
Никто из цветных здесь, на Юге,
не остановится, потому что
мы боремся за справедливость.
Тренинги
К нам приезжает старшая, самая любимая мамина кузина Дороти и ее дети. Они сторонятся нас и говорят, что не могут разобрать ни слова ни у Хоупа, ни у Делл, ни у меня.
– Вы тараторите слишком быстро, и все слова у вас сливаются в одно, – объясняют они.
Они говорят, что мы слишком маленькие, играть с нами неинтересно, и уходят гулять по улицам Николтауна. А нам не разрешают, мы остаемся на веранде. Смотрим, как они уходят, слышим, как тетя Дороти говорит им:
– Эй, разбойники, поосторожнее, не попадите в беду!
Потом мы крутимся рядом с кузиной Дороти и делаем вид, что не слушаем, о чем она говорит, но она, конечно же, все замечает. Ведь стоит ей рассмеяться, мы смеемся вслед за ней, стоит покачать головой, мы тоже качаем.
– Знаешь, почему нужно посещать эти тренинги? —
спрашивает тетя, и мама кивает. – Без них тебе никуда не разрешат выходить. Нужно знать, как себя вести, если вдруг те люди нападут на тебя.
Между зубами у нее маленькая щелочка, такая же, как у мамы, и у Хоупа, и у Делл. Тетя красивая, высокая и широкоплечая, с темной кожей.
Она носит перчатки и темные платья, которые заказывает у портнихи из Чарлстона.
Тренинги проходят в подвалах церквей, подсобках магазинов – везде, где люди могут собраться. Их проводят даже во время долгих поездок.
На них учат,
как изменить Юг, не прибегая к насилию, как не реагировать на выпады, как двигаться к цели медленно, но верно.
Как сидеть в кафе и слышать оскорбления в свой адрес, но не отвечать тем же, не устраивать драку, если твою тарелку с едой или стакан нарочно опрокинут.
Даже подростков учат держаться с достоинством,
не плакать, не поддаваться страху.
– Но боже мой, – говорит кузина Дороти, – у всякого терпения
есть предел! Сидя за ланчем в кафе, я молю Бога,
чтобы никто не плюнул в меня!
Я могу быть душечкой Дороти семь дней в неделю,
двадцать четыре часа в сутки —
только не переступайте этих границ!
Иначе конец мирному протесту!
Одеяло
В самый первый раз мама едет в Нью-Йорк ненадолго, только на длинные выходные, целует нас в щеки, ее глаза блестят от возбуждения, она горячо обещает нам:
– Всем вам привезу подарки.
Вечер пятницы, впереди целый уик-энд,
нас ждет кондитерская, и моя рука лежит
в руке Папочки.
Бабушка жалуется:
– Он совсем не умеет говорить «нет».
Но и сама она тоже не умеет.
Приводит в порядок наши платья, чулки и ленты,
разглаживает и подвивает наши кудри.
Нас с сестрой она называет своими малышками
и всегда довольно улыбается, если соседки говорят,
что мы хорошенькие.
Поэтому, когда мама едет в Нью-Йорк первый
раз,
мы и не думаем расстраиваться, безграничная любовь бабушки и дедушки покрывает нас с ног до головы, будто мягкое одеяло, под которым тепло и спокойно.
Мисс Белл и участники движения
Выглядят они как самые обычные гости, которые пришли навестить нашу соседку мисс Белл. Они держат завернутые в фольгу блюда,
кто-то приходит вдвоем, кто-то в одиночку,
есть среди них и женщины с малышами на руках.
Можно подумать, что люди заглянули скоротать с мисс Белл вечерок. Возможно, они прихожане местной церкви и собрались поговорить о Боге.
Но вот мисс Белл закрывает ставни, люди раскладывают еду по тарелкам, наливают сладкий чай и начинают
говорить о движении.
А ведь мисс Белл работает у белой леди, которая сказала ей:
– Я немедленно уволю вас, если только увижу с этими!
Но мисс Белл знает, что есть разные способы
помочь движению, и необязательно выходить на марши.
Она знает, что их участники должны быть сыты,
чтобы работала голова,
им нужно безопасное место, чтобы собираться.
Она, как и ее белая хозяйка, внимательно следит за событиями и ждет, когда борьба закончится. Именно для этого мисс Белл старается, чтобы стаканы у гостей были полны, нарезает кукурузный хлеб, раскладывает по тарелкам картофельный салат, стоит на кухне, прикидывая, как бы нарезать лимонный пирог, чтобы хватило всем.
А утром, перед тем как достать из шкафа свою униформу, она молится:
– Господи, дай мне и моим соратникам новый день!
Аминь!
Как слушать № 2
В магазинах
люди смотрят на нас враждебно,
потому что мы темнокожие.
Салон красоты
Субботний вечер пахнет свежим печеньем и жжеными волосами. После ужина бабушка превратила кухню в настоящий салон красоты. Все как на самом деле, на столе щипцы, помада для волос «Дикси Пич», щетка из конского волоса, шпилька для распутывания, в кресле одна клиентка.
– Сначала Джеки, – говорит сестра.
Нам только что помыли головы, надели на нас светлые хлопковые ночные рубашки, поверх набросили
полотенца, на которых в беспорядке рассыпаны
наши мокрые кудри.
Сестра открывает книгу на нужной странице и с миской арахиса на коленях устраивается на стуле, придвинутом вплотную к дровяной печке.
Буквы в книжках такие мелкие, и, чтобы разобрать слова, я прищуриваюсь. «Ханс Бринкер, или Серебряные коньки».